Предлагаю конфликтологам ознакомиться с рефлексивной и честной статьей Геворга Тер-Габриеляна[1] «Усвоение принципов миротворческой работы. Распад СССР, Алерт, Форум, Кавказ. Личный опыт».
В статье раскрывается процесс самоопределения миротворца, который много лет работал в других странах. Со слов автора статьи — «.. да, моя «культура мышления» — это армянская основа, советская накипь (в хорошем смысле), русская культура, глобальные достижения мирового мышления».
При чтении статьи, возникает много вопросов, несогласие с тезисами, непонимание, неприятие некоторых преувеличений, что побуждает к самостоятельному размышлению и к дискуссии. Этого пытался достичь и Щедровицкий Г.П. создавая понятие «мыследеятельности». Это подчёркивал и Гёте, акцентируя ту часть смысла слова «Логос», которая переводится как «дело». Главный тезис статьи сформулирован автором в СМД-подходе: — «Проектное отношение к жизни: не пассивное наблюдение, не раболепные попытки предугадать будущее, а рефлексивное делание его. Активная позиция».
В статье описаны наблюдения, ищутся ответы на вопросы, что означает «работать в сфере гражданского общества» и что понимается под «трансформаций конфликтов» на Кавказе. Текст был написан в 2009 году. Как пишет автор, «текст нуждается в некоторой языковой и стилистической доработке и не считается окончательным», но мы считаем необходимым сохранить текст в первоначальном виде. (Цой Л.Н.)
Усвоение принципов миротворческой работы. Распад СССР, Алерт, Форум, Кавказ. Личный опыт.
Приквел к эссе про Форум[1]
Тезис данного эссе: кроме особых навыков, необходимых для медиации-фасилитации в кавказских конфликтах, есть навыки, имеющие более широкое приложение, применимые в любой работе. В их отсутствие успехи в медиации будут ещё менее регистрируемыми, чем при их наличии. Я расскажу, как ко мне приходили эти «рамочные» навыки, из каких источников я их черпал. Делать миротворческие проекты сложнее, чем другие. Если вышеотмеченные навыки были отточены в работе по миротворчеству, то они будут успешно применимы в любой работе. Не обязательно наоборот. Пограничность ситуации медиации, посредничества в конфликте позволяет этим навыкам стать осознанными по особому, позволяет осмыслить их как ценности, что затем позволяет применять их шире. Усложнять никто не любит, ну проект, ну сделали, поехали дальше… Ан нет, это не так: проект—наша жизнь, и в зависимости от того, на каких основаниях мы её строим—то и получим. Как говорит новая политкорректная глобальная старая мудрость: ты есть то, что ты ешь.
1. Как всё начиналось: Tabula Incognita
Сумгаитские события я застал в Москве. Аспиранты-армяне МГУ попытались что-то сделать. Я составил письмо, коллективное обращение от аспирантов-армян в «Комсомольскую правду». Редактировали с друзьями. Со многими из них я с тех пор не встречался. Они стали банкирами. С некоторыми дружу до сих пор. Письмо было невинным, перестроечным. В марте я побывал в Ереване и, хотя в митингах был перерыв, погрузился во всю писанину-самиздат, возникшую вокруг карабахского движения. Затем, приехав в Москву, я ввязывался в споры с теми, кто, по-моему, недостаточно рьяно выказывал свою поддержку нам, армянам. Азербайджанцы мне в те дни, как ни странно, не встречались. Мы, наверное, избегали друг друга. Я—неосознанно. Я и не задумывался об их позиции и интересах. Мне казалось, карабахская история происходит между несправедливой советской властью и бедными карабахскими армянами. Вспоминая те годы, я представляю себя однощёким: одна часть моего лица смазанна, как будто бы у меня была всего лишь одна щека. Вторая отсутствовала, или я не знал, что она есть: я забыл, что в мире существуют азербайджанцы. И сегодня всё ещё встречаются однощёкие армяне.
2. Первое НПО (когда слово НПО мне ещё не было известно)
Затем я приехал в Ереван, стал преподавать в университете. Деньги превращались в ничто. Одна знакомая пригласила меня к возможному дополнительному работодателю. Работодатель создавал аналитический центр при карабахском землячестве, предложил мне помочь ему. Я согласился, сделав вид, что я глубокий аналитик. Аналитиком я не был, политологических статей писать тогда мне не приходилось, в политике мало что понимал и не любил её. Мои аналитические навыки, применимые к анализу жизни, нежели текстов, относились к опыту креативных игр[2]. Что я и, ничтоже сумняшеся, преподносил как мои политологические навыки, гордясь. В Армении тогда серьёзных политологов не было. Мой самоуверенный вид и отсутствие других кадров помогли, чтобы Саша меня назначил заместителем. Мы назвали нашу организацию «Центром региональных программ» (ЦРП). Так я стал НПОшником, ещё не зная, что такое НПО. Мы анализировали и политологизировали, что могли. Мы открыли также информационный отдел, собирали информацию о происходящем на Кавказе, в Карабахе, в Азербайджане, передавали новостным агентствам и газетам. Именно в это время я впервые пообщался, к примеру, с Лейлой Юнусовой—по телефону: мы обменивались информацией о том, что происходит. Её националистические взгляды не мешали нашему сотрудничеству. Конфликт вокруг Карабаха постепенно превращался в войну. К нам приезжали люди из Карабаха, мирные и военные, рассказывали, что происходит. Затем возникла возможность поехать учиться в Центрально-европейский университет. И, хотя у меня уже была кандидатская степень в филологии, я поехал вновь учиться на социолога и политолога, так как меня мучила совесть, что я работаю заместителем руководителя аналитического центра, не имея образования в этой области. Я не знал, каковы знания политолога, но я понимал, что то, что преподносится в постсоветской Армении как таковое, на самом деле таковым не является.
3. Глобализация
Главное событие, происшедшее со мной в ЦРП, это встреча с персональным компьютером. Когда я только вошёл к Саше в офис, я заприметил целых три ПиСи, спокойненько себе поблёскивающих в углу. Я согласился у Саши работать. Меня сразу же усадили за ПиСи и начали показывать, как с ним обращаться. Программа, которой мы пользовались для производства текстов, называлась «чирайтер». Я сел и сразу же начал активно чепятать, так как чепятать-то я умел на машинке любо-дорого. Я только спрашивал опытных пользователей: «Тут должна быть такая штучка, чтобы слово вырезать отсюда и сюда вставить, покажите, как это сделать?». Я заранее представлял себе, какие текстовые функции должны быть у компьютера.
Познакомившись с ПиСи, я познакомился с глобализацией. Как прирождённый автомобилист ещё в детстве чувствует, что когда-нибудь его тело будет окружено искусственным механизмом, который будет подчиняться ему даже лучше, чем собственное тело без этого механизма, и вместе они будут покорять горизонты событий, т.е. делать то, зачем его тело было предназначено изначально—моё тело заранее знало, что где-то в мире архетипов существует ПиСи, а где-то—имейл, и как только они станут моими инструментами, я стану лучше ориентироваться в этом мире, лучше адаптироваться к нему, чем когда-либо смог бы это делать без них.
Поизучав обществоведение и политологию в Праге, я решил продолжить их изучение и уехал в США. Приехав в США, я первым делом был препровождён в компьютерный зал, где мне выделили мой личный имейл адрес, как члену университетского коллектива. Так началась моя жизнь в имейле.
4. Конфликт ценностей
И в Праге, и в США я испытывал отчуждение: после такого близкого участия в карабахском движении, вплоть до участия в официальных переговорах ОБСЕ, после работы в госаппарате (последний год в Ереване я также работал в команде президента), оказаться среди молодых студентов, которые лучше меня знали английский, а также такие предметы, как социальная и политическая теория, и пытаться конкурировать с ними мне было сложно. Мой опыт тут не особенно ценился, а знания пришлось срочно навёрстывать и приобретать новые. Оказалось, что я не знаю историю человеческой мысли: я-то думал, что важнейшими философами Запада 20-го века были, скажем, Фрейд, Камю и Сартр; о Максе Вебере я не слышал, а тем более о каком-нибудь Талькоте Парсонсе или Карле Поппере. В США я узнал, что иерархии культурных ценностей уже не существует, и неважно, читал ли ты Толстого или вместо Толстого ты читал комиксы про Астериска или даже про Супермена—это всё культура. Впрочем, это я уже описывал[3].
Имейл позволил мне обнаружить других армян, из диаспоры, с которыми я начал общаться в виртуальных дискуссионных клубах. Были рассылки, которые сыграли в моей жизни важную роль. Так, рассылка «международная политическая экономия» принесла в клювике сообщение о том, что некий немецкий мозговой центр ищет специалистов по кавказским конфликтам—я написал туда, меня вызвали на собеседование в Германию и пригласили работать. Уже тогда я, не очень осознавая все его возможности, почувствовал огромную привязанность к имейлу и зависимость от него: я дружбы свои сохранял с теми, кто им пользовался (а те, кто не имел к нему доступа, пропадали из моей жизни); и новые дружбы возникали; и бизнес происходил успешно, как, к примеру, нахождение немецкого мозгового центра, которое завершилось приглашением меня к ним на работу. Я любил легко и быстро писать, притом структурированно писать я не любил: было сложно написать публикабельную статью, а вот имейлы писать мне было приятно и легко. Более того, писать было иногда легче, чем общаться устно: в устной речи я обычно, относящийся к словам тщательно и ответственно, не успевал всё обдумать и говорил много такого, чего не хотел бы сказать. Писать было легче, если не забыть перечесть имейл и переработать его перед посылкой. Также как в случае с ПиСи—когда я уже заранее инстинктивно, имплицитно знал, на какие чудеса он способен, так и в случае с имейлом: я не рефлексировал по его поводу, это было общение письмами в многократно увеличенном и убыстренном масштабе, казалось, мир давно был приспособлен к этому, удивителен был не имейл сам по себе, а факт, что он так нов и так припозднился. Я начал пользоваться имейлом в год, когда возникли «Уиндоуз» и интернет. Интернет тогда был никакой: найти чего-либо стоящее по свободному поиску в интернете было почти невозможно. Поисковики были слабые и плохонькие, да и материалов в свободном доступе было мало. Только году эдак в 1999-м я начал обнаруживать, что в интернете уже методом поиска можно найти что-либо, мне и правда пригождающееся. Так я понял, что жизнь развивается—внешняя, западная, технологическая. Но не моя, внутренняя, кавказская. Появились мобильники. Раньше их не было. Что появилось на Кавказе нового за последние 15 лет, не пришедшего с Запада? На Западе жизнь не просто развивается—она развивается масштабно-планомерно: люди здесь планируют масштабные долговременные проекты: интернет, википедию, Евросоюз… Они согласны, чтобы интернет был бы вначале не очень развитым, так как планируют, что он будет наполняться содержанием постепенно. Что долговременного планируется на Кавказе? Только конфликты.
5. Умение начать и закончить проект: о пользе печки диссертаций
С алертовцами я познакомился в Германии, и затем, узнав, что место менеджера по программе бывшего Советского Союза свободно, я не задумываясь подал на эту позицию. Опыт проектов у меня был маленький: креативные игры (игротехник группы); написание диссертаций и доведение их до кондиции; управление людьми в распадающемся Советском Союзе и постсоветской Армении; опыт публикаций в прессе; участие в проектах, но не создание их и не руководство ими. Типично, что руководить людьми меня поставили в Армении раньше, чем научили проектно мыслить. Впрочем, проектное мышление до сих пор ещё новость во многих областях деятельности, и не только в Армении. Из всего этого опыта я считаю наиболее важным, как это ни странно, написание диссертаций и доведение их до кондиции: диссертация—это проект в реальной жизни. Она содержит что-то, что дорого автору, но также и кучу того, что необходимо тем, кто будет её принимать. Она требует планирования, мышления, написания и, главное, доведения до кондиции, а также защиты, т.е. навыков публичного преподнесения. Поэтому, если я беру на работу людей, у которых до сих пор было мало опыта аналогичной работы, и, скажем, если у них нет опыта образования на Западе, то я предпочитаю тех, кто умеет хорошо работать с текстами, желательно тех, кто самостоятельно защитил диссертацию: эти люди понимают и масштабность любого проекта, и разнообразие навыков, необходимых для его реализации, и многое другое. Написание диссертаций, казалось бы, сугубо теоретический навык, однако те из группы кандидатов, кто писал и защищал диссертации, если у группы не было опыта реализации проектов, оказываются приоритетными для найма. Они знают, как дисциплинировать творчество, загонять его в рамки реальности, оставляя живым.
Теоретическая часть образования не так важна: на моей памяти хорошо работали и технари, и гуманитарии, и математики, и социологи. А вот диссертация—вещь важная: это индикатор того, что человек умеет писать, владеет парафразом, навыками перевода концепций из культуры в культуру, с языка на язык, из контекста в другой контекст. Хотя на моей памяти были также люди, которые не имели образования выше бакалауреата, и тоже были хорошими работниками. Однако и эти люди хорошо умели писать. Ещё одно наблюдение: те, кто не умел хорошо писать, или учились этому на работе, или постепенно вытеснялись из нашей сферы.
Я работал в сугубо практической сфере выполнения проектов. Зачем такие уж глубокие навыки письма? Письменно ли, устно ли—речь идёт об оформлении мыслей, аргументов. Они нужны как на переговорах с партнёрами, так и для доноров. Без риторических данных выполнение проектов невозможно. Необходимо умение убедить собеседника, найти консенсус и т.д. Это требует выше среднего навыка использования слов. Тот, кто умеет хорошо писать, обладает этим навыком, даже если он косноязычен. Также, как в обмене имейлами есть возможность избежать излишних тупиков спора, по сравнению с устным общением (хотя можно и ненароком оскорбить «соимейльника» из-за различия в стилях, если не обдумать текст заранее и не перечитать перед посылкой, не поставить себя на место получателя), так и тут: умение хорошо писать позволяет рефлексировать по поводу риторики и общения. Этот навык можно перевести в устный жанр, и тогда переговорщик будет хорошим, партнёр будет понимающим, руководитель проекта будет визионером. Вначале учиться экспликации мыслей и рефлексивному мыслеоформлению (письменный жанр), затем делать это устным навыком—вот путь, которым человечество пытается заполнить зазор между устным и письменным общением.
6. Умение модифицировать проекты
Впервые с проектами того типа, которыми занимаюсь с тех пор, я встретился в Германии. У меня не было власти очень уж сильно влиять на немецкие проекты, я ими не руководил. По проекту мне надо было написать две статьи за год, для двух томов по конфликтам. А всего по проекту должно было быть 3 тома: первый должен был быть опубликован до моего приезда, в течение года моего пребывания—второй, затем—третий. Прибыв и узнав, что первый ещё не опубликован, я тут же предложил тиснуть туда одну свою готовую работу. Со мной согласились. Благодаря этому моя деятельность в том проекте завершилась хотя бы одной публикацией, так как две остальные мои работы изданы не были, также как и предполагавшиеся тома[4]. Проект подошёл к концу, у участников не было охоты дальше по нему работать. Донор, как видно, и без издания томов был удовлетворён, в частности потому, что хоть один-то том был издан. В издании этого тома я тоже сыграл роль: поняв, что никто не занимается его редактурой, я предложил самого себя. Иначе и этот том не был бы издан. Урок: замышляя проекты, надо быть реалистичным. Создать и издать нелишнюю книгу—вызов сродни реализации сложного проекта. Полки офисов мира усыпаны лишними изданиями. Я был не против, что 3-х книг не издано, но был рад, что хоть одна неплохая издана.
Затем наша германская контора выиграла грант Евросоюза по созданию сети среди европейских организаций для предотвращения насильственных конфликтов в Европе и мире. Мой приятель был исполнителем этого проекта, мы с ним много обсуждали, как именно создавать сеть. «Сеть» было новым словом, уникальным понятием тогда. Существование интернета наполняло понятие сети (состоящей из людей или организаций) новым содержанием. Некоторые из моих идей были взяты на вооружение, да и я тоже учился, глядя на то, как это происходит. Учился и тому, что проект можно не закончить, обещанного не выполнить и финансово не пострадать (смотри выше), что мне претило, но факт того, что это возможно, был важным опытом. И тому, что большинство запланированных действий происходит позднее запланированного, и надо учиться быть терпеливым и добрым, не ругать партнёров за опоздание, если оно всего лишь из-за неправильно просчитанного времени, необходимого для реализации действия. И тому, что создание сетей—это работа с самыми разными людьми и организациями, где главное, чтобы у центрового офиса было ясное видение того, что необходимо и куда идти. И тому, что нет одного общего (концептуального) языка, описывающего деятельностные проекты, тем более сетевые проекты.
7. Доверие и позитивное отношение к предлагаемому
Первым реальным кавказским проектом с участием первичных «заинтересованных лиц», т.е. участников конфликтов, с которым я столкнулся, был проект Алерта, ради которого меня и наняли. Я уже описывал эту историю: шесть встреч между грузинами и абхазами и т.д[5]. Я тут же предложил поехать к ним и узнать, о чём будут эти встречи. Западный опыт прибавил мне доверия к людям. Входя в какую-нибудь контору, я искренне верил, что сидящие там существуют, чтобы помочь мне с моими проблемами. И западные люди мне доверяли тоже: скажем, я переводил с армянского свои документы, а американский нотариус подмахивал их, доверяя моему переводу. Глупость и тупость встречались везде, однако доверие было высокого уровня. Это означало, что нет второго общества, чёрного рынка, нет тайных интересов, слово и дело мало различаются, если человек сидит в конторе—то он доволен, более или менее, тем, что там делает и получает, во всяком случае, из-за своей неудовлетворённости маловероятно, чтобы он воровал или саботировал. Взятки давать не приходилось. Доверие, а также умение увидеть положительное в том, что предлагают, в полной мере выразились и в моём отношении к алертовскому проекту: я сразу поверил, что это хороший проект, просто он был давно написан и неисполним в том виде, в каком планировался. Поэтому его надо было менять, но менять не входя в конфликт с теми, кто его создавал, а, наоборот, всячески—и искренне—подчёркивая, какое хорошее дело они уже сделали, и что я просто надстраиваю дальнейшее над их уже очень даже хорошим проектом.
8. Работа с тем, что «непризнанно», а значит, его как бы и «не существует»
Теперь—после многих лет вне Алерта—для меня становится ясным одно его преимущество перед многими и многими организациями мира: то, что он имеет эксплицитный мандат работать с непризнанными сторонами конфликтов и в этих территориях. Большинство западных организаций—и на Кавказе, и где бы то ни было—обычно в таких регионах не работает. То, что Алерт имел такой мандат, делало его сверхнеобычным. То, что его руководство готово было поддержать его работников, которые встречали сильнейшее сопротивление государств, к которым данные конфликты официально относились—было невообразимым преимуществом. Ведь большинство международных организаций не хочет, не может и не смеет знать о конфликтах и войнах. До сих пор для них конфликты—нечто вне их мандата, их компетенции. Конфликты находятся в слепой зоне их взора, несмотря на телевизионную вакханалию. Конфликты происходят не с ними, не рядом, а где-то ещё, в параллельном мире. Они живут в мифах по поводу конфликтов. Житель непризнанной территории для них—чорт с рогами или без рогов.
Между тем для меня, который не очень-то даже, по характеру, и рад был карабахскому конфликту, однако был вынужден прожить сквозь этот конфликт, будучи армянином—то, что в Алерте работают реально с представителями реальных сторон конфликтов было… вы удивитесь: само собой разумеющимся. Все остальные организации мира для меня были нонсенсом, а Алерт—правдой. Так же, как имейл: внутри себя я давно знал, что так и должно быть, что оно так и должно работать. Я-то не очень знал, каковы организации мира тогда, Алерт мне встретился рано в моей карьере, изнутри я знал только дисфункциональные советские и постсоветские организации, немецкую и Алерт, и мне казалось, что то, что Алерт хорошая, эффективно организованная организация—само собой разумеется, как и то, что в компьютере должна быть функция, позволяющая вставить слово в середину текста, или то, что люди должны писать друг другу имейлы. Важнейший элемент обучения был чем-то само собой разумеющимся. Поэтому критика Алерта со стороны его работников—бывших и одновременных мне—казалась мне долго неважной. В каждой организации есть недостатки, но по сравнению с коллапсирующей организацией под названием Советский Союз—каким Алерт был совершенством!
9. Необходимость скромности и ряда других этических принципов
В тот момент Алерт писал Кодекс поведения. Это стало необходимым потому, что недавний проект в одной из дальних стран завершился скандалом. До сих пор помню, как Фил Шампейн смачно рассказывал мне эту историю: как-то в Алерт пришёл один парень и сказал, что он может вытащить ХХХ, тогдашнего лидера повстанцев в стране УУУ, на переговоры. Руководитель Алерта тех дней был рисковым человеком. Он тут же послал одного из работников Алерта с этим парнем в ту страну, к повстанцам. Они сиганули в джунгли и пропали там. Связи с ними не было. Они не появлялись целых три месяца. Алерт послал вторую экспедицию—узнать, что с ними стряслось. Эта экспедиция стояла у порога джунглей и, поёживаясь, собиралась туда сигануть вслед за первой, не зная, что её ждёт за плотной стеной зарослей. И вдруг… о чудо! Из джунглей появляются предыдущие двое плюс один. Алертовский работник ранен, худ: он переболел лихорадкой. А авантюрист хоть и худ, но бодр, и ведёт за собой легендарного ХХХ, человека, существование которого даже отрицалось тогда многими, человека, которого никто кроме самих повстанцев в глаза не видел! Это было похоже на то, как если бы алертовцы вытащили на переговоры Бин Ладена.
Состоялись переговоры между официальным лидером страны и лидером повстанцев. С участием ООН и Алерта. Соглашение подписывалось четырьмя сторонами. Текст составлялся одним из гуру Алерта. Затем вдруг… через некоторое время официального лидера свергли. Он еле ноги унёс. Прибыл в Британию и во всеуслышание объявил, что в происшедшем виноват Алерт: обманув его бдительность и заняв его переговорами, Алерт добился снижения уровня безопасности, и вот результат: легитимный лидер страны свергнут и стал эмигрантом… Скандал.
Но вы представляете, какой соблазнительный и показывающий Алерт в благородном свете скандал? Ошибка Алерта—почему и Кодекс поведения был затеян—была в том, что он не должен был быть официальным подписантом междугосударственных или межконфликтных соглашений. Не надо подписи ставить около подписей представителей ООН или президентов, неважно, легитимных или не очень. Мы—НПОшники, мы—неофициальны. Мы катализируем переговоры, мы аккомпаринуем мирные процессы, но мы в официальные игры не имеем права вступать. Нет у нас мандата на это.
Участвуя в обсуждениях по каждой формулировке Кодекса, я усвоил его. Он впитался в мою плоть и кровь. И то, что в нашем типе работ необходим Кодекс; и то, что он будет необходимо обтекаемым, и всё же лучше, если он есть, нежели если его нет; и то, что его формулировки о непредвзятости и скромности, прозрачности и конфиденциальности одновременно, и другие принципы предопределяют лучшее, что выработано человеческим опытом по сей день в этой новейшей сфере человеческой деятельности—участии в разрешении конфликтов на неформальном, неправительственном уровне—стало следующими элементами моего быстрейшего обучения.
10. Описание должности
Поступление на работу, а затем и найм сотрудников в Алерте, означал ознакомление с описанием должности или составление таковых. Само понятие «описание должности» было внове для постсоветского человека. Ни на одной своей работе в СССР я не получал в руки описания должности. Только формальный контракт. Предполагалось, что я и так знаю, чем должен заниматься. Не только подробное описание функций отсутствовало, но тем более не было нигде зарегистрировано также и описание требуемых качеств. На Западе мне пришлось научиться готовиться к интервью, подготавливать ответы на каждую строчку описания должности. Там сказано: требуется человек, умеющий анализировать свои ошибки. А что сказать, если спросят: а вы умеете анализировать свои ошибки? Приведите пример.
Описание должности—не панацея, оно может быть более или менее формальным, и всё же с тех пор обычно, нанимая сотрудников, я составлял или пересоставлял их описания должностей, чтобы убедиться, что мы ищем именно того, в ком нуждаемся. Эта картина идеального искомого сотрудника позволяла найти наиболее подходящего человека для каждой должности. Или—не найти. Этот подход связан с другими принципами: широкого рекламирования оказии, справедливого конкурса при поступлении на работу и построения команды.
Вы, конечно, понимаете, насколько далеко лежала реальность Кавказа от принципа описания должности: в партнёры на Кавказе мы брали людей не в итоге конкурса, а благодаря случайным знакомствам, часто на конференциях, или по рекомендации другого партнёра. Это создавало внутренний конфликт для меня. Из всех, кого я знал, я назначал или лоббировал тех, кого считал наилучшими для данной позиции (координатора Форума или исполнительного секретаря и т.д.), или полагался на коллективную мудрость Форума. При этом я считал, что, так же, как и я большую часть своей жизни получал работу благодаря честному участию в конкурсе, то же самое должно происходить и с другими. Как я радовался, когда Форум ввёл правило, что новый координатор должен назначаться посредством выбора минимум из трёх кандидатов!
11. Открытость и справедливость при наборе сотрудников, партнёров, участников
Уже после Алерта на новой работе я предложил рекламировать возможности участия в миротворческих проектах и рекрутировать участников, которые заранее мотивированны. В итоге в одном из наших проектов создалась сильнейшая группа, готовая на всё, лишь бы работать с другой стороной. Это до сих пор нечасто случается, а чаще на встречи конфликтных сторон люди подбираются конфиденцильно, посредством обсуждения их кандидатур в узких кругах руководителей проекта, или, в лучшем случае, делают это в соответствии с английским выражением word of the mouth—подбирая участников через знакомых знакомых. А в худшем—подбирают своих родственников, племянников, как владельцы дукканов—кандидатуры на роли продавцов.
12. Командность
Что же касается командного аспекта, то кому, как не руководителю подразделения, самому подбирать членов своей команды? Представьте, как я был поражён, когда, приехав в Армению, установил, что на гражданскую службу здесь принимают посредством экзамена, похожего на ЕГЭ, или ТОЭФЛ, в котором участвуют все, кто хочет поступить на службу. Это экзамен письменный, и его основные вопросы проверяют знание законов. Вопросов по поводу опыта реализации проектов, умения работать в команде и т.д. в этом экзамене нет. Более того, конкретное назначение тех, кто прошёл этот экзамен, на должности в министерствах и ведомствах происходит со стороны руководителя ведомства и кадровика, часто без привлечения руководителя среднего звена, в аппарате которого данный кандидат будет работать. И сверх того: даже эта система считается слишком зависимой от человеческого фактора, и наши реформисты мечтают о компьютерном экзамене, который бы вообще исключил человеческий фактор из принятия решения о назначении. Это делается ради борьбы с коррупцией. В итоге, однако, возникают дисфункциональные аппараты ведомств, в которых командный дух начисто отсутствует.
Уроки, которые я быстренько почерпнул в Алерте с первых же месяцев, таким образом, включали в себя понимание того, что вся наша жизнь—проект: т.е. что мы работаем в проектной парадигме[6]. А для реализации проектов нужны команды, человек не в состоянии единолично создать и реализовать мало-мальски масштабный проект, кроме личной карьеры. Таким образом, командность работы—необходимое условие.
13. Реактивный версус проактивный подходы
Этот подход находится в конфликте с советским менталитетом. Когда я думаю о проектах в Советском Союзе, на память приходят авралы: кто-то срочно что-то приказал, кровь из носу—надо сделать. Командным духом и не пахнет со времён Тимура и его команды. Вне авралов типичное советское учреждение—это библиотека старого образца: библиотекарша сидит и пьёт чай, в лучшем случае раскладывает компьютерный пасьянс. Посетитель пришёл, что-то попросил—она делает. Нет—так она сидит и пьёт чай. Проходят дни, годы, десятилетия. Мир уходит вбок, библиотекарша остаётся в своём мирке, не имеющем отношения к реальной жизни. Пока не закроют библиотеку, не продадут её помещение и не откроют в нём ночной клуб. Тогда библиотекарша уходит на пенсию, озлобленная на всё и вся до конца жизни. Это реактивный стиль. При проектном и командном подходе к жизни возникает проактивный стиль: надо брать инициативу в свои руки: что делать, чтобы развить наше дело? Такие уроки, имеющие отношение не только к миротворческим проектам, но к организационной деятельности вообще, позволили мне затем, после Алерта, заняться консалтингом для бизнесов. Я обобщил некоторые уроки этого периода моей жизни в эссе[7].
14. Бизнес подход. Клиенты
В деятельности НПО иногда проявляется близкое духу советских времён отсутствие бизнес духа, бизнес подхода. Люди приходят на работу и уходят, делают своё дело, и часто «хорошо» делают, как они его понимают, но не озабочиваются тем, чтобы обеспечить поступление новых успешных проектов, то есть также и денег. Я бы тоже мог так работать: получил проект—делай, нет проекта—сиди на шее своей организации, пока тебя не сократят или кто-то другой вместо тебя не создаст новый проект, который ты затем и станешь «пилить», не то, чтобы нечестным образом тратя его деньги, а просто работая с девяти до шести ради зарплаты, и всё. Но довольно быстро я понял, что для меня это невозможно: во-первых, денег было мало, и надо было их искать, а я был ответственным—как-никак, меня назначили менеджером! Во-вторых, каждое наше мероприятие создавало необходимость продолжения, и мне было приятно давать слово партнёрам, что определённые случаи продолжений предвидятся. После данного слова приходилось крутиться, чтобы его выполнить, а именно—искать деньги, т.е. писать проекты.
В-третьих, получать зарплату просто за то, что ты член гражданского общества—уже, где-то, противоречие. Профессионализация НПО стала необходимой, и всё же, раз уж работаешь в этой области—будь добр работать не спустя рукава. За зарплату, но также и за идею. В бизнесе делаешь деньги для себя. Некоторых это мотивирует. Здесь—меняешь мир для других и для себя, и если это не мотивирует, то уходи. Работа в НПО похожа на работу в государстве—оба держатся на нефинансовых мотивациях, поэтому обе области склонны к застаиванию.
Вскоре я понял, что проект хороший придумать без партнёров не могу, а написать и деньги найти без организации не смогу—не дадут! Организация и партнёры—необходимые компоненты успешного масштабного институционального фандрейзинга—то есть когда не у конкретных людей малые деньги собираешь, а когда ищешь деньги от крупных доноров под необычный проект, типа миротворческая сеть на Кавказе. Я понял, что в таком деле, каким я занимаюсь, без организации я—дилетант: ну пригласят на конференцию-другую как личность, как эксперта, но ничего большего не добиться. И писать проектную заявку часто легче другому, чем мне. Я—кондуит: беру идеи проектов от партнёров, фокусирую их эффект, иногда пишу драфт, а иногда просто диктую пункты фандрейзерам, и затем они пишут, вбирая понравившиеся им идеи из моих пунктов в свой текст и отбрасывая непонравившиеся. Но это только полдела, хотя и важных: написать хорошую заявку. А ведь ещё надо и предыдущий проект хорошо выполнить! Чтобы было, что показать клиенту-донору. Чтобы были основания деньги платить для продолжения деятельности или для реализации новых идей. Надо с донором работать, ведь он обычно не понимает, чем мы занимаемся, он же далеко, и у него другие повестки. Надо с ним встречаться, его подключать, выслушивать его идеи, принимать их, если возможно и насколько возможно, корректировать ненавязчиво, если невозможно, чтобы у него было чувство, что это его проект. Да это и должен быть, до определённой степени, его проект—он же платит за него. Как сохранять уважительную дистанцию от донора, но между тем сделать его союзником, помогающим успешности проекта—вот в чём была задача. Фандрейзинг тесно переплетался с «полиси адвокаси»,—ведь донор даёт деньги, скажем, на миротворчество гражданского общества именно потому, что такова его политика. И надо ему внушить, опираясь на наш накопленный опыт, как именно следует работать в этой области, что’ есть верный подход, а что’—неверный.
15. «Участнический» подход: делать клиента ставкодержателем
Такой подход заставлял пересмотреть обычные или типичные привычки по работе с донором. Каждый работник, каждый партнёр в проекте должен был быть «настропалён» на эффективность—на то, чтобы можно было показать определённую результативность от проекта. Умение показать результат, рассказать о нём донору и самим партнёрам, убедить донора, что его деньги не были потрачены зря, а партнёров, что если они трудятся хорошо, то что-то меняется в жизни—становилось одним из ключевых умений. Многие партнёры и работники этого не понимали. Но они постепенно учились. Особенно трудно, естественно, показать результативность в работе по миротворчеству на Кавказе. Ведь естественная результативность—устойчивый мир—остаётся до сих пор недостижимой. Как объяснить донору, что не зря тратил деньги много лет на грузино-абхазский диалог, если случилась российско-грузинская война, и Россия признала Абхазию? Первое, что приходилось объяснять—что мы, как миротворцы, не придерживаемся определённых позиций по вариантам конечного решения конфликта. По нам, как люди договорятся—так тому и быть. Главное, чтоб они имели возможность договариваться, имели открытые каналы общения. Мы не работаем на конечный результат, а на создание условий для людей, чтобы они строили конечный результат совместными усилиями. Чтобы это объяснить, мы везли партнёров к донорам, и наоборот: доноров к партнёрам. Один из ключевых наших проектов в восточных регионах Абхазии, включая Гальский район, не был бы поддержан, не согласись Батал Кобахиа поехать из Абхазии в Тбилиси и вместе с Паатой Закареишвили лично встретиться с послом Великобритании: они убедили посла, что стоит поддержать проект, даже если его результативность, с точки зрения посла, не стопроцентно очевидна. Их аргументы были убедительны, но очень важен был факт их совместного обращения, а также смелый приезд Батала в Тбилиси специально для этого.
16. Уважительная принципиальность с клиентами: необходимость обучать сильных мира сего
Сам я стеснялся очень уж сильно аргументировать очевидную для меня—но далеко не для каждого—необходимость работы в непризнанных образованиях, необходимость укрепления там независимых гражданских структур. Как-то раз, после одной стратегической бумажки, составленной по заказу Британского правительства, Джонатан Коэн и Рэчел Клогг прислали мне своё конфиденциальное письмо правительству, которое критически громило эту стратегию. Я был поражён, увидев, насколько смело и открыто, но также и насколько аргументированно и подробно, они объясняют, почему данная бумага непрофессиональна.
Местные НПО часто жалуются на отсутствие контакта с правительством. Не скажу, чтобы международные НПО не испытывали этой проблемы. У них тоже часто недостаточно контакта со своими правительствами, и они постоянно находятся в поисках методов и идей, чтобы этот контакт обеспечить. Помню, как я «прилагал» себя в работу по созданию стратегии Британского правительства по Карабаху: я якобы случайно оказался в Ереване одновременно с консультантами, прибывшими туда, чтобы составить стратегическую бумажку, и, так как я их знал, я предложил им свою помощь в организации встреч. Они, конечно, большинство встреч организовывали через посольство, и всё же подключили меня к некоторым консультациям и позволили мне организовать несколько дополнительных встреч. Тут надо было действовать тонко: не влиять настолько, чтобы затем Алерту запретили бы подавать на проект после составления стратегии, мотивируя это тем, что Алерт слишком близко находился к разработке стратегии и у него наличен конфликт интереса. А предлагал я им альтернативные встречи потому, что, во-первых, много НПОшников будет смотреть в рот консультантам и говорить то, что, по их мнению, они хотят услышать, а во-вторых—в Армении наличен разнобой по поводу стратегий достижения карабахского мира. Мне было важно, чтобы консультанты ознакомились с мнением, что работа по Карабаху должна включать также и общекавказский аспект.
17. Влияние на принимающих решения
Представьте моё удивление, когда из бесед с ними я выяснил, что они собираются строить концепцию по Карабаху без посещения самого Карабаха и, тем паче, Азербайджана. Министерство международного развития Британии определяет приоритетные страны и несколько лет работает с ними. Затем оно пересматривает свою стратегию и переходит работать с другими странами. В тот момент как раз происходило это: вместо и после других стран в орбиту Министерства попали Армения и Грузия. Азербайджан в стратегию не вошёл по тем или иным причинам. Одновременно в политике Британии по развитию возобладала концепция необходимости предотвращения конфликтов. Министерство развития приняло понятие «предотвращение конфликтов» как важное тематическое стратегическое направление, также, скажем, как «адресование гендерных несправедливостей». Так и получилось, что, с одной стороны, надо работать в Армении, а с другой—помогать трансформации конфликта. И если бы не здравый смысл, а также нажим гражданского общества, вполне вероятно, что Британия так бы и остановилась на построении стратегии по трансформации конфликта в Армении, скажем, конфликта между отцами и детьми. Он тоже, конечно, важен, но… Циник бы сказал: эх, ты, Геворг, испортил великолепную возможность делом заняться, а не тратить деньги на безнадёжные попытки примирить два народа… Но я считал, и считаю, что нежелание мириться—от внутренних табу, похожих на те, из-за которых некоторые ёжились в советское время, когда при них рассказывали политические анекдоты, или на те, от которых сегодня ёжатся некоторые, когда при них шутят о церквах или критикуют оные. И я также считал и считаю, что те, кто под «разрешением конфликтов» на Кавказе понимают разрешение конфликтов, скажем, внутри организации, между менеджером и подчинённым, просто лукавят: есть соразмерность проблем. Без разрешения масштабных насильственных конфликтов решение других конфликтов малосущественно. Не случалось инфарктов во время войны. Если кто надеется «заполучить» некую территорию и сохранить её на века обманом, забытьём, «по знакомству» или войной—едва ли получится: надо строить мир, умный, трудный, устойчивый, серьёзный, долгий.
То, что консультанты должны поехать в Карабах, сказано им было в Армении не только мною. Они это сами быстро поняли, согласовали и поехали. Но то, что они должны также и поехать в Азербайджан, иначе картина ситуации у них будет неполной, не стереоскопичной, и более того, нельзя начинать работу по миротворчеству, не включая с самого первого шага все стороны—было для них менее само собой разумеющейся мыслью. Мне, армянину, пришлось убеждать их, что Азербайджан подключать необходимо. Важно оставаться верным профессиональным принципам, даже если это входит в поверхностное противоречие с «личным» или «этническим» интересом.
18. О коррумпированности доноров
Хорошие фандрейзеры знают: если организация существует за счёт фандрейзинга, то она должна быть гибкой и юркой. Она должна заниматься как можно большим количеством разных направлений и проектов, быть «всеедякой», чтобы, в зависимости от стратегий доноров, могла бы декларировать, что она занимается и тем, и этим, и получить деньги под конкретное актуальное направление. Коррупция доноров возможна, хотя и не так явна, как кажется тем, кто пишет хорошую заявку и кому отказывают. А также не так явна, как кажется тем, кто привык слушать пропаганду про коррумпированность западных доноров. Ведь пропаганда эта распространяется с умыслом. Однако коррупция у доноров встречается, и не обязательно, чтобы в форме присвоения денег или их нецелевого расходования, но также и в виде непрозрачности принятия решений, что даёт возможность давать деньги «своим».
Личное знакомство с донором нельзя считать «коррумпированием» его, склонением в свою пользу. Это—необходимый элемент в фандрейзинге, также как знакомство донора с твоей организацией, с её деятельностью, проектами, успешностью. Что не запрещено—то разрешено. Здесь, как и в других элементах нашей работы, важно не выбросить ребёнка с водой: чем больше донор знает тебя, тем он более, естественно, «предвзят» по отношению к тебе; с другой стороны, если донор не знает и не понимает, чем ты занимаешься всерьёз, как он может сравнить это с тем, чем другие занимаются, чтобы сделать правильный выбор?
19. Постоянное слежение за меняющейся сутью проблем; выработка новых, всё более сложных стратегий для адресования изменяющихся проблем и политик
То, что я описываю выше—эффективность организаций и проектов, необходимость прозрачных процедур у доноров, важность стратегии—постепенно, за последние пятнадцать лет, стало общепринятым. Теперь доноры более прозрачны и действуют в соответствии с кодексами до большей степени, нежели раньше, они стали мудрее, а процедуры грантополучения—сложнее. Несмотря на это, «бессмысленных» стратегий доноров не стало меньше. Много денег и работы разбазаривается из-за несоответствия политики донора реальным нуждам на местах. Коррумпируются местные организации, приноравливаясь под обтекаемые формулировки стратегий доноров, ведь иначе денег не получишь! Делаются проекты, не соответствующие нуждам на местах. Не желая разбираться в трудных внутиобщественных процессах, не желая обижать правительства стран, в которых работают, доноры дают деньги как настоящим НПО, так и Гонго, устраивая уравниловку, из-за которой страдают качество и результативность проектов. Часто различные доноры, не согласовывая, объявляют одинаковые стратегии, а что-то важнейшее остаётся за бортом их политики. Доноры это и сами понимают, создают системы взаимодействия, консультируются как с правительствами, так и с гражданским обществом. Однако сложнейшие международные системы, такие, как Евросоюз, ООН, а также системы правления развитых стран, остаются недостаточно гибкими и чуткими к нуждам на местах. Поэтому (хоть и не только) влияние на политику-полиси становится одним из ключевых необходимостей гражданского общества: ему надо чётко формулировать свои стратегии, создавать кооперации, консорциумы и платформы и находить пути преподнесения своих стратегий донорам. Ему надо становиться всё более профессионализированным, всё более умудрённым, строить новый уровень равноправного диалога с донорами. Форум Гражданского Общества Восточного Партнёрства Евросоюза может стать такой возможностью.
20. Выработка собственной идеологии и даже чуть ли не философии: умная демократия?
Такое погружение «с головой» в одну из важнейших «съедобных цепочек» постсоветского пространства—во взаимоотношения ‘донор-гражданское общество’—постепенно заставило меня задуматься о собственной идеологии. Каждая НПО и каждый представитель гражданского общества в конце концов должны сформулировать идеологию, иначе они окажутся повторяющими западные штампы, как попугай, , или просто всеедяками, гоняющимися за грантами и «продавшими» свои ценности. Не знаю, что хуже. Много умного сказано по поводу этих идеологий и много не очень умного. «Враги открытого общества» (назовём их так) взяли на вооружение тезис, что получатели западных грантов в той или иной форме работают во вред собственным сообществам. Этот тезис распространяется теми, кто хочет положить конец неконтролируемому влиянию гражданского общества: ведь независимый источник возможности что-то делать в этой жизни—это серьёзное влияние. Если смотреть на мир как арену борьбы всех против всех, как на игру нулевой суммы, то можно предположить, что кто деньги даёт, тот и танцует танец, под того и «ложатся» НПОшники. В итоге возникли такие понятия, как «западные деньги».
Я не отрицаю влияния западных государств через их грантодающую деятельность. Но тут уж кто как сориентируется: одним эти деньги и стратегии позволяют служить своему народу, а другие и правда наносят вред. Чтобы получать деньги из какого-нибудь источника и в то же время реализовывать независимые стратегии, во-первых, необходимо такие стратегии выработать. Такой стратегией для меня был общекавказский подход. Во-вторых, необходимо быть не исполнителем, не агентом влияния, а независимым центром, который вступает в диалог и с источником влияния—донором—и с теми, на кого влияние направлено: с местными сообществами. Необходимо стать «переводчиком» ценностей одних для понимания их другими, и наоборот. Облегчить влияние местных сообществ на доноров. Необходимо строить совместное видение, а не противостояние и конфликт. Отказаться от западных денег для большинства НПО постсоветского пространства означает отказаться от независимости. Брать деньги от государства—мы видим, к чему это привело в России: к резкому законодательному сужению тех областей деятельности, в которых работает основная масса неправительственных организаций, к отказу от «рисковых» областей и к фокусированию на социальные и благотворительные области. Деньги от местного бизнеса ещё более «несмелы», ибо бизнес зависит от государств. Деньги от собственной предпринимательской деятельности относятся, пока ещё, к той же категории. Таким образом, финансирование извне—необходимый способ для сохранения независимости. Деньги не бывают западными или местными. Деньги—это всемирная категория. Если уж на то пошло, то более вероятно, что именно местные деньги «грязные» и их отмывают через НПО, нежели западные.
Идеология моя сложилась такая: чувство собственного достоинства человека, личности, а также его сообщества—малой группы, общины, общества или государства, региона и всего мира—всё это взаимно-соотнесённые качества. Они могут казаться противоречащими друг другу, но в высоте, в идеале, противоречий нет, они снимаются. Уметь снимать эти противоречия—признак мудрости. Антагонистичны ли интересы армянина и азербайджанца, армянина и турка? Даже хотя бы в одном вопросе—в вопросе Карабаха или геноцида. Будет ли победой армян признание турецким правительством геноцида армян? В каком смысле это будет победой, и кого над кем? Оставляю эти вопросы для анализа читателю, как домашнюю работу. Я же рассмотрю другой пример: ты можешь взять взятку и не попасться, жить счастливо, и семья твоя зацветёт. Но нация твоя ещё на один маленький шаг станет более коррумпированной. Что выбираешь? Тут суть не столько в том, чтобы не брать взятки и голодать, сколько в том, чтобы выйти на такой проект, который обеспечит тебе жизнь без получения взяток.
Таким образом, в идеале права человека оказываются необходимым столпом прав общества и страны. И более того—столпом права всего человечества в единстве развиваться к достижению новых вершин творчества для обеспечения духовного счастья организма человечества.
Демократия в таком понимании—это право человека принимать решения про свою судьбу и осуществлять их, а также спрашивать с тех, кто хочет взять на себя право принимать решения за тебя. Эти ценности—права человека и демократия—в одной из своих формулировок пришли с Запада. Но более того: именно на Западе они на ежедневном уровне претворены в полиси и в реальность, их можно увидеть невооружённым глазом, всего лишь зайдя в магазин на Западе. Это не означает, что на Западе нет недостатков демократии или прав человека. Но из всех ценностных систем только Запад, в широком смысле—Европа, преподносят нам такое сильное осуществление этих прав. Европа также показывает, что она стала процветающей именно благодаря их осуществлению.
Исходя из вышесказанного, я считаю, что кавказские сообщества должны строить именно такие демократию и права человека, как в Европе. Несмотря на её вечные «упадок» и «закат». Если они не будут строить, мотивируя это тем, что народ ещё не готов—они никогда не построят. Много людей различными методами пытаются доказать, что нам не нужны демократия и права человека в этом смысле. Эти люди или не обдумали всерьёз, о чём речь, или лукавы: радеют о своей мошне, нежели об общественном благе. Если бы у нас были демократия и права человека, конфликтов бы не случилось. Если будут демократия и права человека, конфликты разрешатся. Некоторые утверждают, что демократия приводит к ещё более непросвещённым, ретроградным решениям, чем авторитаризм. Они приводят в пример, скажем, Гитлера или Гамсахурдиа, которые были избраны, якобы, демократическим путём. Я не согласен. Это популизм приводит к деструктивным результатам, а современная умная демократия приводит к нахождению наилучших решений и к устойчивому развитию.
Для достижения моих целей—развития демократии и прав человека, создания условий для этого—я делаю проекты. Я получаю деньги под эти проекты от тех легитимных источников, которые согласны с моими ценностями, и с ценностями которых я согласен. Если я не считаю, что источник легитимен, я от него денег не беру. Это называется этическим фандрейзингом. Этому тоже меня Алерт научил. Большинство местных организаций не задумываются о том, что, скажем, брать деньги от фонда, созданного фирмой производства табака, неэтично.
Построение демократического общества—это технологизированный процесс, а не бином Ньютона. Особых талантов для этого не нужно, нужна добрая воля лидеров. Посмотрите на балтийские страны или даже на Болгарию. Просто удивительно, почему так трудно это даётся ряду стран и регионов мира, включая Кавказ. Но Кавказ и Россия отличаются от многих стран Азии и Африки тем, что провозглашают, что строят демократию. Вот когда провозглашают и не удаётся—вот это особенно удивительно. Уверен, что не удаётся по той причине, что не желают этого делать, т.е. попросту врут, сообщая, что желают и стараются, просто не получается.
Есть сложные вопросы в философии и творчестве, но построение демократии—не один из них. Тем более для небольших стран. Это довольно простой вопрос. Дорога хорошо известна, все знают, что надо делать. Это как с мусором: или он убран с улиц города, или нет. Как с водой: или она течёт из крана, или нет. Особенно рефлексировать по поводу того, почему всё это не работает—не стоит. Трубы надо починить, мусорщиков мобилизовать—и будет работать. Если не работает—значит, власть имущие не хотят, чтоб работало. Не надо обманываться. Демократия комфортна, она так же удобна человеческому телу, как и автомашина «мерседес», евроремонт, компьютер или интернет: человек создан для этой формы правления, и как только он попадает в неё, кажется, что другой не могло быть, кажется, что она припозднилась. Её архетип всегда был в человеческой душе, и странно, что её самой так долго не было почему-то. Но рано или поздно она придёт, и прошлое будет казаться не очень приятным сном. Посмотрите на послефранковскую Испанию и постполковничью Грецию. И если кто-то уверяет, что это не так, то они врут, также как врут те, кто уверяет, что компьютер или интернет вредны и пользование ими должно быть ограниченно. Демократия так же общечеловечна, как и компьютер: суверенной она является в любой суверенной стране. Нет какой-либо демократии, суверенность которой выше, чем суверенность другой демократии. Также, как нет суверенных компьютеров: есть хорошо и плохо работающие компьютеры.
21. Внешний взгляд и внутренняя ситуация. Понятие посла своей стороны, культуры
Другим важным ценностным моментом в моей деятельности в Алерте и в Форуме стало понимание различий внутренней ситуации и внешней. Когда и какие из ваших друзей-соседей приходят к вам в гости? Не по делу, а просто пообщаться? Не скучно ли будет 20 лет каждый вечер общаться с одним и тем же человеком, даже если это твой друг? Часто друзья делают перерывы в общении, затем, накопив информации и впечатлений от жизни для обмена, встречаются. Это если говорить о друзьях. Что же говорить о тех, кто просто тебе не интересен, или является твоим конкурентом, или кем-то, кто, по твоему мнению, поступает неэтически? С ними вообще стараешься не общаться.
А теперь посмотрим на встречу людей различных этносов, национальностей, культур: они интересны друг другу именно потому, что другие. Французы интересны грузинам потому, что другие, и наоборот. Но тем более интересны грузинам абхазы, потому что очень близкие, а всё же—другие! И интересны абхазы армянам Армении, и наоборот. Грузины-то с абхазами много общались, хотя бы до конфликта, а армяне Армении с абхазами общались мало, а между тем—опять-таки: близки, но незнакомы! Это как обнаружить собственного родственника, о существовании которого не знал или не задумывался.
Более того: на таких встречах не очень интересные в своём сообществе люди становятся интересными (в целом для всех—хотя могут оставаться не очень интересными для своих, которые их знают изнутри глубоко). И более того: эти люди начинают себя вести соответственно, как интересные люди. Они прихорашиваются, как женщина перед выходом в театр. Они сосредоточиваются. Когда идёшь в гости или принимаешь гостей, надо быть на высоте. Они рассуждают и ведут себя более торжественно, более красиво, чем в обыденной жизни. Они становятся послами своей стороны, своей культуры, своего этноса, тем более небольшого, по отношению друг к другу. Если внутри одного этноса про данные личности многое известно, то в межэтнической ситуации многое неизвестно: и даже если два человека из разных этносов на встрече узнают многое друг о друге и наскучат, они могут продолжить общение, расспрашивая друг друга о культуре своих народов. А если они поговорили о культуре—они могут вновь начать расспрашивать друг о друге. Может, информационный тезаурус больше у двух людей различных этносов, чем у двух из одного? Нет: информационный тезаурус, пожалуй, одинаков у всех людей мира, но в случае, мною описанном, его богатство легче актуализовать, эксплицировать. Этнокультурная структура при межэтническом общении помогает актуализации информационнного тезауруса по своим «рёбрышкам».
Когда человек ведёт себя как посол, то он старается вести себя хорошо. Даже когда он шалит, это мессидж, он делает это не просто так. Отец, только что говоривший телячьи нежности матери своего ребёнка, поворачиваясь к ребёнку, становится послом самого себя и послом всего «отечества», начинает вести себя как отец. Он выходит из интимно-фамильярной сферы в «официально-объективированную», даже если сохраняет интимный тон, но это уже другой интимный тон, чем тот, который был с матерью. Он, как бы, становится «застёгнутым». Проблема тех культур, где проблема отцов/матерей и детей катастрофична, именно в этом: что родители начинают вести себя с детьми запанибратски, не «застёгнуто», выливают на ребёнка свои тростиночные слабости. Вот чем, кстати, кавказская традиционная культура может помочь северо-западному миру: умением сохранять дистанцию между взрослыми и детьми, что, кстати, также помогает сохранению любви к детям. Забудь дистанцию—и это уже не ребёнок, просто ещё один человек, и он видит тебя обнажённым и скучным, и тогда—зачем так уж особенно о нём заботиться? Уж лучше пусть он заботится о тебе! И начинаются бессмысленные взаимные претензии, поколенческие распри. Становишься на один уровень с детьми—и всё: общественный кризис становится глубоким, как широкая душа.
Большинство кавказцев на совместных встречах–в галстуках, даже если без галстуков. Они не впадают в цинизм по поводу своей любви-ненависти друг к другу, хотя могут шутить об этом и обмениваться анекдотами.
Если бы кавказцы постоянно вели себя как послы своих наций друг с другом, и в присутствии друг друга, и в отсутствие, и внутри своих сообществ, и при межкультурном общении, отношения на Кавказе стали бы более цивилизованными.
Это пьянящее чувство посла своей стороны, хотя бы и непризнанной, но стороны конфликта, даже если никто тебя не уполномочивал… Чувство, что ты несёшь в своём общении всю древнюю культуру своей «инопланетной цивилизации», представляешь её, соприкасаешь её с соседней…
… Живя за рубежом и часто приезжая на Кавказ, я не понимал, почему мои друзья из одного и того же местечка так прохладно относятся к идее собраться вместе. Я удивлялся: каждый из них по отдельности—интересная личность, почему они не хотят дружить? Теоретически я понимал, что между ними есть трения, конкурентные отношения, но мне казалось, это мелочь. Приехав же жить в Армению, я убедился, насколько глубокий раскол наличен здесь у гражданского общества. И причины этого—в тех событиях за годы после распада Союза, когда люди выбирали разные политико-ценностные полюса. Одни обвиняют других в приспособленчестве, в неэтичности, в коррумпированности. Иногда обоснованно, а иногда—просто устали друг от друга. Необходимо собрать, склеить тех, кто устал друг от друга, нежели имеет причины не общаться с другим из-за обоснованных обвинений в неэтичности или коррумпированности. Постепенно я убедился, что это отчуждение культивировалось. Нормальные люди перестали друг с другом общаться не просто потому, что они оказались приверженцами различных ценностных систем, но были силы, которые пестовали это разделение, чтобы не кристаллизовалось общественное мнение.
Становится понятным, почему некоторые считают кавказскость мифом. Если члены одного и того же общества региона не в состоянии иметь совместное, более или менее единое общественное мнение о том, кто преступник, а кто—нет; кто прав, а кто—виноват; что есть преступление, а что—нет,—то нескольким таким обществам будет трудно объединиться.
Поэтому общекавказские встречи важны. Превращая каждого участника в посла своей стороны, они вылечивают их от эффекта раскола внутри каждой из сторон.
Когда я работал «вовне», слова многих коллег о том, что конфликты необходимо разрешать изнутри, посредством построения демократии в своём сообществе, казались мне оригинальными, но и противоречивыми: а как их разрешить, если не работать с «другой стороной»? Только переехав жить на Кавказ я понял полностью, что имели в виду коллеги: внутри сообществ атмосфера нездорова, сообщества изнутри расколоты, хоть и не признают этого. Смешно строить доверие между пятью представителями с одной стороны и пятью—с другой, если, скажем, оказывается, что каждые из этих пятерых ни при каких обстоятельствах не будут сотрудничать внутри своих сообществ, и сам факт их совместного привоза на встречу является цинической профанацией, ибо они друг друга презирают. Необходимо работать на создание единства, единого, сильного и искреннего, глубокого общественного мнения внутри сообществ, мнения не единичного, проповедующего «единственно истинную идеологию», а плюралистичного, зиждущегося, однако, на ценностях, отличающих добро от зла, а истину от лжи. Именно это имею я в виду, утверждая, что, если в сообществах будет истинная демократия, то обнаружатся новые пути для разрешения конфликтов.
22. Умение вычленить позитивное в любой ситуации и преподнести
Обучение состоит в том, чтобы брать чужую, преподнесённую тебе ценность, пробовать на зуб и смотреть, что из неё получится, если её попытаться всерьёз использовать. Всеобщий «позитивизм» американцев, их поверхностный оптимизм многим претит. Если, когда тебя спрашивают how are you, нет смысла отвечать искренне, то где же роскошь человеческого общения? Ритуал, да и только. Лицемерие. Между тем, уже даже всякие доморощенные психологи, пишущие книги на тему «Десять советов как стать красавицей и миллионершей» для домохозяек, объяснили, почему, всё же, положительный ответ на этот вопрос важен. Если отрефлексировать, это довольно глубокий ответ. Он означает, что отвечающий силён и в поддержке не нуждается. А ведь сильные привлекательны, а привлекательные сильны. Сила—здоровье. Здоровье привлекательно. Он также означает, что отвечающий не хочет своими проблемами или своим настроением загружать спрашивающего. И он прав: нечасто, только в исключительных случаях стоит ближнего своего проверять на участие, требовать участия. Жизнь сложна, и чем меньше людей подвергнешь проверке, тем меньше разочаруешься в людях. Наконец, есть и элемент аутотренинга: если ты отвечаешь положительно, то ты и чувствуешь себя положительно, более того, даже если ты пребывал во власти проблем, понимаешь, что проблемы-то эти яйца выеденного не стоят: ведь ты только что смог сказать, что у тебя всё в порядке. И так далее. «Это даже хорошо, что пока нам плохо».
К той же категории относятся такие ценности американцев, как смотреть вперёд, а не назад, и такие правила английского языка, как избегание пассивной формы или написание утвердительных предложений вместо двойной негации. Например, вместо «Он не был безобразен» по-английски лучше сказать «Он был красив». Казалось бы, нюанс теряется—и всё же. А нужен ли каждый нюанс?
Эти ценности, переосмысленные, помогают общению с донорами и партнёрами, чтобы формулировать позитивные цели и, рефлексируя происшедшее, не расходясь с истиной, всё же находить положительное. Американцам нечасто свойственно быть пессимистом, засовывать «рефлексию» в синкретичное облако «как гадка эта жизнь». Им больше свойственно аналитическое расчленение: с одной стороны плюсы, с другой—минусы. Заметьте: для оптимизма не надо быть романтичным дураком, считать, что всё хорошо. Достаточно найти один или несколько плюсиков в ситуации. Более того, когда ситуация расчленяется, нежели преподносится как один общий «швах», она тут же приобретает позитивность, даже минусы, стоящие около плюсов, жизнеутверждающи, ибо вычленены из синкретичного общего и, следовательно, преодолимы. «Знание проблемы—больше половины её решения».
23. Выход на новый уровень как путь для разрешения конфликта ценностей
А сами западные люди эти, абстрактно взятые, это понимают? Не обязательно. Более того, именно то, что я, как человек незападный, понял это, и является ценностью. В большом мире действует та же истина, что среди кавказцев разных национальностей: культуры, встречаясь, взаимно обогащаются. Именно анализ «американизмов», приведённых выше, и объясняет, почему и в каких случаях западный «позитивизм», а также «толерантность», «склонность к компромиссам», «незафиксированность на истории» и т.д. приемлемы и даже необходимы. Если бы не то, что мне и другим, столкнувшимся с этим, пришлось это рефлексировать, это оставалось бы неотрефлексированным и, следовательно, неценным, стереотипом, мифом о западном «примитивизме», нежели ценностью, которую можно перенять и применять. А наша интерпретация, объяснение их ценностей даже и им может пригодится.
24. Умение замечать незапланированные эффекты проектов: «долговременный» взгляд.
Умение доказательно утверждать/убеждать, что незапланированные эффекты и будут главным итогом. Умение планировать незапланированные эффекты в логической системе проекта. Глобализация и сетевой мир, открытая система как нацеленность на незапланированность позитивных эффектов.
Умение формулировать позитивное на следующем этапе превращается в умение замечать незаметное, те «экстерналии», те неожиданные (в противоположность «ожидаемым результатам») эффекты, которые «вылупились» благодаря правильно скомпонованному проекту, даже если их заранее нельзя было учесть и предвидеть. Наша кавказская сеть позволила хотя бы одному человеку-осетину вовремя узнать, что мифы о сотнях сожжённых во время последней войны были фикцией и пропагандой, и что не было тысячи жертв—узнать раньше, чем большинство осетин. И поверить в это. Потому что он доверял тем грузинам, которые это сообщили. Никто не думал во время создания сети, что именно это станет конкретно одним из его назначений, хотя предполагали, что построй доверие—и оно сработает для предотвращения пропаганды войны и распространения мифов. Но если сеть помогла хотя бы одному человеку не впасть в сумасшествие от лживых сообщений о тысячах невинных жертв, то она нужна.
Недавно в статье[8] я писал о том, что именно открытость международному сообществу со стороны Абхазии и некоторая, хоть малая, помощь этого сообщества Абхазии позволили избежать масштабного грузино-абхазского конфликта на этом фронте во время последней войны. Конечно, были военные акции в Верхнем Кодори, однако нового масштабного взаимного убиения грузин и абхазов не случилось, гальцы не были выселены. И я утверждаю, что это случилось благодаря тому, что хотя бы часть абхазов, хотя бы частично абхазы были открыты той общечеловеческой идеологии, которую я описал вверху. Потому что там создавали гражданское общество и демократические структуры управления чуть более всерьёз, чем в других местах, причём как сами абхазы, так и некоторые исключительные личности с Запада и России, совместными усилиями. Вот какое трудное, сложное, неочевидное доказательство необходимости нашего труда приходится мне выуживать из происходящего, чтобы доказать его необходимость себе и другим. Но большинство мало-мальски уважаемых экспертов с этим соглашаются.
Может, я и неправ, может, абхазам просто повезло, может, они просто талантливый народ… Но это взаимосвязанно: именно потому, что они талантливы, они не профукали шанс, когда он им представился, создать систему правления, которая чуть лучше противостоит провокациям, чем системы вокруг них. Дай им бог сохранить и укрепить эту систему.
25. Переосмысление собственных культурных составляющих
Умение вычленить позитивное, увидеть точку, где основные противоречия снимаются, которое в своей «примитивной» форме налично в западной культуре, конечно, пришло ко мне не только оттуда, но оттуда плюс из практики креативных игр, которые являются сугубо «восточным», русским, российским, советским, а теперь уже и армянским изобретением[9]. И если бы не одно, другое было бы не полно, и наоборот. Часто бывает, что люди находятся в тупике, двигаются по циклу, что делать? Ничего невозможно делать: и то сделаешь—не получится, и это сделаешь—упрёшься в стену… как выйти из тупика? И вдруг кристаллизуется свет в конце тоннеля. Затем необходимо это решение, эту возможность выхода из тупика сформулировать, преподнести другим, и создать под них проект. Потому что если этого не делать, не стараться этого добиться, вероятнее всего, этого и не произойдёт. «Неизвинённость» от истории, «непрощённость» будущим, ответственность перед тем, каков есть мир и каким он будет после твоих действий—вот суть проектной парадигмы. Так начинает она складываться: из предвзятого анализа, видения путей выхода из тупика и создания реалистичного проекта как цели, которой необходимо достигнуть[10]. В отличие от аналитиков, которые как бы устраняются из собственной ответственности и наблюдают мир, создают сценарии того, что будет,—я и мои коллеги, мы живём в проектной парадигме: мы создаём проекты и их реализуем. Получится—получится, нет—можно «измерить» и понять, объяснить, что получилось, а что не получилось, и почему. В науках создаются теории, затем они поверяются эмпирически: если практика их подтверждает, то они сохраняются, нет—они отбрасываются. В проектной парадигме роль теорий выполняют проекты: придумал, начал делать, получилось, результат достигнут—правильный был проект, т.е. истинную цель ставил и верными средствами достигал, нет—значит неправильный был проект. Доверяй направлению развития человечества!
В этом суть «измеряемости» изменений, этого критерия, часто безалаберно предлагаемого донорами, которого так боятся и который так презирают те, кто делает проекты, так как ведь невозможно точно измерить изменение в такой области, как миротворчество гражданского общества. А успешность проекта «измерить» можно: пан—или пропал!
Измерять, конечно, бывает трудно. Вот, скажем, проект «Россия»: можно ли его считать успешным—создание отдельной страны России после распада Союза? До какой степени успешным? По каким критериям? Но из-за трудностей, переживаемых Россией, мы же не выбрасываем этот проект: мы в него верим. Наглядная успешность проекта—ещё не главный критерий для решения о его необходимости. Есть ещё и ценностный аспект: есть проекты, которые непрагматичны, но их ценностность несомненна, и поэтому их осуществление продолжается, несмотря на неэффективность, в ожидании эффективного их реформирования.
26. Прогнозы будущего[11]. Бахтин.
Поэтому истинный НПОшник не является аналитиком, в том смысле, в каком им являются плохие учёные или плохие политологи, а также плохие журналисты. Анализ—это расчленение без души. НПОшника не интересует, что случится «вообще» (без его личного участия в этом процессе, вообще без участия «стратегического кто»). Он не хочет создавать пустые сущности. Для него недостаточно сказать, что карабахский конфликт завершится или миром, или новой войной, или будет продолжаться ситуация ни войны, ни мира, как она есть сейчас: истинный НПОшник будет предлагать методы для изменения ситуации, для создания условий, которые приведут к наилучшему варианту сценария, по его разумению, т.е. к устойчивому миру в данном случае. Сам метод мышления, основанный на попытках предугадывания, нежели построения будущего, он считает порочным. Этот метод хорош для тех, с кого «взятки гладки», кто «умыл руки», кто, якобы, только обозревает и изучает, но не ставит ставку на тот или иной вариант развития событий. Он хорош для «учеников», глядящих в рот «учителю», пытаясь заранее предугадать, подглядеть у него во рту, какой ответ он хочет услышать. Он также хорош для гадалок на кофейной гуще. Такая «отстранённая» позиция по отношению к будущему не так уж «невинна», как может показаться. Она влечёт к неприятным последствиям. Она учит безответственности, уходу от ответственности. Она пестуется теми, кто хочет, чтобы остальные были безответственны (и тогда они тихонечко, на фоне безучастия остальных, провернут свои тёмные делишки). Она активна, и, предлагая якобы нейтральные варианты, пропагандирует пассивность, в итоге которой неприятные последствия становятся более вероятными: философия «что ни делай, ничего не изменится» ведёт общество к краху. В этом смысле НПОшник немного социалист, ибо именно социалистическое мышление в своих началах застолбило понимание того, что реальной нейтральности (или нейтральной реальности) не бывает, что те, кто выступает от имени нейтрального наблюдения, активно проталкивают, тем самым, интересы своей стороны. Это понимание было затем развенчанно опытом СССР, ибо стало основой злоупотребления в соответствии с принципом «кто не с нами, тот против нас», а также с тем, что «литература», якобы, не может быть «беспартийной». Однако на Западе оно не подверглось профанациям, развилось и привело к созданию критической теории Маркузе, Адорно и иже с ними, а затем—к теории социального конструирования реальности, наконец к теориям самоосуществляющихся пророчеств и других, включая экзистенциализм, поднимающих вопрос ответственности личности и общества за те теории, через призму которых они рассматривают мир, ответственности за те теории, которые они «приручили». НПОшник в этом смысле—социалист и «экзюперист», он не против свободного рынка товаров и услуг, но он также считает, что без свободного рынка идей рынок товаров и услуг приведёт к тупику, и что превращение идеи в плоско понятый товар чревато крахом для человечества[12].
Я воспринял эти идеи в своё время, ещё в раннем возрасте, через труды М.М. Бахтина. Именно Бахтин объяснил мне, что такое «предстояние самому себе», или «принципиальная незавершённость» личности (которая не видит себя извне, а только «изнутри», таким образом оставаясь—в возможностях своего самоосуществления—открытой, пока дышит). Бахтин объяснил, что такое «единственное единство» человека со своим бытиём, контекстом, и невозможность принципиальной оторванности человека от контекста. Он преподнёс ценность «участничества», объяснив, что нет истины внутри человека, а только вовне—в диалоге, в полилоге, между людьми; он объяснил, что местоимение третьего лица «он/она»—намного более абстрактное понятие, чем «я» и «ты», и что любое «он»—это не «отыенное» «я», т.е. это другое «я», то, с которым не вступлено в «отыивающий» диалог, то «я», которое не вопрошено. Хабермас, строя свою философию с целью примирить творческий подход с технологичностью демократии, назвал это терминами, которые я здесь переведу как «коммуникативная рациональность» и «вдумчивая демократия».
Идеи Бахтина и Хабермаса не зазвучали бы для меня вновь так свежо и так применимо в моей практике, если бы я не научился на англо-саксонском Западе другому пониманию—что «как если бы», ради чистоты мысли, ради построения возможного варианта развития событий, можно рискнуть и рассмотреть нечто, отдельно взятую «вещь», «монаду», как бы, «вне своего контекста», «в чистом виде», «взятую саму по себе». Казалось бы, эти два подхода противоречат друг другу: один принципиально отрицает внесистемность чего-либо, а другой допускает. Однако западный подход допускает это только лишь для чистоты эксперимента, как инструмент для смелого построения теорий, для изучения реальности, нежели как реальную независимость «вещей» друг от друга. На более высоком уровне это противоречие разрешается пониманием того, что нечто вне контекста приносит с собой ауру всех своих возможных контекстов. Таким образом, возникает идеальный контекст, и напряжение из-за зазора между ним и реальным (конкретным) контекстом становится тем источником сравнения, который позволяет принять правильное решение. Ограничение только лишь реальным контекстом связывает, чревато остановкой действия: родная земля не держит Малого Мгера, Иван лежит на печке, Каллипсо охмурила Одиссея… Мифы о связывании, невозможности действия—они от этого эффекта контекста. Грант Матевосян говорил, что каждое слово для него—это текст, несущий в себе и испускающий из себя своё «вокруг», историю и потенцию всех своих употреблений. Так Грант примирил Бахтина с монадами. Индукция «всех» «вообразимых», прошлых и будущих актуальных контекстов приводит к идеальному контексту, в итоге возникает ответственная абстракция вместо тощей.
И вот на таком, «высшем» уровне построение сценариев якобы без участия «нас», авторов, в этих сценариях возможно—но только лишь на этом уровне, и только лишь для ответа на вопрос, следующий этому эксперименту: так а что же мы будем делать, чтобы способствовать тому сценарию, который наиболее эффективен для счастья наибольшего количества «я» и «ты»? На таком высоком уровне изолирование определённых тенденций для нахождения возможных связей между ними является не усталым убиением возможности действия, а смелым экспериментом, чьи итоги осветят новые пути для правильного действия.
27. Антиальянсный, холистический подход
Мы живём в окружении вранья. Оно производится как по умыслу, так и по недосмотру. НПОшнику необходимо уметь противостоять вранью, видеть подвохи, видеть сквозь враньё. Так, из самого принципа «участничества» ясно, что пока все не будут участвовать в решении своих проблем, решения их не будет. Было бы хорошо, если бы были игроки, которые «вопреки нашей воле» берутся за решение наших проблем и решают их так, что не придерёшься. Пусть таким будет Евросоюз. Однако чаще происходит не так: те, кто обещают решить наши проблемы без нашего участия, делают это за наш счёт, они решают свои проблемы, не беря нас в расчёт. Именно этим объясняются попытки изменения дискурса, скажем, отрицания существования непризнанных (или признанных частично) образований на территории Кавказа. Именно этим объясняются попытки преподнесения ситуации в этих образованиях как криминогенной, пестующей наркотики и терроризм. Россия признала Абхазию и Южную Осетию, чтобы её не обвинили в аннексии: у неё не было другого выхода. Но она их не признала как независимых субъектов международного права, как реальные государства. Этого в её планы не входит. Это не входит ни в чьи планы. Если они и правда этого хотят, они должны, воспользовавшись этим признанием, стать таковыми. Иначе сама процедура признания и обретения независимого государства будут поруганы.
Я не люблю теории заговоров, но сомневающийся во всём ум, который пестуется теми, кто верит в теории заговоров, ум Фомы неверующего, имеет определённые преимущества: он позволяет, если не использовать его слишком буквально и не стать маньяком, которому везде мерещатся заговоры, видеть сквозь фальшь ежедневной политики и корректировать её, предлагать конструктивные варианты для выходов из тупиков.
В свете вышесказанного об участническом подходе понятно, что попытки преподнести альянсные, союзнические отношения как кооперативные и миротворческие не будут успешными. Кавказский Форум является идеей создания холистической, целостной структуры. А, скажем, идея вступления в НАТО тех или иных государств является альянсной, следовательно, увеличивает раскол, а не понижает его. Так и проекты трубопроводов, как действующих, так и планируемых, типа Набуко: они не станут примерами общекавказской кооперации, если будут делаться в обход того или иного актора, для укрепления чьих-то позиций за счёт других. Приветствуя Восточное Пратнёрство как активизацию Евросоюза в регионе, я тем не менее не могу не отметить, что необходим механизм подключения к нему России, может с особым статусом, но это необходимо, ибо иначе такая активизация приведёт к дальнейшему раздроблению.
Так, возразят мне: в ситуации, когда все акторы в регионе уже много лет ведут игры нулевой суммы и только нулевой суммы, когда реалполитик в своём экстремальном этногеополитическом варианте является «единственной игрой в городе», не наивно ли ожидать изменения взгляда и начала игры в новой, холистической манере?
Действительно, на поверхностный взгляд, есть глубокое противоречие между реальностью и тем, что я предлагаю, и это опасно: благие намерения, как известно, могут остаться без реализации, если не подкреплены интересами и существующими тенденциями, или, того хуже, сослужить плохую службу, ухудшить и без того непростую ситуацию. Скажем, моя поддержка армяно-турецкого сближения[13]: не буду ли я об этом сожалеть в будущем? Однако… А есть ли разве игра нулевой суммы? Есть игра построения ситуаций в форме нулевой суммы: скажем, якобы конфликт между армянами и азербайджанцами антагонистичен, и возможны только победа или поражение, любой успех одной стороны есть неудача другой… А в реальности, было ли политикой нулевой суммы в своё время прекращение войны? Было ли политикой нулевой суммы то, что её не возобновили до сих пор, несмотря на столько угроз? То же самое с Россией и Грузией: зачем остановилась Россия после пяти дней атаки там, где она остановилась? Если политика была нулевой суммы, зачем она не покорила и не разгромила всю маленькую Грузию, а перешла к бессильным угрозам и требованиям сместить легитимного президента, якобы победив в войне?
Политика на Кавказе строится не на принципе нулевой суммы и тем более не на принципе реалполитик, а на принципе «обманполитик», на попытках обмана всеми всех: местного населения, международного сообщества и региональных игроков. Обмана о том, что якобы игра—нулевой суммы. Как только человек понимает, что вся эта политика—обман, он теряет надежду и доверие к любой политике. Так ставятся под угрозу благие, казалось бы, начинания, такие как армяно-турецкое открытие границ. Недоверие глубоко, и если мы не поверим, что делаем это с открытым забралом, без кукиша в кармане, ничего не получится. А чтобы поверить—необходимо смотреть в историю (и тогда доверию нет места), но и сравнивать её с настоящим: изменилась ли Турция за эти годы? Показала ли она примеры того, что ей можно доверять в других вопросах и по аналогии можно будет довериться в этом вопросе? А Армения?
Необходимость построения внутренней стабильной демократии, на которую можно положиться, вновь выходит на первый план. Связь между Турцией и Арменией будет, если она будет, антиальянсной, пересекающей альянсные единства (НАТО и ОДКБ): значит, она важна и нужна. Таковым был бы также и союз между Арменией и Грузией. Я об этом писал[14]. Таковой была бы структура сотрудничества и безопасности на Кавказе, включающая непризнанные образования в той или иной форме как своих членов. И она бы позволила открыть границы и сделать принадлежность некоторых территорий тем или иным гособразованиям менее важной[15].
Пока холистический подход не укрепится на Кавказе, раздробление и разнобой будут усуглубляться. Работая якобы на свою пользу, каждый актор всё глубже увязает в тине безысходности, отсталости, катастрофы. Но холистический подход не может осуществиться под эгидой какой-либо «альянсной» силы или государства. Это уже было: Россия владела этим пространством много лет. Евросоюз—единственная сильная неальянсная, холистическая организация, присутствующая в регионе. Значит, карты в руки Евросоюзу. А вообще-то, только сами мы на Кавказе сумеем всерьёз урегулировать собственную ситуацию.
28. Проектное отношение к жизни: не пассивное наблюдение, не раболепные попытки предугадать будущее, а рефлексивное делание его. Активная позиция.
Вот та политика, к которой я пришёл, пройдя выучку СССР и Запада, Алерта и Форума: строить свои проекты, реализовывать их, основываясь на вышеперечисленных ценностях, реагировать на чужие проекты, создавать кооперативное, целостное видение, разоблачать ложные проекты и двигаться вперёд. Об этом говорил и Маркс, утверждая, что задача не в том, чтобы объяснить мир, а в том, чтобы его изменить. Этого пытался достичь и Щедровицкий, создавая своё понятие «мыследеятельности». Это подчёркивал и Гёте, акцентируя ту часть смысла слова «Логос», которая переводится как «дело». Это говорит и искусство на протяжении последнего века, подчёркивая, что оно есть действие, а не созерцание. Это утверждают и американцы, любящие напоминать, что они деловые, и придумавшие понятие «бизнеса», занятости (делом), процесс-существительное. Это говорил и М.М. Бахтин, внося в мир ценностное понятие Поступка.
29. Эффект «импакта»: как добиться его. Необходимость критики, общественного мнения, и то, что работа порождает работу.
Несмотря на более чем 20 лет активной «глобализации» региона, т.е. прихода международных игроков и их поддержки развития региона, «воз и ныне там»: конфликты не разрешены, демократии недопостроены, регион до сих пор не сделал окончательный выбор, с кем он: часть ли он мировой цивилизации и легитимная культурная часть Европы, или же он всё же часть Третьего Мира, и его болячки укоренятся так, что он навсегда потеряет шанс влиться в сообщество успешных цивилизованных регионов мира? То, что этот шанс не потерян, ясно из того, что регион всё же до сих пор не стал Третьим Миром. А то, что он всё ещё не сделал окончательного выбора в пользу Первого Мира объясняется как объективными, так и субъективными факторами. Объективно, что, будучи соседом как Первому, так и Третьему миру, регион естественным образом является ареной борьбы взаимно раздирающих проектов развития: проекта Вертикального Прогресса, предлагаемого Первым Миром, и проекта прозябания и скукливания, предлагаемого Третьим Миром. Субъективно же то, что борьба между этими двумя проектами, изрядно исперченная советским прошлым региона, поляризует его деятелей, которые не в состоянии победить одни другого ради того или иного варианта развития. На эту борьбу накладываются потоки глобализации, которые поддерживают Первый проект, однако они недостаточно ещё проникли в регион в силу его технологической отсталости, усугублённой осколковостью («бекорностью») из-за постоянных войн. Дальнейшее проникновение технологических нововведений в регион с неизбежностью приведёт к его склонению в сторону Первого проекта, как это происходит на наших глазах, хоть и медленно и с отступлениями, в таких странах, как Турция или даже Сирия и Иран.
Следующей методологической проблемой, влияющей на регион, является кризис России. Вместо того, чтобы логично стать частью Европы, которая и проникла-то в регион, в существенной степени, благодаря цивилизующей и окультуривающей роли российского завоевания и удерживания его с 19-го века, Россия почему-то оказалась не в состоянии справиться со своими проблемами, большинство которых она приобрела из-за собственной величины и, опять-таки, дебилирующего влияния советской эпохи. Она избрала своей временной внутренней политикой скукливание и прозябание, что ведёт к иррациональности вовне и распространению коррумпированности мозгов в её сферы влияния. Эта ситуация объясняется также и тем, что поведение одного игрока на низшем уровне системно влияет на поведение других игроков: если встретились два человека, и один из них интеллигент, а другой блатной, то интеллигент, испугавшись блатного, начнёт вести себя как блатной с большей вероятностью, нежели наоборот. Ибо инстинкт самосохранения сильнее, чем культурный слой. Поэтому и европейское влияние на Кавказе не избегло коррупции и черт игры нулевой суммы. Нам нужны «интелли»-«миссионеры», умеющие «романы точить» такие, чтоб блатных конвертировать: вот формула постсоветской политической религии. А происходит наоборот: блатные конвертируют интеллей.
Сегодня гражданское общество Кавказа, как наиболее глобализованная его часть, а также его феномены—наука, СМИ, системы образования—живут как бы в одной реальности, а политика, партии, политики, власть имущие и традиционные силовые структуры—в другой. Бизнесы же растянуты между этими двумя полюсами, объединяя в себе черты челночников и транснациональных корпораций, являясь фактически транснациональными дукканами. Правда, эта шизофреническая ситуция не может долго продолжаться, так как политики вынужденны всё больше переговоров вести с глобальными и европейскими силами, и цивилизующее влияние этих процессов неостановимо. Даже крупный проигрыш общественных сумм в рулетку в Монако цивилизует. Это видно также и из того, что с годами возрастает интерес (далеко не всегда позитивный) политиков к деятельности НПО. Он возрастает, в основном, в направлении попыток регулировать эту деятельность, контролировать её, кооптировать её или кооптироваться в неё. Ситуация мало изменилась со времён Советского Союза, когда диалог диссидентов с властью стал невозможным. Таким образом, на наших глазах возникает одна глобализованная система—гражданское общество в широком смысле, всеми фибрами связанное с мировым сообществом и часто принципиально отказывающееся от политической власти в своей «деревне» ради полноценного равноправного участия в мировых процессах, через которые влияет на свои сообщества, и ряд недоглобализованных систем частичной власти, которые постепенно самоизолируются. Реформа систем власти всё больше отстаёт от активного глобального сетевого взаимодействия, которое строит гражданское общество.
Эти «ножницы» между двумя системами воздействуют на ряд других аспектов, к примеру, в социальном и культурном областях они проявляются как шизофреническое смешение традиционалистских ценностей (которые возродились с распадом Союза—скажем, ограничение роли женщин в общественной жизни) с постмодернистскими (скажем, роман об однополой любви армянина и азербайджанца, ставший скандальным «блокбастером», претендующим на позицию чуть ли не единственного явления общекавказской литературы последних лет).
В таких условиях в первую очередь заболевает Культура: национальная культура увядает из-за недовостребованности, а глобальный ширпотреб наступает без сопротивления со стороны традиционализма, потому что традиционализм не суть, а лишь пустая оболочка ценностей, и своей мещанской сутью соответствует мещанской сути глобального ширпотреба. Культура, гармонично сочетающая национальное содержание с глобальностью форм, почти и не возникает. Ведь не является же глобальностью формы однополость. Разве что глобальным ширпотребом, наравне со СПИДом и свиным гриппом.
В этой ситуации возникает также парадокс «сверхумудрённости систем развития»: НПОшники и их доноры, международные органы развития, становятся «докторами наук» в вопросе того, как планировать и осуществлять проекты. Между тем, эта сверхумудрённость пропадает втуне, разбиваясь о стенки традиционализма и самоизолированности власти. Проекты делаются всё более усложнёнными, а эффекта, принципиально значимого, всё нет. Как реакция сверхумудрённости следует сверхупрощение: к примеру, в эру проникновения интернета в деревни Армении предлагается начать создавать деревянные доски объявлений, ибо интернет не помогает разрешить ситуацию недоинформированности.
Больше всего в такой ситуации не хватает оценок второго ряда: не проектов самих (их легион), не делателей проектов (сегодня даже госслужащие только и заняты тем, что пытаются работать в проектной парадигме, и это хорошо), а оценщиков действий. Не «эвалюаторов», которых нанимают делатели проектов и поэтому их тексты становятся растекаемыми, как медузы (ещё одна форма кладбищенского злоупотребления средствами международного развития: моднейшие все и всяческие эвалюаторы, умеющие выдать на гора сто страниц на тему «с одной стороны и с другой стороны» и ничего не сказать), а злых критиков, эрудированных -ведов, смельчаков обобщателей, скептичных мыслителей, стёганых шутов, поэтов, рифмующих концепты с концертами, компроматчиков ру, ге, ту, аз, ам, ос, абхаз и карабах, памфлетистов, подтекстно и остроумно подшучивающих над проектами, как в своё время это проделывали хитрые журналисты «Литгазеты» над застойной Советской властью. Не хватает анекдотов и мудрого общественного мнения (а не мнения охлократии). Оно только складывается. Следовательно, необходимо, на данном этапе, поддерживать именно те проекты, которые ведут к кристаллизации общественного мнения и к продуктам, содержащим Мнение.
Каждый хороший проект, достигая определённых результатов, требует новых проектов. Это бесконечный процесс. Не требуют новых проектов фальшивые проекты, ибо после них надо делать то же, что они делали, но лучше и исправляя вред, ими нанесённый. При этом главное—делать такие проекты, после которых остаётся хоть что-то устойчивое, такое, чтобы уже точно такой же проект не надо было бы делать вновь в дальнейшем. Между тем, до сих пор есть НПО, которые заходят в сферу делания проектов ничтоже сумняшеся и объявляют, что того, что они будут делать, никто до них не делал. Они не удосуживаются ознакомиться с тем, что сделано. И не только молодые и голодные. В 2008 году я читал стратегию одной уважаемой международной организации, которая работает в миротворчестве в регионе уже 15 лет и делает встречи между НПОшниками сторон конфликтов (это не та, о которой вы подумали, а как раз наоборот: та, о которой я говорю, обычно никому в голову не приходит, она скромнее самой скромной мыши, она как бы есть, но её как бы и нет), однако в своей стратегии она пишет: «Пришло время, наконец, рискнуть и свести лицом к лицу армян и азербайджанцев». Не упоминая не только свою предыдущую деятельность, но и таковую многих других, да и просто жизнь.
Конечно, НПОшники всегда будут немного дилетантами, и в этом их сила. Если бы в Америке был Британский музей, американцы ходили бы туда в библиотеку, а не изобретали велосипед, граммофон, телефон и Форда методом проб и ошибок, и в итоге не создали бы такого передового общества. И в то же время, знать и учитывать, что происходит вокруг, полезно—как власть имущим, так и НПОшникам, чтобы не попасть впросак. А избежать просака возможно только если будет общественное мнение, которое складывается из мнений и оценок людей. Поэтому и деятельность НПО необходимо оценивать и обсуждать. Это уже почувствовала самоизолированная власть, пытаясь наложить лапы на НПО всеми возможными способами[16]—ведь у неё с необходимостью есть чутьё на выживание. И даже на роман про однополую любовь армянина и азербайджанца рецензии писать—надо!
30. Умение видеть целое и обобщать: опыт, искусство и интеллект. И ещё кое-что.
Вышесказанное важно само по себе, однако не приведёт к цели, если нет «клея»: умения видеть целое и обобщать. Умения предвзято-ценностно, этически анализировать собственный опыт. Не бояться эфемерных обобщений, ведь мнение—это обобщение. Однако обобщая, следовать законам соразмерности. Знать, что мысль выраженная—неточна, однако выражать необходимые мысли в необходимых случаях, учитывая поправку на неточность их выражения. Создавая проекты, уметь видеть необходимую соразмерность различных акций, соотношение ресурса и достижимого, цели и результата, средств и целей. То есть, создавая проекты, применять вкус. Именно эти качества я и считаю признаками интеллекта, а попросту—ума, нежели то, что проверяется при помощи теста IQ.
А откуда взять этот клей? Неужели через реформу образования? О да, и через это тоже. Или через деторождение от особо «умных»? Никому не запретишь… Однако есть и более быстрый, НПОшный путь—через crowdsourcing, т.е., используя наличные ресурсы и информационные технологии, сети, «набрасываться» всей гурьбой на ту или иную проблему и решать её сообща, в полилоге. То, что мы, Кавказский Форум, и делаем, сколько можем, все вместе. То, что пытается сделать этот проект рефлексии по поводу деятельности Форума и других миротворцев на Кавказе. Сrowdsourcing становится общепринятой формой работы, и это видно также из того, как активизировались частично- или более полно-общекавказские проекты после российско-грузинской войны, когда на мгновение казалось, что миротворческие проекты вообще могут исчезнуть с лица Кавказа. Вперёд, НПОшный crowd, мы победим! (Если нас не запретят—но даже это будет всего лишь конвульсией отмирающей системы)
… Если бы не факторы, описанные мною в первой части этого эссе, я бы не смог придти к выводам, описанным во второй. ПиСи, имейл, сеть, Алерт, Америка, диссертация, описание должности, бизнес подход—во всём этом в свёрнутом виде содержались философия умной демократии, проектная парадигма, неизвинённость, предстояние самому себе, преодоление противоречия между творчеством и технологией, т.е. авторством и политикой-демократией. Я просто это вытащил, развернул из древнего устарелого ПиСи, скромно поблёскивавшего в офисе Саши Агамаляна в то весеннее утро 1990го года, когда я к нему зашёл. Казалось бы, Бахтин и креативные игры были раньше, чем Саша и Алерт, но без последних двух и без последних 20 лет моей жизни Бахтин бы не засверкал для меня всеми своими гранями, ибо оставался бы всего лишь монологом, хоть и гениальным, в реальном контексте, без идеального, который приобретает особое значение с опытом, когда человек рефлексирует над многими контекстами, в которых ему пришлось побывать.
… А ПиСи из Сашиного офиса унёс Арик, когда офис Саши громили, выкрал, спас. «Бери пьютер и уходи, быстро», сказал Саша, когда услышал топот на лестнице и понял, что идут его бить ногами по голове. Начинался передел власти. Блатные выжимали наивных интеллей. Арик пользовался им долгие годы, так как денег на другой не было, так и писал «чирайтером», вклинившись глубоко в эпоху «ворда», вызывая удивление и просак декодеров, и написал на нём свой роман. Каждый пьютер должен послужить для написания хотя бы одного полноценного романа. Только после этого компьютер устаревает, и тогда его можно отнести на свалку отживших свой век пьютеров, предварительно опустошив внутреннюю память.
Литература
[1] См. «Борьба за целостный Кавказ»
[2] См. «ОДИ в Армении вчера, сегодня, завтра»
[3] См. «Посредине нигде» Опубликовано в «Гнозис» № 3, 1999.
[4]Strategies in Ethnic Conflict and a Regional Cooperation System for the Caucasus. In: Gianni Bonvicini, Ettore Greco, Bernard von Plate, Reinhardt Rummel (eds.) Preventing Violent Conflict: Issues from the Baltic and the Caucasus. A Joint Study of the Istituto Affari Internazionali, Rome, and the Stiftung Wissenschaft und Politik, Ebenhausen. Nomos Verlagsgesellschaft, Baden-Baden, 1998 (Aktuelle Materialien zur Internationalen Politik, Band 50).
[5] См. «Борьба за целостный Кавказ»
[6] См. «Сухой остаток методологии», ч.1.
Опубликовано в «Архив», №1, 2008. Ч. 2.:
[7] См. «13 друзей бизнес-оушена: типичные ошибки постсоветских бизнес лидеров»
[8] См. о роли Евросоюза на Кавказе и в карабахском конфликте: «European Union and the Nagorny Karabakh conflict: An opportunity for Eastern Partnership engagement»:
[9] См. «ОДИ в Армении вчера, сегодня, завтра»
[10]См. «Сухой остаток методологии», ч.1. Опубликовано в «Артив», №1, 2008; см. также « «Глокализация» и трансформация конфликтов на Кавказе: Применение системо-мыследеятельностной методологии и креативных игр для ответа вызовам современной эпохи». В «Новые Угрозы и Глобальные Вызовы в 21-м веке и Армения», ОБСЕ, Ереван-Бюракан, 31 октября-1 ноября 2006 г.
[11] См. также «Будущее: Борьба за», в «Гнозис» №2, 1998:
[12] Подробнее см. «После измов»
[13] См. «Armenia–Turkey Rapprochement: The Most Significant Positive Event in the
Region Since 1994 (If It Happens)» In: Caucasus Analytical Digest, #11, 23 November 2009:
[14] См. «Борьба за целостный Кавказ»
[15] См. «Армения и Кавказ: перекрёсток или тупик?» в сборнике «Кавказское соседство: Турция и Южный Кавказ», CI, 2009.
[16] В частности, всё новыми требованиями раскрывать информацию о деятельности НПО—власть требует раскрывать информацию обо всём, кроме себя самой. См. закон о неправительственных (некоммерческих) организациях России и новые проекты этих законов в Азербайджане и Армении.
[1] Геворг Тер-Габриелян пишет прозу и публицистику, публикуется на армянском, английском и русском, занимается системно-мыследеятельностной методологией, работал в области разрешения конфликтов и руководит независимым фондом в Армении. Он жил, работал и учился в шести странах. У него кандидатская степень по филологии (тюркское языкознание, 1989, Академия Наук СССР), и магистерские степени по социологии и политологии (1994, Ланкастерский университет, Британия) и по общественному управлению, специальность: международное управление (1996, университет Боулинг Грин, США). Ему 51 год, у него двое сыновей. Авторский сайт
(Статья представлена автором для сайта МШК)
___________________
РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ — НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА КОНФЛИКТОЛОГИЮ В РОССИИ
Конфликтология и конфликты