СМД-подход в становлении и развитии российской конфликтологии

 СМД-подход в становлении и развитии российской конфликтологии.

(Цой Любовь Николаевна — канд. соц. наук, конфликтолог)

 Статья посвящена   Первой он-лайн методологической конференции памяти Г.П.Щедровицкого  23 февраля 2015 г. 

 1.     Является ли конфликтология наукой?

Рождение  и развитие  общественных/гуманитарных  наук  в  СССР — развивалось на основе ИДЕИ  конфликта двух  идеологий  – отечественной (социалистической/коммунистической)  и западноевропейской (буржуазной).   После распада СССР – общественные науки  в России были лишены идеологической составляющей, и конфликт ИДЕЙ оказался ничтожным перед открывшимися возможностями развития демократии  и рыночных отношений  по западному образцу.  В период формирования  России, как нового государства, социологи отмечали, что   Россия  — это общество всеобщего риска, обострения крайних форм конфликтов и насилия. [3]

После распада СССР, внимание российских исследователей к конфликтологии на Западе — возросло.  Большинство исследователей  заявили о существовании  новой для России науки – конфликтологии. [4] Исследования показывают, что американцы все концепции в социальных науках   разрабатывают как универсальные.[5]

Молодое конфликтологическое сообщество разделилось на две группы: большинство без всякой критики приняло тезис о существовании конфликтологии, как науки, а небольшая часть критически отнеслась к такому  утверждению.[6] Классическая наука предполагает наличие дистанции между исследователем и объектом исследования. Если объектом исследования является конфликт, то необходимо определить этот социальный феномен из пространства вне конфликта, то есть со стороны, применяя весь научный инструментарий какой-либо научной дисциплины. Развитая научная дисциплина должна содержать, как минимум, не менее восьми основных типов единиц,[7] которые включают в себя:

• эмпирические факты;
• средства выражения (язык описания, оперативные системы математики,

системы понятий);

• методики (системы методик, процедуры научно-исследовательской работы);
• онтологические схемы, изображающие модель идеальной ситуации;
• модели, репрезентирующие частные объекты исследования;
• знания, объединяемые в систему, теории;
• проблемы, которые исследуются данной научной дисциплиной;
• задачи научного исследования.

Между всеми этими единицами-блоками существуют отношения и связи рефлексивного отображения.[8] Научное исследование возможно в любом из обозначенных блоков, другие блоки привлекаются в исследование в соответствии со схемой. Факт наличия нескольких знаний об одном объекте не дает оснований ставить вопрос об их объединении. Чтобы действительно связать и «объединить подобные знания, их нужно еще предварительно перестроить»,  создав «модель-конфигурант». [9]

Какой багаж имеет собственно конфликтология? Несомненно, она имеет эмпирические факты, т.е. конфликты во всем их многообразии и формах проявления.   Все основные элементы научного знания заимствованы из разных дисциплин понемногу. Фактически и объективно мы можем признать, что конфликтология на современном этапе развития не является самостоятельной наукой, так как не имеет еще своего языка описания, средств выражения и даже собственного предмета исследования.

Таким образом, можно констатировать, что российской конфликтологии как науки еще нет, ей еще только предстоит состояться. «Она представляется мне корпусом русских гуманитарных дисциплин, объединенных общей методологической и философской основой, отвечающей вызову времени, истории. Значение этой основы трудно переоценить, на сегодняшний день оно представляется определяющим. Нам нужна русская философия конфликта». [10] Конфликтология не является наукой, что не только не   снижает ее значимости, но  и   открывает  новые возможности для ее становления в России.

1. Социологические факты    в конфликтологическом аспекте

 

• Мир «окунулся» в  системный кризис глобального финансового капитализма, опирающегося на мировую эмиссионно-кредитную систему, которая находится в руках США. Россия была вовлечена в эту систему  через радикальную декапитализацию хозяйства, долларизацию экономики, приватизацию с политическими целями^[11].
• Экономическое укрепление России неизбежно   приводит  к ожесточенному внешнему противодействию. Агрессия идет и как политическая, так и экономическая, включая мероприятия по «смене режима». Америка   в прямом смысле объявила свою цель – смена власти в России и переход к  разрушению России, деструктивному сценарию.  Замыкающая идея Запада – это идея  мирового господства, идея однополярного мира.^[12]
• Страна, победившая во Второй мировой войне, страна, которая была политическим гарантом мировой стабильности, страна, которая была крупнейшим экономическим субъектом (20% в мировом совокупном доходе), – стала экономическим и политическим аутсайдером и превратилась из страны  «мирового распределения труда»   в «ресурсную провинцию».
• В конце 2014 года США приняли «Акт о поддержке свободы на Украине 2014»,^[13] законодательно закрепивший конфронтационную стратегию США по отношению к России на обозримое будущее. По сути, этот закон повторяет Директиву № 66 «Экономические связи Восток – Запад и санкции, связанные с Польшей»,^[14] принятую в ноябре 1982 года Советом национальной безопасности США. Тогда ввод военного положения в Польше явился предлогом для введения жёстких экономических санкций против СССР.    Сегодня аналогия с событиями 2014 года вокруг России и Украины очевидна… Украина оказалась инструментом   в руках Америки.  Америке и  Западу  нужны ресурсы России  и её необозримая территория. Во время перестройки было разрушено государство СССР то, что считалось несокрушимым и монолитным.   По сценарию конца 2000 г. — Россия должна была полностью разоружиться к 2015 году.
• Самые крупные игроки  противостоящие друг другу на международной арене — это США в союзе с ЕС  и Россия.  Россия не согласна с Американской гегемонией и не будет ей  подчиняться.^[15]
• Столкновение  (конфликт) ценностей  между Западом и Россией    оказывает опосредованное (или непосредственное)  влияние на специфику  развития конфликтов    трансрегионального   регионального  и локального уровней.

 

1. 3.     Российская конфликтология – возвращение к     конфликту  идей.

В условиях социальной нестабильности,  в состоянии кризиса и  рисков распада государственности,  социологи,  в  первую очередь, обращают свое внимание на  прочно зафиксированные в общественном сознании  ценности  и угрозы,   фиксируют  всплеск  интереса общества  к   чертам национального характера, к  «национальной мифологии»,  которые    опираются, в основном,   на   исторические  прецеденты противостояния русского народа  некоторой внешней (жестокой и агрессивной) силе:     «русский дух» просыпается одновременно с духом «священной войны», а может  наоборот, «священная война» пробуждает «русский дух», «образ народа». [16]

Сознание  русского человека  стремится не только   «ПОНЯТЬ   конфликт как логическую и онтологическую границу применимости представлений всех перечисленных гуманитарных дисциплин в отношении человека, его субъектности (души), способов его участия в мышлении, деятельности, истории». [17]

В этом плане, строя российскую конфликтологию,  неизбежно «придется подвергнуть ревизии, рефлексии и историческому осмыслению развитие собственно русской философии, включая заимствованный марксизм, начала русской православной философии, а также русский (советский, российский) постмарксизм, включая философию и   системо-мыследеятельностный (СМД) подход»,[18] основателем которой был  Зиновьев А.А.[19] и его ученик, последователь  — Щедровицкий Г.П. [20]

Важнейшей задачей    российской конфликтологии, построенной на русской  философии конфликта – должна стать    историческая реконструкция конфликта ИДЕЙ, определявших становление и развитие, а также гибель советского проекта.[21]   При всех своих недостатках, писал Зиновьев А.А.,  советское общество было вершиной российской истории, это был великий социальный эксперимент, и он оказал огромное влияние на всё человечество, и на  эволюцию человечества.

1. 4.     Системо-мыследятельностный  (СМД) подход: идеи о конфликтах.

Существует два методологических  подхода в исследовании конфликтов:   натуралистический  и деятельностный. [22] Ни в одной зарубежной и отечественной работе мы не обнаружим такого различения (интеллектуальной оппозиции), которое предложил Г.П. Щедровицкий в исследовании объекта, находящегося одновременно в поле зрения гуманитарных и естественных наук – это натуралистический и системодеятельностный подходы.

Основания, которые заставили его сделать это различие, весьма просты, хотя и не тривиальны. «Если мы пришли к такому положению дел, что представления об объекте    изучения кажутся нам нескладными и внутренне противоречивыми, если они не раскрывают новых перспектив перед нашей практикой, если нам приходится то  и дело констатировать, что в наших представлениях об объекте нет теперь порядка, то надо, говорим мы, перестать «пялиться» на объект и  в нем искать причины  источники этого беспорядка», а обратиться к своим собственным средствам, методам и формам организации, и произвести перестройку в них. Ибо наши представления об объекте, да и сам объект как особая организованность, задаются и определяются не только и даже не столько материалом природы и мира, сколько средствами и методами нашего мышления и нашей деятельности. И именно в этом переводе нашего внимания и наших интересов с объекта как такового на средства и методы нашей собственной мыследеятельности, творящей объекты и представления о них, и состоит суть деятельностного подхода». К такому объекту относятся социальные конфликты, которые  являются не только и не столько предметными, но и общими для многих наук. Уже одно это обстоятельство должно заставить конфликтологов искать формы совместной работы над общими проблемами, формы междисциплинарной коммуникации и комплексного полипредметного мышления.  Методологический смысл интеллектуальной оппозиции натуралистического и системодеятельностного подходов, суть расхождений, разделяющих «натуралистов» и «деятельностников» и «суть конфронтации между ними оказывается заключенной совсем  не в том, системные или несистемные представления об объекте мы исповедуем, а в том, какой подход – натуралистический или деятельностный реализуем мы в своем мышлении и в своей научно-исследовательской работе. Именно это различие образует сердцевину, чуть ли не всех методологических проблем в разных науках». [23]

Главный принцип, который разделяет их сейчас, это уже не различие в научно-предметных представлениях, а методологические различия в подходах, различия в способах онтологического видения и представления мира, различия в средствах и методах нашей мыслительной работы, оформляемые часто как различия в «логиках» нашего мышления. Так, например, два специалиста, исповедующих, скажем, системный подход, легче сговорятся между собой, даже если один из них геолог, а другой социолог, нежели в том случае, когда оба они геологи, но один работает в системных представлениях, а другой в вещных. Эта существенная характеристика современной социокультурной ситуации, которая должна учитываться в анализе. Исследователь-натуралист никогда не задает вопросов, откуда взялся «объект».

Если натуралистический подход ориентирует нас в первую очередь на материал природы и в нем непосредственно видит разрешение затруднений и парадоксов современной науки, то деятельностный подход, напротив, ориентирует нас в первую очередь на средства, методы и структуры нашей собственной мыследеятельности и в  их перестройке и развитии видит путь дальнейшего совершенствования самой науки. В этом главная идея деятельностного подхода и в этом отличие его от натуралистического подхода.

Потребность в таком различении для социокультурного пространства России очень велика, ибо в реальной практике вмешательства специалистов в конфликты, приходится заново реконструировать конфликт, преодолевая недоверие, критичность и скепсис по отношению к  любой информации (знаниям и т.д.) в конфликте, если она не соответствует интересам и представлениям какой-либо стороны. В силу этого сам процесс объединения и соорганизации  различных знаний об одном объекте становится важной методологической и эпистемологической проблемой, требующей специального обсуждения в российской конфликтологии.

Организационно-деятельностная (ОД) модель первичного  конфликта в рамках СМД подхода утверждает,  что:

• в основе     конфликта  «лежит противоречие, но отнюдь не «всего чего угодно со всем чем угодно» (как иногда, по сути дела, эмпирически классифицируют «конфликты»), а только парадигматик действия/взаимодействия у сторон взаимодействия.  Что же касается противоречий между другими определенностями взаимодействующих сторон действия, то они выступают здесь в качестве условий взаимодействия (т.е. условий в равной мере как конфликтных, так и бесконфликтных его форм)»; [24]
• содержательный смысл у конфликтов,  их функциональность может появиться «только в обществе, ориентированном на развитие, в котором история рассматривается как перманентный процесс ценностного выбора и самоопределения, как инновационный процесс»;[25]
• социальные  изменения происходят на  основе  соотношения в них «естественного/искусственного начал, принятым в СМД-методологии. В ее рамках противопоставляется по крайней мере четыре культурно-исторических типа социальных изменений: естественная эволюция, искусственное развертывание, естественно-искусственное развитие и искусственно-естественное становление»;
• исследование и развитие конфликтов возможно в двух  рефлексивно организованных направлениях:   1) Rre-рефлексия —  оценивает непосредственно-практическое продолжение той или иной деятельности как бесперспективное; 2)  Rpro-рефлексия вынуждена переводить содержание этой деятельности в коммуникационно-мыслительный план поиска ответа на вопрос «что в ней должно быть изменено» для дальнейшего успешного осуществления деятельности в новых социальных условиях. «Этот перевод обеспечивает подключение мышления, артифицирующего естественный процесс «проб и ошибок». Тем самым конфликт может выступать в роли механизма преобразования «качества» социальных изменений, их перевода из эволюционного плана (естественные изменения) в план социального развития (естественно-искусственные изменения)»; [26]
• функциональность (содержательность) конфликта как непосредственного противодействия напрямую связана с работой рефлексивного механизма, способного переводить конфликтогенную ситуацию в коммуникационно-мыслительный план. В   рефлексии должно возникнуть два отношения: первое – то возможность « посмотреть назад и ответить на вопрос, что было, и он может тут же, в рефлексивной позиции, задать себе вопрос, что будет? … рефлексия обеспечивает членение мыследеятельности, а с другой… организацию прошлого и будущего из рефлексивной позиции»; [27]
• парадигматический план социального взаимодействие — это план долженствования, в котором обретают конкретный операционально-действенный смысл ценности правильного (правила) и тем самым справедливого в этой сфере.
• основная установка   стратегии, с точки зрения ОД-модели, состоит в преобразовании исходного конфликтного противодействия в те или иные формы продуктивного софункционирования сотрудничества (конструктивного содействия) с конкуренцией (конструктивным противодействием);[28] 
• отказ от   того  представления, что  конфликт имеет   «естественную» природу, так как    в  этом случае, мы   помещаем конфликт в  реальную конфликтообразующую деятельность (и мышление) в «тень», что предоставляет  возможность замаскировать ее (их) под позицию незваного доброжелателя, навязывающего помощь в «разрешении» «естественно возникшего» (лишающего участников субъектности) противостояния;
• любой договор только тогда гарантирует реальное преобразование конфликта в конструктивные виды взаимодействия, когда обе стороны рассматривают требования, которым они обязуются подчинить свою будущую активность как справедливые;
• так как  большая часть эмпирических конфликтов располагается между двумя такими полюсами как нормы и их реализация, а разрешение опирается как на элементы апелляции к принципам, правилам и культурным нормам (парадигматике) организации «подобных» взаимодействий, так и на собственно креативные, ситуативные элементы,  то особенность конкретного взаимодействия связанно  с принципом  «здесь и теперь».

Потребность в таких различениях и идеях СМД подхода  для социокультурного пространства России очень велика, ибо в реальной практике «вмешательства» специалистов в конфликты, приходится заново реконструировать конфликт, преодолевая недоверие, критичность и скепсис по отношению к  любой информации (знаниям и т.д.) в конфликте, если она не соответствует интересам и представлениям какой-либо стороны.[29]

5. Конфликты как  долгосрочный механизм разворачивания геополитики.

Признавая, что конфликт — неизбежный механизм самоутверждения субъектов, их самоопределения, создатели международно-правовых актов не учитывают этого обстоятельства и придают конфликту негативный/отрицательный смысл, тотально отождествляя его с насилием и агрессией, акцентируя   внимание на разрешении противоречий ДО их крайнего обострения.  То есть крайнее   обострение противоречий —  международное право  рассматривает как нежелательное и  относит этот феномен к  конфликту. «Нормальными и естественными для международных отношений  являются лишь противоречия. Разрешение их через международный конфликт не только не обязательно, но и вредно, пагубно, недопустимо. Превращение противоречий в конфликты свидетельствует о низком уровне политической культуры, неумении или нежелании добиться разрешения противоречий цивилизованными средствами, которые были зафиксированы еще в конвенциях 1899 и 1907 гг. о мирном разрешении международных столкновений». ^[30]

Представление о конфликте, как  указателе на низкую  политическую культуру не позволяет обнаружить/выявить в конфликте  ресурсную/конструктивную составляющую.  Если субъектами международного права являются государства, то перспективно рассматривать конфликт как первичное искусственное, а не естественное образование, т. е., конфликты создаются  государствами  осознанно и целенаправленно, ради развития и утверждения собственных позиций.   «Именно конфликты, а не войны, являются долгосрочными механизмами разворачивания геополитики (а в отношении личности, человека — его судьбы, жизни). Поэтому действительный, а не мифологический (утопический) метод «разрешения» конфликтов должен состоять именно в создании принципиально разрешимых конфликтов (то есть это требование к их устройству), в противовес созданию неразрешимых». ^[31]  Признание права на конфликт  позволит субъектам говорить о праве на конфликт, не позволяя  сильным мира сего присваивать себе конфликт как собственность, развязывая войны.^[32]

Важно для    русской философии конфликта разрабатывать инструменты/технологии   видения/обнаружения/предотвращения и  формирования конфликтов в России, привнесенных извне, за счет импортированных либеральных представлений.  Распад СССР, дальнейшая фрагментация (развал) России (также и Украины) с точки зрения внешнего управления, указывают на наличие разных  типов    конфликтов, основные из которых:

• между бедными и богатыми (трудом и капиталом),
• между национальными сепаратистами и мультинациональной федерацией (империей),

На наш взгляд, в исторической ретроспективе  такие конфликты неразрешимы.

Предстоит критические осмыслить принципы и рекомендации западных конфликтологов. Так, например, в широко известной работе Фишер Р., Юри У. в главе авторы рекомендуют «Сосредоточьтесь на интересах, а не на позициях».  ^[33]  Но интересы могут лишь искать компромиссы, которые ни при каких условиях не могут быть собственно решением конфликта. Изменение же онтологических представлений (а значит, и связанных с ними позиций) является, напротив, механизмом  истории.

Российских конфликтологов,  желающих работать, в том числе эмпирически, с более массовыми и «доступными» социальными конфликтами, ничто не ограничивает в применении искусственно-технического и исторического подходов, а также и принципов содержательности. Однако им придется «построить и обосновать соответствующую локальную дисциплину, фиксирующую конфликты конкретного типа. С неизбежностью такая дисциплина будет проблематизировать те или иные представления из области управления (методологии и философии управления), а также политики и права. Придется понять конфликт как логическую и онтологическую границу применимости представлений всех перечисленных гуманитарных дисциплин в отношении человека, его субъектности (души), способов его участия в мышлении, деятельности, истории».^[34]

 С учетом наличия  четырех  основных уровней  внешнеполитической деятельности любого государства  (глобальный, трансрегиональный,   региональный и локальный), для российской конфликтологии    можно  сформулировать  следующие  задачи:

• способствовать  миротворческим действиям;
• содействовать диалогу между разными культурами, субъектами деятельности   и социальными группами;
• создавать возможность сближения России с остальным миром, в целях  того, чтобы русская культура была воспринята во всем  мире, как положительный фактор   в разрешении межгосударственных конфликтов;
• защищать     российские  ценности, историю страны, традиции, символы, память о погибших  за Россию  в ВОВ и в других  войнах;
• выявлять    чуждые Российской культуре ценности и нормы,     осуществляя профессионально-интеллектуальную работу по различению    правды  от  неправды, фактов от интерпретаций и т.п.;
• разрабатывать  технологии цивилизованного разрешения конфликтов,  в целях поиска компромиссов и сохранения национальной идентичности конфликтующих сторон;
• критически анализировать рекомендации западных конфликтологов, с учетом  разных, иногда несовместимых онтологических представлений и ценностей;
• обнаруживать/выявлять в конфликте  ресурсную/конструктивную составляющую»;
• разрабатывать инструменты/технологии   видения/обнаружения/предотвращения и  формирования конфликтов в России, привнесенных извне, за счет импортированных либеральных представлений, направленных на разрушение идентичности и целостности  России. 

21 февраля 2015 г.  Москва