Методология ММК и логика модерна
Беляев В.А.
Хочу присоединиться с тем размышлениям, которыми о судьбе методологии ММК и методологического движения, которыми поделился В.Розин в своем «Открытом письме братьям методологам». Для меня эти размышления интересны тем, что, с одной стороны, они дают еще один конкретный сюжет в разговоре о логике модерна, к выражению которой можно отнести методологию ММК, а с другой стороны, я сам в определенной степени могу идентифицировать себя как методолога. Более того, мой анализ логики развертывания модерна показывает, что в той мере, в какой европейский человек становится человеком модерна, он превращается в методолога. Это фундаментальная характеристика модернового способа существования. При попытке перестать быть методологом европейский человек возвращается к до-модерну.
- Контексты для разговора об ММК
Для начала подчеркну те проблематизации, которые делает Розин. Первый пункт – это краткое выражение кризиса с точки зрения В.Марачи. Приведу его полностью.
«В «мыслительном» плане методология потеряла функцию «универсального» мышления, которая всегда была отличительной особенностью методологического мышления. Внешне это выражается в потере способности отвечать на вопрос «что происходит в стране и мире», быть «властителями дум» (Петр лихорадочно пытается это восполнить своими лекциями о разделении труда), а также в отсутствии новых «общезначимых» теорий/концепций. При этом те новые идеи и разработки, которые появляются, не «подхватываются» и не развиваются сообществом.
В социокультурном же плане методология так и не нашла своего места: «презрев» науку, она не стала ни философией, ни полноценной практикой. При этом собственных институтов она так и не выстроила: налицо деградация даже по сравнению с ситуацией 10-20-летней давности: нет журналов и конференций, Чтения похожи непонятно на что, международные связи не развиваются и т.д. И уж совсем не появляются институты, характерные для солидной интеллектуальной традиции: словари, энциклопедии, академические издания, исторические исследования… Я уж не говорю о поддержке исследований».
А.Алексеев даже говорит о деградации, вырождении и стирании методологии как традиции. Розин помещает разговор о кризисе методологии в контекст кризисного положения современного человечества, то есть в контекст кризиса самого модерна. Таким образом, мы получаем как минимум два контекста, относительно которых мы можем говорить о кризисе методологии, идущей от ММК (буду называть ее для краткости методологией ММК). Первый – собственно кризис методологической традиции. Второй – смысл кризиса методологической традиции в контексте кризис модерна. Но есть еще очевидный контекст, третий – кризис методологии в контексте распада советской социокультурной системы. Поскольку с моей точки зрения разговор о традиции надо начинать с ее генезиса (который задает фундаментальные параметры традиции), то надо начинать говорить с третьего контекста.
2. ММК и советская система
Положение методологии ММК как традиции, появившейся внутри советской системы, – это фундаментальный факт, который должен сказать много важного относительно возможностей и судьбы методологии в постсоветском и постмодерновом социокультурном пространстве. Можно сказать, что в определенном плане судьба методологии ММК повторяет судьбу советской системы и советского проекта. Глобальность претензий методологии ММК соизмерима с глобальностью претензий советской системы и поддерживаема ею. В той мере, в какой Г.Щедровицкий как лидер традиции хотел реализовать креативный вариант марксизма, он мог располагать методологию внутри советского проекта и даже в его авангарде. Распад СССР в качестве одной из своих составляющих имел критику не только собственно «системы», но и критику ее философско-идеологического основания. Поскольку методология ММК находилась в русле этого основания, она должна была попасть под удар стратегической критики. После распада СССР глобалистские претензии методологии должны были восприниматься как явно неадекватные ситуации. В философско-мировоззренческом плане постсоветское пространство – это пространство принципиального плюрализма. Причем убежденного плюрализма, который воспринимает все попутки построения единого мировоззренческого пространства как покушение на свободу. При переходе от советской реальности к постсоветской человек скачкообразно попал из модерна в постмодерн. В качестве философско-методологического основания модернизированной советской системы (если бы была осуществлена такая модернизация) методология ММК могла бы выйти на мировую арену. Но этот вариант реализован не был.
Другой фактор потери интеллектуального лидерства. Положение методологии ММК в качестве интеллектуального лидера внутри советской системы было задано, в числе прочего, конституцией самой системой. С одной стороны, методология претендовала на роль не ниспровергателя системы, а ее креативного расширения. В этом смысле она могла быть на легальном положении. С другой стороны, она предоставила большие возможности для аккумуляции творческого потенциала всего интеллектуального пространства поздней советской системы. То есть в рамках ММК можно было идти и творческим и легальным путем. Вот это специфическое сочетание в контексте идеологического контроля создавало предельно широкую аккумуляцию творческой энергии в рамках ММК. Когда идеологический контроль был снят, когда стало возможно легально проявлять себя в тех формах, которые раньше были запрещены или сужены, то и ММК перестал быть выделенным аккумулятором.
Третий фактор можно отнести к изменению формата интеллектуального пространства относительно «гуманитарных наук» и философии. В советской системе эта область находилась под жестким идеологическим контролем. Следовательно, те, кто желал максимального творческого самовыражения, должны были идти в другие, условно говоря, негуманитарные и нефилософские сферы. Этот рефлексивный перекос был задан системой. В его рамки попала и методология ММК. Стоит прочитать воспоминания Г.Щедровицкого о его выборе специализации на философском факультете в 50-х, чтобы понять: «логика и методология науки», которую он выбрал, была местом в максимальной степени (точнее, единственно) свободным от идеологического контроля. Поэтому развертывание методологии ММК от «логики и методологии науки», где наука понималась как естествознание, являлось конститутивным моментом, заданным спецификой советской системы. С одной стороны, это работало на методологию ММК. Она могла концентрировать в себе весь творческий потенциал людей, которые точно так же, как и Щедровицкий, вынуждены были для творческой позиции выбрать «логику и методологию науки». С другой стороны, при размонтировании советской системы, открылась возможность легально быть креативным в «гуманитарных науках» и философии. Это огромная область. Причем она должна была восприниматься как структурно более значимая для человека, чем естествознание с его «логикой и методологией». В этом отношении методология ММК (в той мере, в какой она не смогла быстро переформатироваться на «гуманитарные науки» и философию) должна была оказаться на втором плане.
3. ММК и модерн
Я уже сказал, что размонтирование советской системы привело к скачкообразному переходу человека, который в ней находился, из модерна в постмодерн. Что это означает в плане философско-методологической рефлексии? Предельное акцентирование контр-системности. Постмодерн можно определить как предельную реализационную самокритику модерна. Критику реализации с точки зрения исходных идеалов. А в чем состоят исходные идеалы модерна? Предельную идеальную схему модерна можно увидеть в кантовских «Основах метафизики нравственности». Это то, что я называю «открытым» универсумом. Построение такого универсума проходит в две фазы. Первая – размонтирование «закрытого» универсума, который строился «сверху вниз» от предзаданных принципов. (Этот шаг сделан в «Критике чистого разума».) Вторая фаза – построение собственно «открытого» универсума «снизу вверх». В антропологическом аспекте («открытое» общество) идеальный вариант этого построения дан в «Основах». Он предполагает чистое самосознание и самоорганизацию. В той мере, в какой реальный модерн строил «открытое» общество, создавая ту или иную меру предзаданной системности («закрытости»), он должен был оказываться под ударом реализационной критики. Такого рода критика должна была постоянно указывать на расхождение реальности с идеалами. Особенно остро реализационная критика должна была актуализироваться после эпохи авторитарно-тоталитарных обществ ХХ века. В той мере, в какой они распознавались продуктами модерна, последний оказывался выражением предельной противоречивости: прокламирует «открытое» общество, а создает предельно «закрытые». Европейская рефлексия второй половины ХХ века акцентирует это как именно противоречие модерна. Отсюда «постмодерн» как предельная реализационная критика модерна. Это акцентирование предельной контр-системности. Следовательно, это множество вариантов анархизма. На этом основании надо сделать вывод: «постмодерн» направлен не против модерна, а против «системы». Что это означает в методологическом плане? Бесконечное воспроизведение шага «критики системы» (то есть первой фазы построения «открытого» универсума). Вторая фаза (построение освобожденного универсума «снизу вверх») акцентируется слабо и скорее теоретически, чем практически. В итоге, постмодерн оказывается бесконечно воспроизводящейся «критикой системы».
В отношении методологии ММК можно сказать, что она тоже не чужда духу постмодерна. Ее появление внутри советской реальности тоже можно отнести к линии «критики системы». Другое дело, что, желая находиться на легальном положении и отчасти выражая модерновый дух марксизма, методология ММК не могла и не хотела быть чистой «критикой системы». При распаде СССР актуализировался именно пафос «критики системы», доходящий до постмодернистского накала. В глазах критиков методология ММК должна была переместиться в положение «защитника системы» и «защитника системности». В той мере, в какой методологическая традиция оказывалась в постмодерне, она не могла не становиться «ретроградной».
Кроме того, при распаде советской системы должен был актуализироваться контр-модерн. Это воспроизведение в том или ином виде «закрытой» системы, построенной на «духово-трансцендентных» основаниях. После распада СССР это выражается, в числе прочего в новой актуализации русского религиозного ренессанса конца XIX – начла ХХ века. Для контр-модерна методология ММК является выражением духа модерна, подлежащего преодолению или, по крайней мере, взятию в скобки.
4. ММК и философия
Надо обратить внимание на то, что во всех контекстах деактуализации методологии ММК она должна была восприниматься как, прежде всего, определенного рода философия. И здесь можно увидеть еще один аспект потери интеллектуально лидерства. Развитие традиции ММК ко времени краха СССР уже перешло в то состояние, которое можно назвать технической фазой. Если это осмыслять через теорию парадигм Куна, то ММК перешел в фазу «нормальной науки». Его философские основания давно утвердились. Он акцентировал свои игротехнические и оргуправленческие аспекты. Крах СССР был, наоборот, акцентированием философских оснований. В той мере, в какой методологи считала ненужным пересматривать свои основания, методология выпадала из этого глобального процесса пересмотра. С другой стороны, такой пересмотр должен был происходить внутри самого методологического движения. На этой линии должно было происходить разделение методологии на множество локальных групп, каждая из которых утверждалась на своих отдельных основаниях.
Обобщая все сказанное, нужно сделать вывод: методология может актуализировать свой лидерский потенциал только через актуализацию и переформатирование своих философских оснований. Методология как методологическое оснащения развивающегося мышления точно не сможет в современном контексте вернуть методологию на роль интеллектуального лидера. Сколь бы совершенным это оснащение не было. Кризис современного постсоветского мира связан с распадом советской, организующей и направляющей системы и отсутствием нового системного основания. В более широком плане это кризис модерна: и как реализации (для постмодерна), и как идеала (для контр-модерна). В таком ситуации традиция, которая продолжает отстаивать конструктивный смысл модерна должна предоставить в первую очередь философию нового модерна.
Хочу обратить, например, внимание на то, как В.Марача защищает основания методологии в ответе Л.Цой.
«1. «Проектирование и построение СМД методологии ЗАКОНЧЕНО — Г.П.Щедровицким (и его командой), при его ЖИЗНИ».
Для меня сомнительно предположение о том, что СМД-методология была «проектом», который можно «закончить». Более правдоподобной представляется версия, что построение СМД-методологии было ПРОГРАММОЙ. Эта версия опирается на достаточно устоявшуюся трактовку истории ММК как смены трех или четырех «больших программ» в рамках единой интеллектуальной традиции.
Но если СМД-методология — это программа, ее нельзя «закончить». Ее можно прекратить разворачивать — но это означает и прекращение МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО применения соответствующего инструментария.
2. «Сегодня развивать методологию не надо. Каждый день МЫШЛЕНИЕ не нужно. Нужно правильно размышлять, принимать правильное решение, нужно понимание, выстраивание коммуникации, адекватное видение ситуации, в которой оказывается каждый. Нужно научиться правильно размышлять (не путать с мышлением) в повседневной жизни и деятельности. В мышление мы попадаем в ситуации КРИЗИСА — это эксклюзивное состояние. А значит БЕРИ и ДЕЛАЙ».
Противопоставление мышления — и раз-мышления (а также понимания, коммуникации, анализа ситуации и принятия решений) — это что-то новое для СМД-подхода, основной схемой которого является схема МД, определяющая систему из пяти интеллектуальных функций-процессов: чистого мышления, мыслекоммуникации, мыследействования, понимания и рефлексии. Попытка разорвать мышление и четыре оставшихся интеллектуальных функции — антисистемна и антиметодологична. Она ведет к подмене методологического способа применения инструментов, основанного на рефлексии, понимании и мышлении, на «забивание гвоздей» («бери и делай»).
Выступающее обоснованием такого «забивания гвоздей» утверждение о том, что «в мышление мы попадаем в ситуации КРИЗИСА — это эксклюзивное состояние», — в корне неверно. В любой ситуации затруднения у нас есть набор альтернатив: либо идти напролом, либо разрешать ситуацию как типовую (т.е. обойтись «размышлением» в смысле Л.Цой), либо представить ее как ПРОБЛЕМНУЮ — что требует МЫШЛЕНИЯ. Именно третий способ является «методологическим».
3. «Каждый сам для себя должен стать лидером и строить свою жизнь, СМД-подход дает такую возможность».
Да, СМД-подход дает такую возможность — в том смысле, что не запрещает стремиться к лидерству и, возможно, кому-то он даже помогает строить свою жизнь. Но вообще-то СМД-подход — не про это. Он — про КОЛЛЕКТИВНУЮ мыследеятельность. И в гораздо большей степени духу СМД-подхода соответствует построение не «персоналистических» институтов (основанных на «лидерстве» и формировании групп «под себя»), а коллективных — основанных на идее мыследеятельности».
Хочу обратить внимание на главное противопоставление, которое присутствует в этой полемике. Оно касается «коллективной мыследеятельности». В целом Марача акцентирует потерю именно «коллективного» аспекта мыследеятельности в позиции Цой. Но это и есть выражение ситуации постмодерна. Постмодернистская «критика системы» должна убежденно утверждать именно это: каждый должен в максимальной степени идти своим путем. Любое проявление коллективности должно иметь смысл не более чем необходимости в «другом» и сообразовании себя с «другим». В той мере, в какой человек в этой ситуации утверждает необходимость коллективности, он должен обосновать это. В общем смысле это должно означать предоставление новой программы «коллективной мыследеятельности». Причем такое обоснование должно включать в себя как минимум сообразование трех логик: логики модерна, логики постмодерна и логики контр-модерна. Простое утверждение о том, что нужна коллективная мыследеятельность, мало кого может взволновать.
Именно поэтому следует утверждать: для активизации пафоса «коллективной мыследеятельности» нужна новая философия модерна. Если методология сможет проявить себя в этом качестве, то она сможет иметь шансы на интеллектуальное лидерство. Если же она будет противопоставлять себя философии (как она это делала исторически делала), то указанная стратегия будет для нее невыполнимой.
Кстати, здесь можно прокомментировать то противопоставление «методологии» и «философии», какое есть в традиции ММК. В нем выражается противопоставленность методологии всякому приписыванию реальности каких-то завершенных системных характеристик, что является традиционным аспектом любой теоретической деятельности (в том числе и философской). С одной стороны, в этом можно увидеть исходное противопоставление той идеологизированной советской философии, которая была объектом отчасти явного, отчасти неявного отрицания в период формирования ММК. Актуализируя марксизм, методология ММК (в числе других креативных тенденций советской философии) усиливала его «левую», диалектическую составляющую, в противоположность «правой», акцентирующей «систему». Здесь полная аналогия с «правым» и «левым» гегельянством. Маркс тоже, будучи в лагере «левых» гегельянцев, акцентировал у Гегеля его диалектику. А в целом и левое гегельянство и левый марксизм возвращались в той или иной мере к диалектики бесконечного самопреодоления духа раннего Фихте. Эта диалектика и есть философское основание методологии ММК. В этом смысле последняя есть философия. Зачем тогда ей противопоставлять себя «философии»? Только для того чтобы указать на свою бесконечную открытость новому в противоположность официальной философии. Хотя потом советская система ушла, противопоставление осталось. Но это явный анахронизм и недоразумение, которое при переформатировании методологии надо преодолеть.
Другим фактором противопоставления «методологии» и «философии» можно считать переход традиции ММК в техническую фазу. Как и во всякой фазе «нормальной науки», философские основания «парадигмы» уходят в область бессознательного, необсуждаемого. Это тем более дает возможность противопоставлять себя «философии». В той мере, в какой методология при переформатировании должна выйти на уровень обсуждения своих и чужих философских оснований, она должна осознать себя как философию.
Итак, можно повторить еще раз: только в формате новой философии методология может выйти из того «локального» состояния, в которое она попала после распада советской системы.
5. Предложения Розина
Теперь посмотрим на те проблематизации, которые вносит Розин. Говоря о необходимости переосмысления наследия Г.Щедровицкого, он выделят следующие проблемы.
«Первая – понимание методологии, по выражению покойного Александра Павловича Огурцова, как «панметодологии». Действительно, наш Учитель никогда не отказывался от экспансии методологии на практически все области человеческой деятельности. В 1983 он пишет достаточно ясно: «методология – это не просто учение о методе и средствах нашего мышления и деятельности, а форма организации и в этом смысле “рамка” всей мыследеятельности и жизнедеятельности людей…»
Вторая – опора на марксизм и социальную реальность России второй половины прошлого века, в рамках которых фактически не признавалась роль личности, культивировались социотехнический подход и понимание реальности как деятельности, а общество рассматривалось как субъект, для которого заблуждение и рабство являются почти естественной формой сознания и жизни.
Третья – понимание методологии, отчасти, по аналогии с наукой: отсюда «теории методологии» и сведение реальности к онтологии деятельности».
На что указывают эти проблематизации? На то, что можно назвать генерализирующим модерном. Точнее, это сочетание принципов модерна с тем типом их социальной реализации, который получил название авторитарно-тоталитарного. С одной стороны, советская система выражала модерновый пафос «открытого» универсума. в этом смысле она предполагала универсальное освобождающее-объединяющее действие по отношению ко всему антропологическому универсуму. Коммунистическое «пролетарии всех стран объединяйтесь» является трансформой просвещенческого «индивиды всех стран объединяйтесь», которое можно прочитать в лозунге Французской революции «свобода, равенство, братство». Сначала предполагается акт освобождения от старых форм существования, которые связывают индивидуального человека, а затем – построение нового универсума «снизу вверх», от индивида к системной организации на основе самосознания и самоорганизации.
Марксизм является тем вариантом модерна, который делает акцент на системной организации социального существования. В этом смысле его можно назвать «правым модерном» (по аналогии с «правым гегельянством»). Но в своей критической части он вполне согласен с просвещенческим пафосом: сначала нужно полностью размонтировать старый мир. Вот это специфическое сочетание разрушения старых форм жизни и утверждение нового мира на основе новой системности читается в марксистском проекте. В зависимости от степени акцентирования «системы» мы получим разные степени генерализации универсума. Советская система, как тоталитарно-авторитарная, показала очень большую степень генерализации. В той мере, в какой методология ММК выражала, хотя и в либерализированном виде, но все-таки дух этой системы, она подпадает по критический диагноз Розина. В каком направлении можно реформировать эту методологию? В целом в тех направлениях, которые указал и контр-модерн и контр-системный модерн. Во-первых, это критика «освобождающего» пафоса. Человечество исторически разделено на множество «культур» как особых социально-символических миров. для того чтобы приступить к планомерному и тотальному размонтированию этих миров, нужны веские основания. Просвещенческие основания для этого можно не принимать. Это акцент контр-модерна. Во-вторых, даже признавая основания размонтирования «культурных» миров, можно не признавать оснований для построения авторитарно-тоталитарной системности. Это акцент контр-системного модерна.
Теперь посмотрим, в каком направлении Розин предлагает переформатировать методологию. Он выражает это в следующих тезисах относительно понимания мышления и методологии.
• Мышление – культурно-исторический и психологический феномен. В этом отношении нельзя говорить о единых законах мышления, а лишь о закономерностях, характерных для той или иной культуры, а внутри ее для определенного типа мыслящей личности.
• Хотя в мышлении важную роль играют критика, рефлексия, нормирование и конституирование (а в методологии даже сознательное построение определенных структур мыслительной деятельности), то есть искусственные аспекты, тем не менее, на развитие мышления и его строение оказывают влияние также другие, хуже контролируемые человеком факторы – например, культурные условия, особенности коммуникации, личность мыслящего индивида, особенности его деятельности и творчества. Под влиянием всех этих факторов, включая и действия методологов, мышление становится, формируется как культурно-исторический социальный организм.
• Социальное действие в отношении мышления можно помыслить следующим образом. Оно содержит три основные составляющие: искусственные воздействия (например, задание картины действительности, требующей изменений, проектирование, реализация проектов), анализ и изучение складывающегося мышления и коррекция воздействий.
• Немаловажным, как показывает анализ, является и влияние на методологическую работу «рефлексии». Осознание и конституирование собственной работы методологом (понимаемое часто как описание методов) существенно влияет на его представления о мышлении. Помимо этой, так сказать, «методической обусловленности» имеет место и другая – исследовательская. Мышлению приписываются характеристики, не только оправдывающие реальную работу и мышление методолога, но и характеристики, полученные при методологическом изучении мышления, например, как культурно-исторического феномена или функционирующей машины, или как события-встречи.
• На мой взгляд, современная методология не должна брать на себя задачу полностью определять человеческое бытие и жизнь, понимая, что это невозможно.
• Эффективное мышление можно определить как мышление методологически оснащенное, содержательное и современное.
• Культуру и эффективность мышления методолог может продемонстрировать прежде всего на себе, в своей работе и мышлении.
• Для методолога в отличие от философа мышление – основная реальность, его цель – создание условий для развития мышления, любых видов мышления: научного, инженерного, художественного, методологического и т. д. Если философия ориентирована на решение современных экзистенциальных проблем и дилемм, на философско понимаемое спасение, то методология – на развитие мышления, понимаемого в значительной мере в технологическом ключе. Ценности и смыслы, стоящие за подобным технологическим подходом, как правило, больше ориентированы на ту же технологию и воспроизводство Социума, чем на отдельного человека с его частными жизненными проблемами.
Здесь можно увидеть как акцент контр-модерна, так и акцент контр-системного модерна. При таком переакцентировании программа модерна переходит из того варианта, который можно назвать «посткультурным» в тот вариант, который можно назвать «интеркультурным». Это уже построение не унифицированного мыслительного пространства человечества, а пространства совместности различных «культур» и «культурностей». Это построение пространства «интеркультурной коммуникации».
Особенно интересен последний тезис, который дает новое обоснование противопоставлению «методологии» и «философии». Последняя получает религиозно-эзотерическую функцию. В этом можно увидеть еще одно переформатирование мыслительного пространства из «посткультурного» в «интеркультурное». Надо увидеть здесь «диалектику модерна». Модерн можно считать ответом на вызов негатива исходных, «культурных» миров, которые предзадавали человеку смыл для его жизни и для мира в целом. Причем исходным вариантом «культуры» была средневековая, которая задавала универсальный смысл через «духовно-трансцендентные» основания. В негативном аспекте это должно было порождать вызов «деспотизма смысла» и «деспотизма системы», удерживающей определенный смысл. Это по размерности «система – индивид». По размерности «систем – система» «культурное» существование должно было создавать фундаментальный конфликт материализованных смыслов миров, доходящий в своей остроте да войны с оружием в руках. Являясь структурным отрицанием «культурного» способа построения, модерн должен был перевести «смысл» из «публичного пространства» в личностное. Так на арену публичного пространства вышли объектные отношения. Каждый субъект коммуникации может иметь свой «смысл» мира и своей жизни. Но пространство совместного существования строится на том, что лежит по ту сторону специфичности «смыслов». Именно так можно построить объединяющее всех «интеркультурное» пространство. Если принять это как новую архитектуру мира, то мы получим «интеркультурный» аспект модерна. Он содержит в себе задачу совмещения двух стратегий организации мира: «культурного» и «посткультурного». Первый основан на утверждении глобального, но специфического смысла мира. Второй – на построение «интерсмыслового» коммуникативного пространства. Если делать акцент на «посткультурном» слое (это всегда происходило в авангардных формах модерна, когда утверждалась атеистически-материалистическое мировоззрение), то мы получим «чистую посткультуру». Можно считать, что советская система, утверждавшая себя на основе атеистически-материалистического марксизма-ленинизма, строила «чистую посткультуру», причем предельно акцентируя системность. Распад советской системы должен был привести к актуализации и контр-посткультурных и контр-системных тенденций. Розин в своих тезисах фиксирует это. «Философия» у него оказывается тем, что отвечает за «культурную» составляющую. «Методология» отвечает за «посткультурное» пространство универсальной совместности. Основываясь на этом разделении функций, надо утверждать: «философий» много (причем разных планов: индивидуальных и коллективных), а «методология» одна (поскольку ее функция состоит именно в создании объединяющего «интерфилософского» пространства).
Можно поставить последний вопрос: в какой мере, методология может актуализировать свой потенциал в направлении возврата себе лидирующего положения? Вполне возможно, что это зависит от ясности и масштабности ее самопостановки в роли «посткультурной» инстанции в современной «интеркультурной» ситуации.
Литература:
- Беляев В.А. Конструируем модерн: Посткультурный и интеркультурный аспекты. Проектно-системный подход. — М.: ЛЕНАНД, 2015. —400 с.
- Беляев В.А. Конструируем модерн: Методологический и диалектический аспекты. — М.: ЛЕНАНД, 2015. —340 с.
- Беляев В.А. Самосознание модерна: Между контр-модерном и пост-модерном. — М.: ЛЕНАНД, 2016. —240 с.
______________