Яндекс.Метрика

Теория конфликта и оргконфликтный подход

Теория конфликта и оргконфликтный подход

Пископпель Анатолий Альфредович
Пископпель Анатолий Альфредович

Описывая в свое время социальный конфликт как борьбу за ценности, власть и ресурсы, в которой целями противников являются нейтрализация, нанесение ущерба и уничтожение соперника, Л.Козер, один из пионеров концепции «позитивно-функцио­нального конфликта», настаивал, что «социальный конфликт отнюдь не представляет собой только «негативный» фактор, ведущий к разрыву и распаду; он может выполнять ряд определяющих функций в группах и межличностных отношениях» (Козер 2000, с.32). В частности, он может служить не ослаблению, а усилению адаптации и приспособляемости конкретных социальных отношений или групп и т.п..

Естественно, что подобные идеи о позитивных функциях конфликта в некотором объемлющем социальном целом он развивал и обсуждал, исходя из представления о конфликте как определенном социокультурном событии. Это представление о конфликте «самом по себе» охватывало широкий спектр конкретных явлений, где на одном полюсе расположились «полностью институционализированные», т.е. регулируемые, а на другом «абсолютные» конфликты, «цель которых состоит не во взаимном урегулировании, а в тотальном истреблении противника»[1]. Фактически здесь конфликтом оказалась любая форма социального взаимодействия, основанная на противодействии его субъектов. Л.Козер был здесь далеко не одинок – с таким представлением солидарно по сути дела подавляющее большинство конфликтологов, особенно на Западе, где конфликт традиционно противопоставляется общественному консенсусу.

В качестве примера «институционализированного» конфликта Л.Козер указывает на институт дуэли. Пример этот представляется весьма показательным, поскольку демонстрирует, при всей своей формальной «правильности», дефициентность такого понятия конфликта, особенно применительно к кругу проблем функциональности и содержательности социальных конфликтов.

Дуэль являлась определенным, культурно значимым (субкультурным) способом разрешения морально-нравственных противоречий между представителями дворянского сословия (как правило, восстановления «чести и достоинства» – уважения и самоуважения)[2]. В этом своем качестве дуэль выполняла, несомненно, конструктивную роль в деле воспроизведения дворянина (образа дворянина) как представителя военно-служивого сословия. Она культивировала такие сословные (и, следовательно, общественные) ценности и полезные качества, как дворянскую честь, верность данному слову (присяге), мужество, владение оружием. Можно указать на многочисленные связи института дуэли со всем средневековым культурным универсумом (мировоззрением) — рыцарскими турнирами, идеей «Божьего суда» и т.п. Характерно также, что закат института дуэли – это одновременно и закат самого дворянства как такого сословия[3].

Дуэль, как институционализированную форму «выяснять отношения» естественно сопоставить с формой неинституционализированной – «дракой». В отличие от дуэли, драка, как правило, спонтанное, нерегламентированное и неуместное поведение, опасное как для участников, так и для окружающих людей, результаты которого непредсказуемы и сами по себе ничего не означают (не символизируют). Именно для драки справедливы те психологические характеристики конфликтного поведения, которые связывают его с базовыми инстинктами агрессии и враждебности, садистскими наклонностями и жестокостью.

Другими словами, сугубая асоциальность (внекультурность) и, следовательно, опасность этой формы физического противодействия связана с тем, что его событийная сторона всецело определяется только индивидуальными особенностями людей, принимающих в ней участие, и ничем более. Если аффективное содержание дуэли всецело подчинено и организовано культурно-значимым образом (ритуализовано), то драка, наоборот, выступает как выражение и внешняя форма человеческой аффективности.

По своей сути драка отличается от дуэли, прежде всего тем, что это — «игра без правил», где каждый сам себе устанавливает правила и сам же решает, следовать им или нет. Отсюда спонтанность, ситуативность и незавершенность подобного противоборства самого по себе (это — уличный конфликт, который прерывается, но никогда сам по себе не завершается, предел ему кладут, чаще всего, внешние обстоятельства).

«Дуэль» и «драка» – разные, но генетически родственные формы поединка (физического противодействия) между людьми, реальным результатом которого является победа «сильнейшего» противника. Если принимать во внимание только физическую (биомеханическую) сторону взаимодействия, полностью отвлекаясь от социокультурной, то они могут быть практически неотличимы друг от друга. Но вряд ли это механическое основание достаточно, чтобы рассматривать их в качестве разных форм социального конфликта. Причем, дуэль (при всей ее исторической ограниченности) заведомо является функциональным, а драка дисфункциональным явлением и если возводить их к конфликту как родовому понятию, то тезис о том, что конфликты могут быть не только «негативными», но и «позитивными» факторами социальной жизни, потеряет какой либо сущностный смысл.

Этот аспект генерализованного содержания понятия конфликта можно еще более проблематизировать, если расширить круг рассмотрения до любого вида физического спортивного единоборства (типа борьбы, бокса, тенниса и т.п.), которые тоже естественным образом окажутся «институциональными» конфликтами, а затем и вообще до любого спортивного противоборства включая игры в шахматы, бильярд, карты и домино.

Собственно говоря, те последователи генерализованного представления конфликта, которые следуют его внутренней логике, так и делают. Более того, они вынуждены переносить его и на все виды «духовного» противодействия и числить по разряду конфликтов и базарную перебранку, и научную дискуссию, экономику конкурентных рынков, конкурсы и тендеры, политическое демократическое соперничество и состязательность обвинения и защиты в судебном процессе.

Тем самым уже на подобном примере становится вполне очевидным, что в зависимости от содержания понятия конфликта и соответственно его эмпирического объема по-разному будет ставиться и решаться вопрос о функциональной значимости конфликтных событий и их «содержательности». В одном случае никаких особых аргументов в пользу того, что конфликты способны выполнять позитивную, конструктивную функцию вообще не потребуется (в силу заведомой очевидности принадлежности событий, относимых к конфликтам, к социально позитивным, функциональным явлениям), а в других потребуется развернуть теоретически фундированную систему доказательств. Но ведь зато и результат подобного рода функциональной интерпретации конфликтов окажется различным – банальным в первом, и теоретически значимым во втором случае.

Продолжение

Введение

Оргдеятельностный подход к первичному конфликту

Артификация первичного конфликта

Коммуникативно-мыслительный план конфликта

_________________

Русская философия — новый взгляд на конфликтологию в России