Исторический экскурс: забвение или лишение памяти
(В процессе подготовки темы о конфликтах вокруг памятников, пришлось окунуться в историю)
(Цой Л.Н. – канд. соц. наук, конфликтолог)
Забвение – противоположно памяти. В древнегреческой мифологии имеется миф о реке Лета. Лета обозначает «забвение» и является неотъемлемой частью царства мёртвых.[1] Умершие есть те, кто потеряли память. В русском языке широко известно выражение «кануть в Лету», означающее исчезновение навсегда, предание забвению факты, воспоминания, легенды. Выражение «кануть в Лету» означает, что что-то навсегда может исчезнуть из памяти и обретет вечное забвение. Мы употребляем эту фразу в тех случаях, когда хотим подчеркнуть, что что-то ушло из нашей жизни и никогда не сможет вернуться. «Это давно кануло в лету», — говорим мы о тех событиях, которые не хотим вспоминать или о тех вещах, которые нами давно забыты.
В советской художественной литературе мы найдем «героя», которому насильно уничтожили память, разрушили его идентичность и превратили его в скотину. Варварское средство насилия над памятью описал Ч.Айтматов в легенде о манкурте.[2] «Манкурт» буквально означает «манг къурт» — бешеный волк. Так называли в старину специальные подразделения воинов-рабов которые комплектовались преимущественно из детей-пленников захваченных у других племен. Легенда гласит. Жуаньжуаны,[3] захватившие сарозеки в прошлые 
века, исключительно жестоко обращались с пленными воинами. Они продавали их в рабство в соседние края, и это считалось счастливым исходом для пленного, ибо проданный раб рано или поздно мог бежать на родину. Чудовищная участь дала тех, кого они оставляли у себя в рабстве. Обычно эта участь постигала молодых парней, захваченных в боях. Для того чтобы эти будущие «смертники» навсегда забыли о том кто они и откуда, и ими было легко управлять и командовать.
Они уничтожали память пленника, будущего раба страшной пыткой — надеванием на голову жертвы шири. Сначала им начисто обривали головы, тщательно выскабливали каждую волосинку под корень. К тому времени, когда заканчивалось бритье головы, опытные забойщики-жуаньжуаны забивали поблизости матерого верблюда. Снимали с него шкуру и первым долгом отделяли ее тяжелую часть — выю, делили ее на куски и тут же в парном виде напяливали эти куски выи на гладко обритые головы пленных. Выя вмиг прилипала как пластырь, как современная плавательная шапочка к голове пленника. Это означало надеть шири. После надевания шири каждого обреченного заковывали деревянной колодой, чтобы испытуемый не мог прикоснуться головой к земле. В этом виде их отвозили подальше от людных мест, чтобы не доносились понапрасну их душераздирающие крики, и бросали в степи, со связанными руками и ногами, на солнцепеке, без воды и без пищи. Пытка длилась несколько суток. Брошенные в степи на мучительную пытку в большинстве своем погибали под сарозекским солнцем. В живых оставались один или два манкурта из пяти-шести. Погибали они не от голода и даже не от жажды, а от невыносимых, нечеловеческих мук, причиняемых усыхающей кожей. Неумолимо сокращаясь под лучами палящего солнца, шири стискивало, сжимало бритую голову раба подобно железному обручу. Уже на вторые сутки начинали прорастать обритые волосы мучеников. Последние испытания сопровождались полным помутнением рассудка. Жесткие и прямые азиатские волосы иной раз врастали в сыромятную кожу, в большинстве случаев, не находя выхода, волосы загибались и снова уходили концами в кожу головы, причиняя еще большие страдания. Лишь на пятые сутки жуаньжуаны приходили проверить, выжил ли кто. Если заставали в живых хотя бы одного из замученных, то считалось, что цель достигнута. Выжившего раба поили водой, освобождали от оков и со временем возвращали ему силу, поднимали на ноги. Тот, кто подвергался такой процедуре, либо умирал, не выдержав пытки, либо лишался на всю жизнь памяти, превращался в манкурта — раба, не помнящего своего прошлого. Это и был раб-манкурт, насильно лишенный памяти и потому весьма ценный, стоивший десяти здоровых невольников.
Манкурт не знал, кто он, откуда родом племенем, не ведал своего имени, не помнил детства, отца и матери — одним словом, манкурт не осознавал – кто он и откуда. А потому не было необходимости стеречь его, держать охрану и ем более подозревать в тайных замыслах. Манкурт, как собака, признавал только своих хозяев. С другими он не вступал в общение. Все его помыслы сводились к утолению чрева. Других забот он не знал. Лишенный понимания собственного «я», манкурт с хозяйственной точки зрения обладал целым рядом преимуществ. Он был равнозначен бессловесной твари и потому абсолютно покорен и безопасен. Он никогда не помышлял о бегстве. Манкурту в корне чужды были побуждения к бунту, неповиновению. Он не ведал таких страстей. Зато порученное дело исполнял слепо, усердно и неуклонно. Манкуртов обычно заставляли делать наиболее грязную, тяжкую работу или же приставляли их к самым нудным, тягостным занятиям, требующим тупого терпения. Манкурт пас скот на самых отдаленных пастбищах в любую погоду, не замечания невзгод и лишений.
История показывает, что забвение и лишение памяти превращает человека в скотину, в машину уничтожения или делает его мертвым.
24.10.2016 г.