Яндекс.Метрика

Конфликт глазами лингвиста

Конфликт глазами лингвиста

лингвситика 

В. С. Третьякова

Обращение к юридическому аспекту языка обусловлено очевидной теоретической и практической значимостью данной проблемы. Эта значимость взаимодействия двух наук — юриспруденции и лингвистики — обнаруживается прежде всего в том, что взаимодействие людей, их контакты зачастую порождают столкновения, вызванные противоречиями целей, взглядов, интересов, точек зрения двух сторон и носящие конфликтный характер. Понятием «конфликт» оперируют многие области знания — социология, психология, педагогика, юриспруденция, лингвистика, поскольку противоречия и столкновения возникают практически во всех сферах человеческой жизни: профессиональной, личной, бытовой [1]. Под конфликтом (от лат. conflictus — столкновение) мы понимаем ситуацию, в которой происходит: 1) столкновение 2) двух сторон (участников конфликта) 3) по поводу разногласия интересов, целей, взглядов, 4) в результате которого одна из сторон (S) сознательно и активно действует в ущерб другой (физически или вербально), а 5) вторая сторона (А), осознавая, что указанные действия направлены против его интересов, предпринимает ответные действия против первого участника.

Конфликт может возникнуть только на базе коммуникативного контакта. Противоположность позиций или мысленное действие, никак не выраженное вовне, не являются элементом начавшегося конфликта, и нет конфликта, если действует только один участник. Как отмечает Н.Г. Комлев, конфликт отсутствует в двух случаях: при идеально слаженной интеракции на основании полного взаимного соответствия стратегических и тактических интересов общающихся и при отсутствии всякого контакта между ними [Комлев, 1978, с. 90]. Таким образом, конфликт — это двустороннее поведение, базирующееся на коммуникативном контакте.

Важным вопросом в теории конфликта является понимание и оценка природы конфликта. Оно связано с пониманием природы самого человека: что главное в нем — индивидуальное или социальное?

Принимая ту или иную точку зрения, исследователи соответственно указывают либо на биологическую обусловленность конфликта как изначально присущего природе человека, либо становятся на позиции социального детерминизма, признавая конфликт результатом процессов общественной жизни. На наш взгляд, в природе конфликта сочетаются и развиваются как в системе сложного порядка и внутренние (духовные, личностные), и внешние (социальные) факторы. Их диалектическое взаимодействие определяет природу и человека, и конфликта. Таким образом, с позиции исследователя, наблюдающего за проявлением конфликта в видимой, доступной для наблюдения стадии, мы можем выявить два параметра, характеризующие причины и характер конфликта.

Первый параметр — непосредственные участники конфликта, чье поведение обусловлено комплексом внешних (социальных) и внутренних (психологических) факторов. К внешним факторам, регулирующим речевое поведение, отнесем традиции и нормы, сложившиеся в данной этнокультурной общности, в профессиональной группе, к которой принадлежат говорящие; конвенции, принятые в данном социуме; схемы речевого поведения, ставшие социально значимыми и усвоенные личностью; а также выполнение коммуникантами социальных ролей, определяемых социальным статусом, профессией, национальной принадлежностью, образованием, возрастом и др. К внутренним факторам, определяющим поведение участников конфликта, относим такие, которые обусловлены качествами самих субъектов: типом личности (психологическим и коммуникативным), интересами, мотивами, интенциями, установками и взглядами участников конфликта и др. [Третьякова, 2000, с. 167].

Второй параметр — язык и речь, которые также соотносятся как явления внешнего и внутреннего порядка. Социальная сущность языка, его конвенциональная природа позволяют рассматривать язык в качестве кода, единого для говорящих на данном языке, создающего условия для понимания общающихся, и говорить о языке как о средстве установления контакта в речевом общении. Другое дело речь. Речь — явление индивидуальное, зависящее от автора-исполнителя, это творческий и неповторимый процесс использования ресурсов языка. Ситуативная обусловленность, вариативность речи, с одной стороны, и возможность осуществить выбор для выражения определенного содержания, с другой, делают речь своеобразной, непохожей на речь другого человека. Правильный выбор средств языка, ориентированных на собеседника, способность адекватно передать содержание, оправдывая ожидания партнера по коммуникации, — все это гармонизирует общение.

Но как в языке, так и в речи кроются такие их свойства и особенности, которые создают огромное количество помех, сбоев, недоразумений, приводящих субъектов коммуникации к конфликту. Так, природа языкового знака (лексическая и грамматическая многозначность, омонимия, динамичность, вариативность, отсутствие естественной связи между «означаемым» и «означающим», а также между знаком и денотатом), двукратное означивание языковых единиц (в системе средств в рамках той или иной подсистемы, ряда — первичное означивание в виде нерасчлененного знака; а также в сочетаемости с другими знаками в линейном ряду — вторичное означивание в виде расчлененного знака [Уфимцева, 1990, с. 167]) на фоне гибкости языкового знака и широчайшей его смысловой валентности дают возможность наполнения различным содержанием языковых знаков на уровне речи. В результате объем содержания знаков как единиц языка и как единиц речи не всегда совпадает [Сердобинцев, 1981], что может стать причиной их неоднозначной интерпретации, возникновения «иных смыслов» в высказывании, а это, в свою очередь, может привести к непониманию, нежелательным эмоциональным эффектам, напряженности в речевом общении, которые являются сигналами речевого конфликта. Эти и другие свойства [Ильенко, 1996, с. 7] «живут» внутри языка и несут конфликтогенный потенциал, для реализации которого требуется механизм, приводящий его в действие. Таким механизмом является речь: только в соотнесении с актом речи «виртуальный языковой знак» актуализирует свое реальное значение и, следовательно, обнаруживает свои конфликтопровоцирующие свойства. Однако обладающий такими свойствами языковой знак не всегда обнаруживает их в высказывании. Факт актуализации / неактуализации тех свойств языкового знака, которые создают ситуацию риска, почву для коммуникативных конфликтов, зависит от ситуации общения в целом, главными в которой являются субъекты коммуникации (S и А). Их коммуникативный опыт, языковая компетенция, языковой вкус, отношение к проблемам языка и речи, индивидуальные языковые привычки и другие качества, которые они проявляют в данной ситуации, позволяют устранить коммуникативные помехи или обострить их и довести ситуацию до конфликтной.

Тип речевого взаимодействия можно определить по его исходу. Результат общения обычно связывают с целью общения — с достижением / недостижением речевого намерения говорящего. По тому факту, достигнута ли коммуникативная цель, выделяются два типа общения: эффективное (общение со знаком «плюс») и неэффективное (общение со знаком «минус»). Но цели можно добиться различными способами. Например, цель побудить собеседника к какому-либо желательному для говорящего действию может быть достигнута с помощью речевого акта вежливой просьбы или приказа, выраженного с помощью императива, инвективной лексики, с нанесением оскорбления и унижением личности собеседника. Можно удачно оскорбить партнера по коммуникации, считая свою цель выполненной, если таковой считалось изменение его эмоционального состояния. Правы, на наш взгляд, те ученые, которые эффективность общения связывают с его качеством. Г.П. Грайс под эффективностью понимает такое конвенциональное и интенсиональное воздействие на слушающего, посредством которого он опознает намерение говорящего. Введенный им «принцип кооперации» провозглашает выполнение пяти достаточно известных «максим общения», направленных на достижение эффективности общения [Грайс, 1985, с. 225 и далее]. Е.Н. Ширяев считает, что эффективное общение — это оптимальный способ достижения поставленных коммуникативных задач, когда иллокуция соответствует перлокуции [Ширяев, 1996, с. 14, 30]. И.А. Стернин в основу содержания «эффективное общение» кладет понятие «баланс отношений»: эффективным речевым воздействием следует признать такое, которое удовлетворяет двум основным условием: достигает поставленных говорящим неречевой и речевой целей и сохраняет равновесие между участниками общения, т.е. достигает коммуникативной цели [Стернин, 1995, с. 6]. Таким образом, вопрос ставится о том, как говорящим достигаются цели. Речь идет о качестве общения, оцениваемом по его результату с точки зрения того личностного (психологического) состояния, которое испытывают оба участника коммуникации по осуществлению совместной речевой деятельности. Не случайно поэтому исследователи юрислингвистики одним из критериев оскорбительности считают негативное психологическое состояние, которое приходится испытывать человеку в результате направленного на него речевого воздействия, например, от любителей «крепко выразиться» или в результате лингвистической дискриминации. Возмущение, дискомфорт, подавленность определенной части русского общества, испытывающей унижение и стресс от нецензурных слов, от ущемления ее языковых прав, от направленного на нее языкового ограничения (Почему я должен в своей стране, России, читать не по-русски? Почему я должен изучать чужой язык, чтобы читать надписи на своих улицах?) [Голев, 1999, с. 37] являются показателем негативного психологического состояния и критерием неудовлетворительного качества общения. Критерием же конфликтности является степень неконтролируемости, интенсивности, агрессивности реакции реципиента, которую он, осознавая, что речевое воздействие направлено на него или и на него тоже, осуществляет в ответ на подобное речевое воздействие.

Как мы уже отмечали, конфликт — парный поведенческий акт, поэтому его необходимо рассматривать с позиций двух субъектов общения.

Это специфическое взаимодействие партнеров, протекающее по одному из двух возможных вариантов развития дискурса. Первый — конгруэнция — представляет собой нарастающее подтверждение взаимных ролевых ожиданий партнеров, быстрое формирование у них общей картины ситуаций и возникновение эмпатической связи друг с другом [Шибутани, 1969]. Второй — конфронтация — есть, напротив, одностороннее или обоюдное неподтверждение ролевых ожиданий, расхождение партнеров в понимании или оценке ситуации и возникновение известной антипатии друг к другу [Добрович, 1984]. Как отмечает А.Б. Добрович, согласно конвенциональным нормам общения, чувство антипатии должно скрываться и имеющиеся расхождения следует вербализовать в корректной форме [там же, с. 77]. В случае конфликтного общения ни первое, ни второе не соблюдается. Происходит нарушение конвенций, собеседники не осуществляют какой бы то ни было притирки друг к другу, согласованных соизменений поведения. Конфронтация происходит не просто в результате несоблюдения общающимися норм, конвенций, правил речевого поведения. Внешнее проявление конфликта обусловлено более глубокими, неречевыми факторами, которые являются источником насильственного, агрессивного поведения.

Насилие тесно связано с содержанием конфликта, поскольку под ним понимается тип действия или поведения субъектов, при котором другие субъекты подвергаются физическому или вербальному (вербальное насилие) давлению. Понятие «насилие» соотносится с понятием «агрессия», которая характеризует любое напористое, навязчивое и атакующее поведение, связанное с принуждением и контролем [Дмитриев, Кудрявцев В., Кудрявцев С., 1993, с. 149]. Побудительный механизм агрессии и насилия также кроется в социальных и индивидуальных истоках. С одной стороны, склонность к агрессии и насилию обусловливается социальным опытом, с обретением которого личность из окружающей среды вбирает и накапливает подобные образцы поведения. Индивидуальный опыт общения складывается на основе социально значимых сценариев, которые через повторяемость в определенных речевых ситуациях накапливаются в памяти индивида и, по мнению ван Дейка, создают «базу данных», и используются говорящими во вновь встречающихся речевых ситуациях [Дейк ван, 1989, с. 276]. Многие каналы социального влияния на личность продуцируют насильственные стереотипы, под влиянием которых происходит формирование личности. Семья, школа, армия насыщены примерами далеко не мирных вариантов поведения. Например, проведенный нами эксперимент среди учителей г. Екатеринбурга показал, что в условиях коммуникативной ситуации нарушения учеником правил поведения в учебном процессе 8 из 10 учителей выбирают конфликтную модель поведения [Третьякова, 2000б]. Примеры эффективного применения насилия демонстрируют литература, кино, телевидение, пресса [Речевая агрессия, 1977]. Под воздействием социальных факторов у личности рождается некий внутренний агрессивный мир, который является почвой для формирования вполне определенных стереотипов, норм и установок поведения. С другой стороны, нельзя отрицать и индивидуальную предрасположенность к агрессии и насилию, складывающуюся из особенностей нервной системы, черт характера, специфики темперамента и т.п., которые делают личность более восприимчивой к воздействию других причин, в частности социальных.

Социальные и индивидуальные свойства личности формируют определенный устойчивый стиль поведения в конфликтных ситуациях, который характерен для того или иного типа личности. Авторы юридической конфликтологии [Дмитриев, Кудрявцев В., Кудрявцев С., 1993, с. 1993] выделяют три основных типа личности. Первый, деструктивный, — тип субъекта, склонного к развертыванию конфликта и усилению его, к установлению своего господства, к подчинению другого человека, его интересов своим, к унижению другой стороны вплоть до полного его подавления и разрушения. В быту — это эгоист, зачинщик споров и скандалов; в учреждении — кляузник, сплетник; в толпе — инициатор беспорядков и разрушительных действий. Второй тип — конформный. Субъекты этого типа пассивны, склонны уступать, подчиняться. Такая модель поведения опасна, потому что люди такого типа объективно способствуют и содействуют чужим агрессивным проявлениям. Хотя в других случаях она может сыграть и положительную роль: уступка, компромисс — лучший способ остановить конфликт. Третий тип — конструктивный. Субъекты этого типа поведения стремятся погасить конфликт, найдя решение, приемлемое для обеих сторон [там же, с. 122-124]. Представленные типы отражают в большей степени социальное поведение личности. Они соотносятся с психологическими типами коммуникантов, представленными в грузинской психологической школе [Д.Н. Узнадзе, В.Г. Норакидзе, Ш. Надирашвили и др.]. В.Г. Норакидзе выявил, что структура личности коммуникантов коррелирует между установкой [2] и характером личности. Определив основные типы фиксированной (закрепленной через повторение) установки, исследователь на их основе описал три психологических типа людей: цельные с динамической, конфликтные со статической и импульсивные с вариабельной установкой [Норакизде, 1975, с. 119-127], каждый из которых имеет свой набор признаков, обусловливающих характерологические черты личности. Приведем только один интересующий нас в аспекте данной статьи психологический тип личности — конфликтный с грубо-статической установкой. Его характеризуют внутренние и внешние конфликты, глубокие и интенсивные эмоции, быстрое их возникновение, колебания настроения, импульсивность, неуравновешенность в поведении, пессимистичность, страх и диффузная тревожность, потребность в агрессии, трудность приспособления к среде, упрямство и другое.

Представленные социальные и психологические типы людей интересно соотнести с коммуникативными типами личностей. Опираясь на признаки, проявляющиеся в определенном стиле поведения и существенно влияющие на вербальное поведение человека, выделим три типа личностей на основе их коммуникативных установок: установка на конфликт, конфронтацию; установка на устранение, невмешательство; установка на сотрудничество, кооперацию. Установка на конфликт, конфронтацию характеризует выбор поведения с активным воздействием на партнера по коммуникации, с использованием негативных средств стимуляции речевого взаимодействия, с доминированием роли говорящего, с сосредоточенностью на самом себе в высказывании, с нарушением коммуникативных норм поведения, с навешиванием ярлыков, с использованием прямых и косвенных оскорблений, с преобладанием модальности уверенности в диалоге. Наличие негативно окрашенных интенций S вызывает потребность в агрессии, что дает неадекватную интерпретацию коммуникативной ситуации, в частности интенции А и его поведения, создавая помехи и недоразумения в отношениях с партнером по общению.

Этот тип коммуникативной личности явно коррелирует с деструктивным (по социальным показателям) и грубо-статическим (по психологическим показателям) типами личности. Назовем этот тип коммуникантов конфликтным. Представление о конфликтном типе коммуникантов будет неполным, если его не сопоставить с двумя другими. Второй тип коммуникантов назовем конформистским, он регулируется установкой на устранение, невмешательство. В речевом поведении люди такого типа руководствуются главной стратегией отстранения, проявляющейся в отдалении от других, в реализации индивидуальных целей коммуникации независимо от другого субъекта, в сосредоточенности на собственном «я», в отказе от принятия самостоятельных решений, от возможности повлиять на исход ситуации. Результат такого взаимодействия предугадать сложно. Он может продвигаться как в зону гармонического взаимодействия, так и дисгармонического в зависимости от стечения других коммуникативных обстоятельств, в частности, от коммуникативного типа другого субъекта [3]. Третий, гармонический, тип личности, базирующийся на установке сотрудничества и кооперации, демонстрирует волевое поведение, опирающееся на глобальную стратегию сотрудничества, доминирование фактической интенции, стремление к соблюдению семантической когерентности развиваемой темы, преобладанию модальности уверенности и положительного отношения к речевой интеракции и партнеру по общению, соблюдению конвенциональных принципов и коммуникативных норм общения; это поведение, демонстрирующее способность к пластической адаптации под влиянием речевой ситуации и т.д. Данный коммуникативный тип легко соотносится с конструктивным и цельным типами личностей.

Таким образом, определение природы конфликта и характеристик основных его участников позволяет выявить те пусковые механизмы, которые приводят к назреванию, развязыванию и развитию конфликта. Психологическим механизмом языковой и речевой репрезентации любого конфликта является, во-первых, намерение А применить ответное вербализованное действие на действие S, задевающее его честь и достоинство, и желание его реализовать; во-вторых, неадекватные оборонительные действия («сверхзащита»), что в законодательстве называется «превышение пределов необходимой обороны». Они соотносимы с языковыми и речевыми механизмами порождения конфликта. Назовем некоторые из них: наличие существенных разногласий в интенсиональных и коммуникативных установках S и А; различие в объеме фоновых знаний S и А; разница в структуре и объеме кода (языка) S и А («грамматика» говорящего и «грамматика» слушающего); чрезмерно интенсивное вербальное воздействие S на А с целью достижения своего коммуникативного намерения (использование языка как «инструмента власти» [Блакар, 1987]); употребление языковых средств, наносящих ущерб партнеру по коммуникации (слов с негативным оценочным значением, инвективной лексики); прибегание к конфликтным речевым, паралингвистическим и невербальным средствам, унижающим честь и достоинство собеседника (стратегий дискриминации, подчинения, соперничества, тактик угрозы, клеветы, оскорбления, нанесения обиды и др., оскорбительных жестов, агрессивного тона, угрожающей интонации и др.); нарушение языковых норм, конвенций и правил общения и др.

Механизмы психологического и лингвистического характера находятся в тесном взаимодействии. С одной стороны, язык и речь являются механизмом, располагающим к приведению в состояние действия психологические механизмы. Так, различие в структуре и объеме кода (языка) S и А может привести к агрессии как оборонительному действию. Например, в диалоге — Она умная девка, продвинутая, почти феминистка. А ты не феминистка? — Не знаю такого слова — огрызнулась Олеся … — Брось, все его знают (А. Малышева) — агрессивность вызвана языковой некомпетентностью (незнанием слова и его значения) собеседницы и используется ею в качестве средства самозащиты (ср.: огрызнуться — 1. Издать короткое злобное ворчание, грозя укусить кого-л. (о собаке); 2. перен., разг. Сердито, грубо, отрывисто ответить на какой-либо. вопрос, замечание [MAC. Т.2, с. 590]). Еще один пример. Столкновение участников коммуникативной ситуации происходит как результат применения словесного оскорбления А в ответ на выпады и обидные выражения S: — Вы, Иван Никифорович, разносились так со своим ружьем, как дурень с писаною торбою, — сказал Иван Иванович с досадою, потому что действительно начинал уже сердиться. — А вы, Иван Иванович, настоящий гусак (Н. В. Гоголь).

С другой стороны, язык и речь являются следствием воздействия психологического механизма на поведение участника конфликтной ситуации. Так, неадекватные оборонительные действия, предпринятые в связи с неправильным истолкованием слов, поступков или интенций другого человека приводят с порождению конфликта. Рассмотрим коммуникативную ситуацию из рассказа А.П. Чехова «Смерть чиновника». Мелкий чиновник Иван Дмитриевич Червяков, находясь в театре, чихнул.

… Все чихают. Червяков нисколько не сконфузился, утерся платочком и, как вежливый человек (заметьте!), поглядел вокруг себя: не обеспокоил ли он кого-нибудь своим чиханием? Но тут уж пришлось сконфузиться. Он увидел, что старичок, сидевший впереди него, … старательно вытирал свою лысину перчаткой и бормотал что-то. В старичке Червяков узнал статского генерала Бризжалова, служащего по ведомству путей сообщения.

Объективная конфликтная ситуация полностью отсутствует. Между субъектами нет никакого противоречия, и ситуация не осознается ими как конфликтная до настоящего момента.

— Я его обрызгал! — подумал Червяков. — Не мой начальник, чужой, но все-таки неловко. Извиниться надо.

Предпринято первое мысленное действие, не выраженное вербально, и поэтому оно не является элементом начавшегося конфликта.

Червяков кашлянул, подался туловищем вперед и зашептал генералу на ухо: — Извините, ваше-ство, я вас обрызгал… я нечаянно. — Ничего, ничего… — Ради бога, извините. Я ведь… я не желал! — Ах сидите, пожалуйста! Дайте слушать!

Возник коммуникативный контакт. По-прежнему никакого противоречия не существует, но тем не менее одна из сторон, Червяков, ощущает напряженность, дискомфорт и начинает действовать. Возникает так называемый в социальной психологии «ложный» конфликт [Петровская, 1977, с. 130], все признаки которого в данной ситуации имеются: отсутствие объективной конфликтной ситуации, между субъектами нет противоречия, но тем не менее одна из сторон ощущает конфликтность.

Червяков сконфузился, глупо улыбнулся… В антракте он подошел к Бризжалову, походил возле него и, поборовши робость, пробормотал: — Я вас обрызгал ваше-ство… Простите… Я ведь… не то чтобы… — Ах, полноте… Я уже забыл, а вы все о том же! — сказал генерал и нетерпеливо шевельнул нижней губой. «Забыл, а у самого ехидство в глазах, — подумал Червяков, подозрительно глядя на генерала. — И говорить не хочет. Надо бы ему объяснить, что я вовсе не желал…, что это закон природы, а то подумает, что я плюнуть хотел! Теперь не подумает, так после подумает.»

«Ложный» конфликт продолжает развиваться из-за ошибочной интерпретации ситуации одним из субъектов, тогда как второй понимает ее вполне адекватно. В результате первый начинает предпринимать оборонительные действия («сверхзащита»), второй — отвечать:

Дайте слушать! Нетерпеливо шевельнул нижней губой… Бог знает что! Таким образом, создается реальная конфликтная ситуация, поскольку и вторая сторона начинает ее ощущать как таковую, о чем свидетельствует фраза генерала в конце разговора:

— Пошел вон!!! — гаркнул вдруг посиневший и затрясшийся генерал … затопав ногами.

«Ложный» конфликт перерастает в конфликт «неадекватно понятый» [Дмитриев, Кудрявцев В., Кудрявцев С., 1993, с. 91], когда присутствует конфликтная ситуация, обе стороны воспринимают ее как таковую, но с существенными отклонениями от действительности, а именно с преувеличением масштабов возникшей проблемы (может быть наоборот — значительное преуменьшение). Кстати, для восприятия субъектом ситуации как конфликтной даже не всегда обязательны какие-либо действия с другой стороны. Порой достаточным для подобной оценки ситуации является наличие для другой стороны значительного деструктивного потенциала. Из факта (старичок старательно вытирал свою лысину) делается ошибочный вывод об агрессивных намерениях другой стороны, и субъект, полагая, что защитил себя, развязывает конфликт. Таким образом, исходя из посылки о враждебных намерениях другого, S сам ведет себя агрессивно, что вызывает действительную враждебность другого и тем самым подтверждает первоначальную посылку. Конфликт, возникший по ошибке, может развиваться так, как будто имеет реальный предмет [там же, с. 93].

Подводя итоги, отметим, что конфликт имеет следующие этапы развития: неречевые факторы — потребности, интересы, мотивы, взгляды, определяющие социальный и психологический тип личности, — обусловливают установки индивида на взаимодействие с другими членами коллектива. Установки влияют на формирование целей общения, которые, в свою очередь, определяют выбор субъектом речевых стратегий. Речевые стратегии, являясь речевой реализацией цели, жестко соотносятся с установками (речевые стратегии подчинения и дискредитации соотносятся с установкой на конфликт, конфронтацию; речевые стратегии близости, отказа от выбора соотносятся с установкой на контакт, сотрудничество). Все эти компоненты конфликтного общения — неречевые факторы, установки, цели, речевые стратегии — регулируют выбор тактик речевого поведения, конфликтный репертуар которых очень богат: от прямого оскорбления до самого изощренного способа унижения чести и достоинства собеседника (недомолвки, намеки, двусмысленности, речевые импликатуры и др.) (см. [Вайнрих, 1987, с. 44-87; Николаева, 1988, с. 154-165; Федосюк, 1992; Булыгина, Шмелев, 1997, с. 461-477]).

Любой конфликт — политический, трудовой, психологический, нравственно-этический и др. — имеет языковую и речевую репрезентацию. Как язык, так и речь имеют такие конфликтогенные свойства, которые провоцируют пользователей языка на конфликтное взаимодействие. Эти свойства поддерживаются социальными и психологическими факторами, под влиянием которых формируются устойчивые типы личностей, вступающих в коммуникацию и действующих по тем или иным моделям общения. Реализация гармонической или дисгармонической модели поведения в конфликте предопределяется социальными, психологическими, а также лингвистическими факторами, обусловленными коммуникативным контекстом в целом.


Примечания

1. Существуют типологии конфликтов, в основу которых положены различные основания: количество участников, степень, урегулирования, мотивы, длительность и т.п.

2. Под установкой мы понимаем готовность субъекта к определенному виденью действительности, определенным образом воспринимать, понимать, оценивать и реагировать на нее (cм. [Узнадзе 1961; Петровский 1990]).

3. Как и всякое явление, общение может быть оценено в предельных границах «конфликтное — гармоническое». Эти оценки, маркируя лишь две крайности, позволяют варьирование внутри себя. Интерпретация явления в промежуточной инстанции всегда сложна, особенно если это явление — общение. Типы взаимодействия, находящиеся между полюсами, могут быть оценены по-разному с учетом других факторов.


Литература

Блакар P.M. Язык как инструмент социальной власти // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.
Будина Е.В., Третьякова В.С. Речевое поведение учителя с установкой на конфликт // Проблемы лингвистического образования школьников: Материалы науч. — практич. конф. Екатеринбург, 28-29 марта 2000 г. Екатеринбург, 2000.
Булыгина Т.В., Шмелев А.Д. Приемы языковой демагогии. Апелляция к реальности как демагогический прием // Языковая концептуализация мира (на материале русской грамматики). М., 1997.
Вайнрих Х. Лингвистика лжи // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987.
Голев Н.Д. Юридический аспект языка в лингвистическом освещении // Юрислингвистика-1: проблемы и перспективы: Межвуз.сб.науч.тр. Барнаул, 1999.
Грайс Г.П. Логика речевого общения // Новое в зарубежной лингвистике. Л.,- М., 1985. Вып. 16.
Дейк ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация. М., 1989.
Дмитриев А.В., Кудрявцев В.П., Кудрявцев С.В. Юридическая конфликтология. Ч. 1. Введение в общую теорию конфликтов. М., 1993.
Добрович А.Б. Ролевая модель межличностного общения // Принципиальные вопросы теории знания: Труды по искусственному интеллекту: УЗТГУ. Вып.688. Тарту, 1984.
Ильенко С.Г. К поискам ориентиров речевой конфликтологии // Аспекты речевой конфликтологии: Сб.ст. СПб., 1996.
Комлев Н.Г. Лингво-семантические мотивы возникновения и разрешения межперсонального конфликта // Тез.VI всесоюз. симп. по психолингвистике и теории коммуникации. М., 1978.
Николаева Т.М. Лингвистическая демагогия // Прагматика и проблемы интенсиональности. М., 1988.
Норакидзе В.Г. Методы исследования характера личности. Тбилиси, 1975.
Петровская А.А. О понятийной схеме социально-психологического анализа конфликта. М., 1977.
Петровский А.В. Что такое установка? // Популярная психология: Хрестоматия. М., 1990.
Речевая агрессия гуманизация общения в средствах массовой информации. Екатеринбург, 1997.
Сердобинцев Н.Я. Семантическая структура слова и его коннотация // Теория слова и функционирования словесных единиц. Саратов, 1981.
Стернин И.А. О понятии эффективного общения // Преподавание культуры общения в средней школе. Воронеж, 1995.
Третьякова В.С. Прагматика речевого конфликта // Проблемы лингвистического образования школьников: Материалы науч.-практ. конф. Екатеринбург 25-26 марта 1999 г. Екатеринбург, 1999.
Третьякова В.С. Коммуникативная норма как социально-психологическая сущность // Культурно-речевая ситуация в современной России: вопросы теории и образовательных технологий: Тез. докл. и сооб. всероссийск. науч.-методич. конф. Екатеринбург, 19-21 марта 2000 г. Екатеринбург, 2000а.
Третьякова В.С. Речевое поведение педагога с установкой на конфликт // Детская речь и пути ее совершенствования: Материалы науч.-практ. конференции Екатеринбург 28-29 марта 2000. Екатеринбург, 2000б.
Узнадзе Д.Н. Основные положения теории установки // Экспериментальные основы психологии установки. Тбилиси, 1961.
Уфимцева А.А. Знак языковой // Лингвистический энциклопедический словарь. М.,1990.
Федосюк М.Ю. Выявление приемов «демагогической риторики» как компонента полемического искусства // Риторика в развитии человека и общества. Пермь, 1992.
Шибутани Г. Социальная психология. М., 1969.
Ширяев Е.Е. Культура речи как особая теоретическая дисциплина // Культура речи и эффективность общения. М., 1996.

(Третьякова В. С. Конфликт  глазами лингвиста//Сборник  статей «Юрислингвистика-2: русский язык в его естественном и юридическом бытии» — Барнаул, 2000.   С. 127-140)