Малые войны в сценариях больших геополитических переделов
И здесь мы вплотную подходим к феномену малых войн с особой ролью деструкции сознания в структуре подобной войны. Основная особенность малых войн, выделенных Friedrich A. Frhr. von der Heydte в его книге «Der moderne Kleinkrieg», состоит в том, что это войны, не имеющие никаких профессиональных, правовых и нравственных ограничений 4, которые ведут дилетанты и непрофессионалы (часто разнородные слои гражданского населения) против регулярной армии. В этом случае мы сталкиваемся с каким-то субстанциональным феноменом многогранного, всеобщего тотальновсеединого противостояния и сопротивления, который в точке самого противопоставления очень часто не может быть описан и охарактеризован. Поэтому сам этот конфликт как бы неподвластен однозначным правовым и нравственным оценкам в самой ситуации его протекания. Сама эта неправильная локальная война весьма подвижна и, как быстро мечущийся шарик ртути, способна переходить в гражданскую войну (и, следовательно, содержит в себе элементы гражданской войны), в революцию (и, следовательно, содержит в себе элементы революции), начинаясь как сугубо внутреннее дело, быстро интернационализироваться (перерастать в войну глобального ядерного шантажа). Именно поэтому в случае подобных конфликтов приходится различать, как остроумно замечает Friedrich A. Frhr. von der Heydte, jus in bello и jus post bellum. Что, собственно, это такое было, удается сказать лишь после того, как война закончилась, фактически осуществляя в этом случае рефлексивное оформление (Н. Г. Алексеев) завершившегося действия.
Но как подобная ситуация вообще возможна? И что же все-таки такое маленькая неправильная война?
По всей видимости — это тот тип конфликта, который развертывается на генетическом уровне, до возникновения специализированных систем мыследеятельности, связанных с военным делом. То есть в типе локальной войны мы спускаемся к генетически исходным формам конфликта, из которых, собственно, появилась и выросла сначала война как таковая, а затем и современная война. И здесь мы попадаем в ситуацию какого-то странного противоречия. Friedrich A. Frhr. von der Heydte показывает, что неправильная война как совершенно особый самостоятельный тип войны появляется достаточно поздно — в ХХ веке, а до середины ХХ века guerilla (guera — война, а guerilla — маленькая война) никогда в истории не играла самостоятельной роли. То есть это самый последний тип и, следовательно, должен быть самой развитой формой войны, но с точки зрения деятельностного анализа — это генетически исходная форма войны, в которой как бы осуществляется спуск назад за рамки специализированных видов военной деятельности.
Этот спуск назад означает переход в ситуацию тотального бескомпромиссного изничтожения и уничтожения, когда все правовые и нравственные ограничения и нормы ничего не значат и отходят на задний план. Война перестает рассматриваться как рыцарский турнир за благожелательный кивок прекрасной дамы, когда в честном поединке по четко определенным правилам ведется состязание. И этот поединок является в очень большой мере символическим событием — победа в поединке определенного воина означает победу дамы, во имя которой рыцарь вел бой, над своей соперницей. В малой войне столкновение военных группировок перестает вообще рассматриваться как символическое событие 5
— это реальнейшее событие, которое ничего не означает, кроме самого себя. Разгромили группу партизан, и это не означает, что должны сдаться на милость победителя населенные пункты, из которых были эти партизаны. Партизаны не символизируют и не представляют населенные пункты — они представляют лишь самих себя, свое желание любой ценой уничтожить как можно больше противников 6. Наоборот, эти населенные пункты поставят новых партизан — слабосильных стариков и детей, которые будут убивать представителей регулярных войск исподтишка и любыми способами.
Конечно же, нельзя сказать, что во время военных действий обычной войны не осуществляется постановка воюющих сторон в ситуацию смертельной опасности, когда будут убивать людей с одной и другой стороны. Война и есть не что иное, как смертельный поединок противоборствующих сторон. Но в развитии военного дела достаточно четко может быть прослежена и выявлена тенденция, в соответствии с которой ставится задача сделать систему военного убийства все более и более цивилизованной и все более и более локализовать и отграничить сам момент убийства (например, отделив убийство на поле боя от убийства гражданского мирного населения). С другой стороны, есть и другая тенденция — сделать все более технически эффективными и совершенными сами орудия убийства. И, безусловно, вторая тенденция все время налезает и наползает на первую — особенно это становится очевидным в ХХ веке, когда были созданы системы вооружения, в принципе способные уничтожить цивилизацию. (За счет этого, кстати, еще более возросла роль сознания в войне на основе возникновения феномена рефлексивного управления разрабатываемыми замыслами в ситуации ядерного шантажа 7.)
Но в феномене локальной войны мы опять возвращаемся к исходной точке, к генетически исходной форме войны как стремлению тотально уничтожить на всех уровнях систему жизнедеятельности противника. С этой точки зрения война как форма мыследеятельности противостоит состязательной игре и борьбе, в которой необходимость уничтожения противника либо вообще отсутствует, либо носит символический характер. В феномене локальной войны мы же сталкиваемся со стремлением противоборствующих сторон к тотальному полному уничтожению любыми возможными средствами противостоящей системы жизнедеятельности и всех ее сопровождающих духовных атрибутов: религии, культурных ценностей и так далее. Но как подобная форма, казалось бы, кровожадных пещерно-безудержных инстинктов оказывается возможной в конце ХХ века с его феноменом международного права и бесконечным числом носителей этого права — международных институтов? По всей видимости, это связано с тем, что сам создаваемый международный порядок тотально-жизнедеятельностно отрицает ряд исходных этнонациональных социокультурных образований и нацелен на их уничтожение. И, в частности, под эгидой вводимого и создаваемого международного порядка возникают проводимые в жизнь решения о геополитическом переделе сложившихся балансов: этнонациональных, конфессиональных, социально-стратовых и так далее. И, сообственно, в проектируемых рамках этих переделов (например, идея Бжезинского — раскрошить Россию на бесконечное число карликовых государств) возникает феномен локальной неправильной войны с невероятным уровнем агрессивных устремлений уничтожить исходную социокультурную систему любыми средствами и способами.
Проекты геополитических переделов, подобно идеям Киссинджера, во всеуслышание не заявляются и публично не распространяются — поскольку они человеконенавистнические и преступные. Они реализуются за счет слома сознания у групп населения, входящих в системы жизни, захваченные проектом передела. Так называемая национальная элита вдруг встает на точку зрения определенного проекта, не объявляя этого (ну, например, проекта уничтожения территориальной целостности России), и начинает с позиций этого проекта осуществлять консциентальную войну по отношению к собственному населению. Обнаружить это возможно только при условии вбрасывания глобального конструктивного (позитивного) проекта, противостоящего проводимому в жизнь проекту разрушения. Только после введения позитивного проекта впервые может быть высвечен и определен негативный проект, негласно и неявно являющийся точкой опоры в консциентальной войне. Таким образом, консциентальная война, как и неправильная локальная война на тотальное уничтожение определенных систем жизни, являются механизмами и определенными инструментами глобального передела мира. Но в чем состоят основные принципы организации мирового порядка, которые связаны с консциентальной войной и локальной неправильной войной по Friedrich A. Frhr. von der Heydte?
Для каких войн нужно консциентальное оружие
Малые войны в сценариях больших геополитических переделов
Тотальная антисистема и локальная химера
______
Для философствующих конфликтологов
Конфликтология и конфликты