АУДИТОРИЯ СМИ КАК СУБЪЕКТ И ОБЪЕКТ КОММУНИКАТИВНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ

 2 октября – день рождения Тамары Моисеевны Дридзе  (1930—2000 гг.) 

(Память  об Учителе сохраняется в работах его учеников )

 АУДИТОРИЯ СМИ КАК СУБЪЕКТ И ОБЪЕКТ КОММУНИКАТИВНЫХ ВЗАИМОДЕЙСТВИЙ

 Т.З. Адамьянц 

Каждый из нас попеременно оказывается то субъектом, то объектом коммуникационных взаимодействий, начиная от простых личностно-индивидуальных и заканчивая сложными социально ориентированными и социально обусловленными. В последних активной стороной оказывается коммуникатор в той или иной ипостаси, а пассивной, то есть воспринимающей, — широкие массы людей: аудитория, население, электорат, группа, сообщество, коллектив и т.д. Самые древние и широко известные мотивы и цели, побуждающие коммуникатора к общению, — стремление людей творческих, мудрых или просто знающих сообщить, оставить в исторической памяти, научить, повлиять на нравственность, просветить и тем самым способствовать всестороннему развитию людей и в целом гуманитарным процессам. Эти классические побудительные стимулы живы, конечно, и поныне, однако с появлением новых технических возможностей для создания и распространения “информационного продукта”, равно как и вариантов личностного участия в этих процессах (нынче каждый при желании может стать коммуникатором), мотивационно-целевые (интенциональные) стимулы обращения к аудитории резко расширились. И, как известно, далеко не всегда в приоритетах значатся ценности общегуманитарного плана.

Каковы же научные рекомендации для социально значимых коммуникативных взаимодействий? Рассмотрим наиболее актуальные для современных социокультурных процессов модели коммуникации, предлагающие оптимальные, по мнению их авторов, цели и способы взаимоотношений между коммуникатором и аудиторией. При этом мы будем по возможности учитывать, как эти модели используются (или использовались) в коммуникационной практике, каким образом преломляются в общественном мнении и обыденном сознании. Именно такой сложный и неоднозначный комплекс латентных взаимовлияний и “подвижек” влияет на качественные характеристики социокультурного пространства, по отношению к которому каждый человек с разной степенью осознанности определяет свои предпочтения и выбор (доверять или не доверять? верить или не верить?), формирующий их собственное коммуникативное поведение.

Линейная модель (Г.Д. Лассуэлл).Очень многие коммуникационные процессы на протяжении многих десятилетий определяет так называемая “линейная” модель коммуникации, предложенная в 1948 г. американским социологом Г.Д. Лассуэллом. Основной задачей коммуникации автор обозначил поддержание равновесия в обществе — “равноценное просвещение эксперта, лидера и гражданина”, а декларируемым социальным результатом назвал “понимание и соглашение” по проблемам, касающимся мира в целом [11].

Обозначенные автором цели и задачи были обусловлены острейшим социальным запросом: человечество, ввергнутое в пучины двух мировых войн, жаждало ответа, как избежать подобного впредь? Широкое принятие идеологии нацизма ученые и простые граждане связывали с результатом использования коммуникативных средств воздействия — так называемой пропаганды — на умы, настроения и поступки миллионов людей. Не удивителен поэтому начавшийся поиск модели коммуникации, способствующей всеобщему миру и благополучию.

Какой же способ предлагал Г.Д. Лассуэлл для достижения столь желательного результата — “понимания и соглашения”? Внимание исследователя было обращено, если воспользоваться его же терминологией, к процессу движения идей внутри общественного сознания, а в качестве желательного эффекта было заявлено донесение информации без искажений. Исследователь впервые выдвинул мысль, что процесс продвижения информации состоит из “линейки” этапов, или циклов в рамках одной общей структуры: “КТО сообщает — ЧТО — по какому КАНАЛУ — КОМУ — С КАКИМ ЭФФЕКТОМ?”. И поскольку на каждом из этапов возможно искажение информации, в круг задач коммуникатора и, соответственно, науки о коммуникации входит отслеживание процесса прохождения информации и предотвращение нежелательных “узких мест”.

Бесспорным плюсом модели была ее гуманистическая направленность. Однако ее применение не уберегает коммуникационные процессы все от той же пропаганды из-за незначительной, казалось бы, расплывчатости использованных автором формулировок и, следовательно, неопределенности способов реализации заявленных деклараций. Обратим внимание на то, что, с одной стороны, предметом анализа было заявлено “движение идей” (сегодня мы сказали бы “продвижения константных смыслов”), однако, с другой, — этот процесс предлагалось прослеживать и корректировать посредством процесса прохождения информации, что, конечно же, с точки зрения современной науки о коммуникации не одно и то же: одна и та же информация (сообщение о событии, факте и т.д.) — и это мы постоянно наблюдаем в современных информационный войнах — может быть включена в совершенно противоположные контексты и смыслы.

По сути дела, речь шла не о разрозненной бессистемной информации, а о блоках новостных и прочих материалов, об организованных определенным образом и с определенной целью смысловых конструктах, имеющих определенную мотивационно-целевую доминанту и реализованных посредством того или иного материального (коммуникативного) носителя.

Неопределенно-расплывчатым был и последний, назовем его “контрольным”, этап прохождения информации: “с каким эффектом?”. Поскольку научно обоснованных механизмов выявления эффектов, равно как и рекомендаций относительно способов их достижения (что лучше: открытое убеждение или различные формы воздействия?) не предлагалось, каждый коммуникатор или организатор коммуникативных процессов мог трактовать эти позиции исходя из собственных представлений и желаний. Не удивительно поэтому, что вместе (или вместо) с поиском путей к пониманию и соглашению решались все те же политические или идеологические задачи, причем не всегда корректными средствами информирования и убеждения. Мало того, в общественном мнении и коммуникативной практике в большинстве стран узаконилось представление о возможности и даже целесообразности методов воздействия — конечно же, “для благих целей”.

Что же касается нашей страны, надо сказать, что в СССР модель Лассуэлла принималась с оговорками, хотя идеологическая советская журналистика во многих аспектах соответствовала ей: девиз о роли и задачах партийной прессы, провозглашенный В.И. Лениным еще в 1901 году: “Газета — не только коллективный пропагандист и коллективный агитатор, но также и коллективный организатор” был широко известен и более чем активно применялся на практике.

В этой связи приведем любопытную и сегодня почти забытую историю из научной жизни того времени. Часть полученных результатов широко прорекламированного в СМИ проекта “Общественное мнение” (конец 60-х — начало 70-х годов) вызвала у идеологов советской пропаганды шоковую реакцию: здесь впервые провели оценку качества понимания смысловых доминант в предложенной респондентам газетной статье на производственно-экономическую тематику [8; 6]. Оказалось, что адекватное (такое, как есть на самом деле) понимание самого главного, что хотел сказать автор статьи (или стремление к такому пониманию) обнаружила только небольшая часть привлеченных к исследованию респондентов: обобщенная цифра составила 14%! И это в то время, когда эффективность журналистики связывалась прежде всего с идеологическом влиянием: считалось, что включенная в материал пропагандистская нагрузка должна еще раз убедить в ее правомочности тех, кто изначально был с нею согласен, создать нужную установку у нейтральной части аудитории и кардинально изменить мировоззрение у тех, кто придерживался противоположной позиции. При этом возможности неуспеха даже не рассматривались: есть в материале идеология — значит, все в порядке. Исследование же показало, что у огромного числа респондентов идеологической момент попросту остался вне зоны внимания и адекватного понимания, причем не из-за злостного умысла или несогласия, а попросту в связи с ментальными особенностями: мы, люди, в массе своей именно так и воспринимаем. Поскольку ни к научному уровню исследования, ни к авторитету ученых претензий не нашлось, куратор — а это был ни много ни мало Отдел пропаганды ЦК КПСС — отчет принял, тексты по результатам анализа были опубликованы небольшим тиражом, однако и новая методика, и принципиально новый, не имевший аналогов в мире исследовательский подход оказались в зоне невостребованности.

В поиске путей и способов реализации желаемых эффектов ученые многих стран, в том числе и Страны Советов, обратились, в соответствии с положениями концепции Лассуэлла, к исследованию особенностей прохождения информации на всех этапах ее движения от коммуникатора к потребителю. Много ценных и сегодня наблюдений и выводов было сделано при изучении лингвистических характеристик материалов разных жанров, их композиции, эффективности использования художественно-выразительных средств. Изучалась, например, степень убедительности сообщения радио в зависимости от личностных характеристик диктора: тембра звука, темпа речи, даже от гендерной принадлежности: было выявлено, например, что текст, прочитанный мужчиной, для аудитории более убедителен, нежели тот же самый материал, прозвучавший в женском исполнении. И, конечно же (вспомним раздел линейки “КОМУ”), началось изучение аудитории (какая она? из кого состоит? что ей интересно?) и поиск эффективных способов и приемов общения с нею (как привлечь, заинтересовать, удержать внимание, сориентировать в желаемом направлении, убедить, повлиять?).

Раз за разом научный поиск в сфере коммуникации приводил к появлению новых концепций, объясняющих на теоретическом уровне, с учетом психологических особенностей и прочих нюансов, механизмы воздействий и манипуляций, однако рассматривающих такой вариант общения если не обязательным, то все же неизбежным.

В 1955 г. на основе изучения электорального поведения американский социолог П. Лазарсфельд создал теорию двухступенчатого потока информации, обосновавшую необходимость создания при продвижении информации к получателю обязательной промежуточной ступени —рекомендаций “лидера мнения” — авторитетной для аудитории личности. Такой ход, по наблюдениям автора, стимулирует не определившуюся, колеблющуюся часть электората к принятию “правильного”, желаемого для коммуникатора решения или проявлению желаемой реакции [12].

Широко известны концепции бихевиоризма и необихевиоризма (Джон Б. Уотсон, Ч. Осгуд и др.), где исследовались особенности влияния на реакции людей различных речевых сигналов: слов, фраз, сообщений определенной структуры (по принципу “стимул — реакция” либо, несколько позже, “стимул — промежуточный этап — реакция”). Такие закономерности искали в формах и способах общения (например, посредством многократного использования “удачного” стимула), которые ведут к автоматизации желательных для коммуникатора реакций респондента [15].

Не менее известна концепция Э. Ноэль-Нойман, получившая название “Спираль тишины/молчания” (60-е годы); здесь раскрывается возможности влияния (а фактически — воздействия! —  Т.А.) мнения, представленного в материалах СМИ как доминирующее в обществе, на реакции и поступки находящегося в оппозиции молчаливого меньшинства. Для достижения желаемого эффекта в данной концепции предлагается психологический механизм, зафиксированный еще с древних времен: для человека некомфортно оставаться носителем непопулярного и отторгаемого другими мнения. По наблюдениям автора концепции, этот механизм особо эффективен в предвыборной ситуации [14].

Какими же, при общей тенденции к непартнерским отношениям со стороны коммуникатора, оказываются реальные реакции аудитории, особенно той ее части, которая способна адекватно понимать интенциональность воспринятых материалов? В этой связи хочется вспомнить о рекомендации профессора Преображенского из романа “Собачье сердце” М. Булгакова отказаться от чтения советских газет перед обедом, поскольку это занятие вызывает “пониженные коленные рефлексы, плохой аппетит, угнетенное состояние духа”, в то время как “пациенты, не читающие газет, чувствуют себя превосходно”… Однако в стремительной круговерти непростых и чреватых различного рода тревогами и опасностями событий оставаться в неведении не хочется; способ же узнать о том, что происходит, и, следовательно, сориентироваться, практически единственный — через продукцию масс-медиа. Понятно, что предпочтение при этом отдается материалам, автором и СМИ, не злоупотребляющих средствами воздействия.

Интеракционистская модель (Т. Ньюкомб). В противоположность концепциям, ориентированным на достижение заданного эффекта, в 1953 г.  появилась также получившая широкую известность интеракционистская (или “субъект-субъектная”) модель, в которой аудитория рассматривалась уже не как объект, а как равноправный участник коммуникации. Американский социолог Т. Ньюкомб пришел к выводу о целесообразности такого подхода, изучая социально-психологические предпосылки коммуникации между субъектами как в личностном, так и в социальном общении [13]. Респондент и коммуникатор связаны взаимными ожиданиями и установками, общим интересом к предмету общения, и результатом коммуникации, как утверждал автор, оказывается сближение или, наоборот, отдаление их точек зрения. Поэтому для того, чтобы привлечь и удержать аудиторию, необходимо найти некую усредненную позицию, “точку согласия” — так называемую “симметрию”.

Такой посыл несколько напоминает положения современных концепций социального управления о необходимости учитывать при принятии социально значимых решений точки зрения всех акторов, которых затрагивает решаемая проблема. Однако задача решения социальных проблем в рамках модели не ставилась. К тому же и в политических процессах, и в практике социального управления не раз отмечалось, что “усреднение” позиций сторон (достижение консенсуса) далеко не всегда ведет к реальному разрешению проблемы — нередко она лишь на какое-то время “замораживается”. Тем не менее, для практики коммуникативных взаимодействий важно было уже то, что проблему стремились освещать не с какой-то “крайней”, единственной точки зрения — это стало катализатором тенденции к сбалансированному представлению противоположных точек зрения в материалах СМИ, к появлению в СМИ новых дискуссионных жанров вроде ток-шоу и т.д. Среди положительных эффектов можно назвать и качественные изменения в “картинах мира” у значительной части аудитории, осознание важности равноправного участия в обсуждении всех сторон конфликта, носителей всех точек зрения, поддержка права личности на самостоятельное мнение.

Главная задача коммуникативных взаимодействий в рамках модели Ньюкомба, как уже упоминалось, — установление партнерских отношений с разными сегментами аудитории, удержание их внимания, что делает канал коммуникации или СМИ более привлекательным, повышает конкурентоспособность. Однако в рамках данной модели при внимательном взгляде также можно обнаружить установку на скрытое мотивирование аудитории: в процессе поиска “симметричной” позиции, а фактически — нового смысла не возбраняется применять некоторые способы влияния и воздействия. Во всяком случае, никаких механизмов для выявления такого стремления и противодействия ему не предлагалось.

К сожалению, в ситуации современных информационных войн требование представленности разных мнений нередко игнорируется. Факт представленности или непредставленности разных точек зрения, например, в общественно-политических ток-шоу может служить первичным индикатором ориентированности коммуникатора на диалог — и между участниками противостояния, и со своей собственной аудиторией.

Требования диалогической коммуникации стали появляться в социальном, политическом и научном дискурсах уже в 60-х годах прошлого века. Ответом на такой запрос оказалась циклическая модель коммуникации У. Шрамма, рассматривавшая коммуникацию как беспрерывный процесс с обратной связью. По наблюдениям автора модели, участники коммуникации периодически меняются ролями, поскольку человек не только воспринимает информацию, но интерпретирует ее и транслирует тем или иным способом. Возникающая при этом обратная связь побуждает коммуникантов корректировать свои цели и действия и таким образом вступать в диалог. Эффективной коммуникации могут мешать возникающие при восприятии и интерпретировании нежелательные “семантические шумы”, которые необходимо минимизировать [18]. К сожалению, механизм измерения и уменьшения “семантических шумов”, а также повышения качества “обратной связи” в данной концепции не предлагался.

Диалогическая модель (Т.М. Дридзе). Модель, разработанная в конце 60-х-начале 70-х годов прошлого века в рамках семиосоциопсихологической концепции социальной коммуникации [6] предлагает расширительное представление о диалоге как “смысловом контакте, основанном на способности и стремлении субъектов к адекватному истолкованию коммуникативных намерений партнеров по общению” [5. С. 145].

Диалог связывается здесь, в первую очередь, с взаимопониманием между общающимися сторонами, а эффективность общения — со степенью достижения искомого взаимопонимания, причем, в отличие от других концепций, здесь был предложен механизм оценки качества взаимопонимания. В противоположность другим моделям, эта модель исключает любые формы однонаправленного воздействия, поскольку не только декларирует ориентацию на взаимопонимание, но и включает исследовательский механизм, позволяющий, с одной стороны, доказательно выявлять в коммуникативном акте его смысловые доминанты, а с другой, — отслеживать особенности (качество) их понимания респондентом. Это особый метод интенционального, или мотивационно-целевого анализа процессов общения.

Согласной одному из основных положений концепции, в любом целостном, завершенном коммуникативном акте всегда можно выделить условную мотивационно-целевую структуру иерархически организованных, взаимоподчиненных коммуникативно-познавательных уровней, вершиной которой оказывается константный смысл, или авторская интенциональность (“равнодействующая мотивов и целей общения и взаимодействия людей”) [4. С. 16].

В типовой модели целостного, завершенного коммуникативного акта уровни структуры представлены в следующей сложной иерархии: авторская интенциональность (I уровень структуры); тезисы и контртезисы (II уровень); аргументы и контраргументы (III уровень); иллюстрации и контриллюстрации к тезисам, контртезисам, аргументам, контраргументам (IV уровень); фоновый материал к любым вышестоящим уровням (V уровень); фоны к фонам (VI уровень). По сути, это универсальная формула ментальных процессов в сфере коммуникации — назовем ее формулой понимания.

Использование предложенной Т. Дридзе “формулы” предоставляет массу возможностей. Для коммуникатора — это помощь при поиске понятного для аудитории и в то же время не банального, творческого способа донесения своей интенциональности.

Для представителя аудитории эта “формула” — инструмент адекватного понимания смысла воспринятых текстов (речь идет не о согласии или несогласии с коммуникатором, а именно о понимании его интенциональности). Поскольку в каждом конкретном произведении уровни структуры представлены в разных “наборах” и особенностях подчинения и взаимоподчинения, для “прояснения” подлинной интенциональности необходима особого рода способность “выстраивать” в сознании многоуровневые структуры, аналогичные тем, что воплощены в воспринятых произведениях. По данным многолетних исследований, число людей, обладающих способностью такого рода понимания, меньше, чем хотелось бы: от 14% до 25-35%, в зависимости от степени сложности и жанра воспринимаемого материала. В настоящее время такая способность — скорее природный дар или результат богатого опыта участия в коммуникациях и рефлексии над воспринимаемыми текстами, однако, как показывают эксперименты, при помощи специальных обучающих действий эта способность (используется термин “уровень развития коммуникативных навыков”) поддается совершенствованию [9; 10].

Для социальных исследователей это — возможность прослеживать следы ментальных процессов при восприятии, что позволяет условную дифференциацию респондентов по социоментальным группам и, далее, на основании изучения реакций представителей разных социоментальных групп объяснять и прогнозировать социальные процессы.

Нельзя не сказать и о том, что человек, владеющий “формулой понимания”, как правило, адекватно понимает интенциональные нюансы не только отдельных произведений, но и многоходовых информационно-пропагандистских кампаний, использующих манипулятивные технологии скрытого воздействия. В ситуации информационных войн, «двойных стандартов» и той вакханалии транслируемых «извне» смыслов, которую мы наблюдаем, для современного человека такая способность более чем актуальна: хитро скроенный механизм манипулятивного влияния оказывается для него очевидным, явным и потому недейственным.

 Если применять указанную “формулу понимания”, становятся явными многие использованные коммуникатором приемы. В случаях манипуляции, например, становятся очевидными случаи, когда за заявленными и бесспорными для всех людей целями (“борьба с несправедливостью”, “утверждение демократических основ”, “разоблачение неправды” и т.д.) скрывается подлинный смысл всей информационно-пропагандистской кампании: создать, например, неприязнь к другой стороне конфликта, оправдать некие действия и т.д. Названные же декларации при таком раскладе выполняют, фактически, роль тезисов или аргументов, причем нередко опирающихся на ложную или недоказательную основу [1;2].

Вернемся, однако, к научной и прикладной судьбе диалогической модели коммуникации. Несмотря на ее явную гуманистическую направленность, и в Стране Советов, и за рубежом формула понимания и взаимопонимания осталась невостребованной: нужны были концепции, помогающие совершенствовать методы воздействия и влияния. Добавим, что в это самое время мир вступал в полосу постмодерна, что привело к широкому распространению идей множественности смыслов и “смерти автора”.

 В свете основного предмета настоящей статьи — поиска оптимальных форм взаимоотношений между коммуникатором и аудиторий — особый интерес представляют для нас концепции, разрабатывающие принципы и методы конструирования социальных смыслов.

Модель координированного управления смыслообразованием (Пирс и Кронен). Модель коммуникации, в значительной степени отталкивающуюся от идей постмодернизма и “лингвистического поворота”, предложили американские социологи Б. Пирс и В. Кронен (первые работы появились в конце 70-х годов). Коммуникация рассматривается здесь как процесс и средство формирования социальных смыслов за счет “координации и приспособления друг к другу действий и мировоззрений индивидуумов” [16; 17]. Заявлена, следовательно, принципиально новая форма взаимоотношений между коммуникатором и аудиторией.

Смысл определяется как сложный конструкт — он постоянно меняется (конструируется) участниками взаимодействия. Коммуникатор находится “внутри” смысла, он вовлечен в разработку его создания и воссоздания. Однако остается неизвестным, находится ли внутри смысла и аудитория, вовлечена ли и она, как и коммуникатор, в создание и воссоздание смысла.

Основными характеристиками создаваемых смысловых конструктов выступают когерентность (согласованность элементов содержания — использованных речевых фактов-нарративов с моделируемыми социальными действиями), координация (механизм сцепления нарративов, а также особенностей/условий их “сцепления” между собой, при которых происходит “операционное ограничение возможностей рационального толкования нарративов и их развития в коммуникации”), тайна (ограниченность возможностей взвешенного и верифицируемого исследования нарративов и способов их сцепления при корректном интерпретировании) [7].

В качестве основного, базового принципа внутренней организации смысловых конструктов авторы предлагают “Иерархическую модель” соподчиненных между собой контекстов, которые обнаруживаются в процессе социального взаимодействия. Предложены также модели “Серпантин” и “Лепестковая”, которые, по сути, являются модификацией базовой “Иерархической модели”.

Конечно, представление о смысле в рамках данной концепции неоднозначно и противоречиво: в полном соответствии с положениями постмодернизма декларируется множественность смыслов, однако созданный в результате коммуникативных взаимодействий латентный смысловой конструкт фактически оказывается константным: это и есть та самая “тайна” (а фактически — конструируемый социальный мир, где все детали коммуникативной “сборки” так приспособлены друг к другу, что верифицировать их можно только определенным способом!).

Право на декларируемую множественность смыслов реализуется на уровне тезисов, аргументов или иллюстраций, что позволяет коммуникатору в многоходовых информационно-пропагандистских кампаниях шаг за шагом создавать желаемые константные смыслы (новые “социальные миры”), подстраивая под конструируемую интенциональность многоликие новообразования промежуточных смыслов и значений. Такой прием широко используется в современных информационных войнах. Кто не наблюдал, например, неожиданные перепады в трактовках общезначимых терминов и понятий (например, “демократия”, “семья”, “справедливость” и т.д.), не сталкивался с необоснованными негативно окрашенными эмоциональными образами, ведущими к нежелательным и неоправданным “точкам напряжения”? Иллюстрации к аргументам, тезисам также нередко “притягиваются” для достижения искомого результата. Нередко в этом качестве используются устаревшие или недостоверные данные и сведения [1; 2].

Обращает на себя внимание схожесть большинства положений данной модели с основными положениями рассматривавшейся выше диалогической концепции Т.М. Дридзе. Здесь и представление о смысле как о сложной структуре (конструкте), и вывод об иерархических отношениях между организующими искомый смысл уровнями (контекстами), и наблюдения о сложной внутренней взаимосвязи между составными элементами, приводящей к единственно возможному варианту толкования. Речь не о плагиате или заимствовании — идеи, как известно, “носятся в воздухе”; речь о релевантности полученной разными учеными “формулы понимания”. Но если в диалогической модели коммуникации единственный вариант толкования, венчающий собой структуру взаимосвязанных и взаимоподчиненных уровней коммуникативно-познавательных программ, и есть тот самый константный смысл, который надо понять (напомним, что в рамках концепции для понимания предлагается универсальный алгоритм), то в модели Пирса и Кронена это — некая тайна, иными словами, то, что скрывается.

Напомним, что в рамках модели координированного управления смыслообразованием задача коммуникации — создание и воссоздание новых социальных миров (фактически, новых глобальных смыслов) на основе организации коммуникативных взаимодействий между участниками. Результатом же создания новых смыслов, если следовать простой линейной логике, должны стать (позволим себе повтор) “координация и приспособление друг к другу действий и мировоззрений индивидуумов”. Но о какой “координации и приспособлении ” можно говорить, если интенциональность коммуникатора является “тайной”, для реализации которой и создается сложный многоуровневый конструкт длительного и скрытого действия? При этом известен, и то лишь декларативно, только коммуникатор, вовлеченный, напомним, в процесс создания смыслов. Неизвестна и процедура взаимодействия: рядовому представителю аудитории объявляется или готовый, или промежуточный, но в нужной смысловой доминанте, результат.

В этой связи нельзя не упомянуть о теории, получившей название “Окно Овертона” (90-е годы), в которой американский юрист и общественный деятель Дж. Овертон обозначил рамки допустимого спектра мнений относительно положений общественной морали. Ведь, по его мнению, существует возможность манипулировать общественным мнением путем создания и транслирования на протяжении длительного времени “промежуточных” смыслов и значений, исподволь разрушающих традиционные стереотипы, ценностные ориентации, модели поведения, и исподволь же создающих новые, желаемые для коммуникатора.

Такие предположения сегодня стали реальностью: предпринимаются попытки посредством использования новейших коммуникативных технологий в глобальном социокультурном пространстве (говорят о “мягкой силе”, “управляемом хаосе и т.п.”) качественно изменить ценностные ориентации, нравственность, духовность, традиции целых народов, стран и культур.

Центр тяжести глобальных процессов и перемен сегодня как никогда связан с коммуникационными процессами, разворачивающимися в глобальном социокультурном пространстве. И модели коммуникации, узаконивающие на научном уровне тот или иной способ взаимодействия коммуникатора с аудиторией, оказываются индикаторами и катализаторами этих процессов. Поэтому для современной социальной науки так важно оценивать реальные последействия, которые инициируются или могут быть инициированы распространением в коммуникативной практике той или иной модели коммуникации. Но в любом случае необходимо следить, чтобы научное знание коммуникативных способов воздействия на человека не переходило в практику реализации политических, экономических и прочих интересов.

Не менее важно также умение и стремление адекватно ориентироваться в социокультурной среде, понимать механизмы использованных коммуникатором методов и приемов. Только в таком случае возможно на личностном уровне противостоять манипулятивным технологиям и действовать сообща для сохранения и упрочения цивилизации понимающих, а, следовательно, мудрых людей на планете Земля [3].

Литература

 

1. Адамьянц Т.З. Латентные технологии информационных войн и “двойных стандартов” // Социологические исследования. 2016. № 12. С. 123–127.
2. Адамьянц Т.З. Осторожно — смысловые атаки! // Человек. 2015. №4. С. 77–83.
3. Адамьянц Т.З. Социоментальное развитие личности как стратегическая задача России // Россия: тенденции и перспективы развития. Ежегодник. Вып. 11. / РАН. ИНИОН. Отд. науч. сотрудничества; Отв. ред. В.И. Герасимов.  М., 2016.  Ч. 2. С. 10-13.
4. Дридзе Т.М. Две новые парадигмы для социального познания и социальной практики // Социальная коммуникация и социальное управление в экоантропоцентрической и семиосоциопсихологической парадигмах. Кн. 1. М.: ИС РАН, 2000. С. 5–42.
5.  Дридзе Т.М. Социальная коммуникация как текстовая деятельность в семиосоциопсихологии // Общественные науки и современность. 1996. №3. С. 145-152.
6. Дридзе Т.М. Текстовая деятельность в структуре социальной коммуникации. М.: Наука, 1984.
7. Ионова О.Е. Конструирование социальной реальности в теории координированного управления смыслообразованием \\ Вестник МГИМО-Университета. 2010. №4. С. 130-136.
8. Массовая информация в советском промышленном городе: Опыт комплексного социологического исследования / Под общ. ред. Б. А. Грушина, Л. А. Оникова. М.: Политиздат, 1980
9. Темницкий А.Л. Возможности повышения уровня адекватности понимания в современных коммуникациях студентов // Коммуникология. 2016. Т. 4. №6. С. 223–240.
10. Чудновская И.Н. Коммуникативное образование в обществе знания: проблема обучения пониманию // Коммуникация как дисциплина и область знания в современном мире: диалог подходов. Сб. статей и выступлений участников международной научной конференции. М.: НИУ ВШЭ. 2015. С. 168–176.
    1.  Lasswell H. The Structure and the Function of Communication in Society // The Process and Effects of Mass Communication. Chicago, 1971, P. 84–99.
    2.  Lazarsfeld P. The varied sociology of Paul F. Lazarsfeld / Writings collected and edited by P. Kendall. New York: Columbia University Press, 1982.
    3.  Newcomb T. An Approach to the Study of Communication Acts // Psychological Review, 1953, N. 60, P. 393–404.
    4.  Noelle-Neumann, E. The Spiral of Silence: Public Opinion — Our social skin. Chicago: University of Chicago. (2nd edition 1993).
    5.  Charles E. Osgood, Method and Theory in Experimental Psychology, Oxford, 1956
    6. Pearce W.B. and Cronen V.E. Communication, Action and Meaning: The Creation of Social Realities. NY: Praeger, 1980.
    7.  Pearce W.B. Making Social Worlds: A Communication Perspective. Madlen, MA: Blackwell Publishers, 2007.
    8. Schramm, W. The Science of Human Communication. New York: Basic Books, 1963.

Адамьянц Т.З. Аудитория СМИ как субъект и объект коммуникативных взаимодействий. Дается обзор моделей коммуникации, узаконивающих на научном уровне оптимальные, по мнению их авторов, цели и способы общения коммуникатора с аудиторией. Анализ охватывает период от окончания Второй мировой войны по сегодняшний день. Прослежены особенности отражения актуальных для своего времени, а также и для современного социокультурного пространства, моделей коммуникации в реальной коммуникативной практике с учетом социального и политического контекста.

Ключевые слова: модель коммуникации; коммуникатор; аудитория; человек; смысл; воздействие; манипулятивные технологии; диалог 

Adamyants T.Z. Mass media audience as a subject and an object of the communicational interaction. Overview of models of communication, which legitimized at the scientific level best, according to their authors, objectives and methods of communication between communicator and audience, is presented. The period since the 1950-ies until today is covered. The topical features of the models are traced.

Keywords: communication model; communicator; audience; man; meaning; impact; manipulative technology; dialogue.

Адамьянц Тамара Завеновна — доктор социологических наук, профессор, главный научный сотрудник Института социологии Федерального научно-исследовательского социологического центра РАН. Постоянный автор журнала.

(Адамьянц Т.З.  Человек. 2018, №3. С. 96-107). 

____________

Дридзе Т.М.