Межэтнические конфликты и фундаментальные ценности

Межэтнические конфликты и фундаментальные ценности

Если подобные представления о содержании концептов «конфликт» и «этнос» рассматривать в качестве рамочных, то какие формы социального противодействия осмысленно интерпретировать в качестве собственно межэтнических конфликтов?

В рамках ОД-модели конфликта, очевидно, только деструктивные, не имеющие общей регулятивной, парадигматической основы[1]. Но, установить является ли та или иная форма противодействия конфликтной, с точки зрения такой модели сравнительно просто, а вот ответить на вопрос идет ли речь о собственно межэтническом противодействии несравненно сложнее. Здесь явно недостаточно только того обстоятельства, что сторонами противодействия выступают представители разных этнических общностей, даже если в качестве интегративного субъекта противодействия выступает большая часть этнической общности или даже она как таковая[2]. Необходимо, чтобы это противодействие выступало бы как способ утверждения «межэтнических отношений», т.е. отношений возникающих на основе и по поводу «этнического» и в них должны отстаиваться не какие-нибудь, а именно «этнические интересы»[3].

Хотя ответ на подобный вопрос – в чем конкретно эти интересы состоят? – очевидным образом зависит от понимания природы и сущности этнического, но основополагающие интересы субъектов, как витально организованных целостностей, выражены в присущем им «инстинкте самосохранения»[4]. И, поэтому, основное объективное содержание межэтнического противодействия — это борьба за свое сохранение. Причем такая, в которой другая сторона такого противоборства целенаправленно и/или «по факту» ставит историческое бытие параэтнической общности под вопрос.

Отмечаемый всеми исследователями межэтнических отношений взрыв политической активности меньшинств 60-70-х годов XX столетия, в орбиту которого попали практически все западные страны, лишь завершил, ставшую практически повсеместной с конца XIX — начала XX в., политизацию самосознания исторически сложившихся меньшинств. С ней связаны образование этнических партий, разработка собственных национально-политических доктрин, усиление автономистских и сепаратистских тенденций в современных национальных государствах и т.п.[5] Практически с этого же времени ведут свой отсчет и исследователи межэтнических конфликтов, поскольку этнополитическая активность часто приводила и приводит к конфронтации и насилию[6].

С появлением этнических партий и движений именно они стали претендовать на определение (идеологически и социально-практически) того, в чем состоят интересы тех или иных параэтнических общностей и интерпретировать те или иные события в жизни современного общества как межэтнические противоречия и противоборства. При этом, будучи не в силах удовлетворить свои интересы в конкурентной форме противодействия, они стараются его перевести в конфликтную форму, нередко успешно выдавая те или иные корпоративные интересы параэтнических элит за этнические интересы как таковые и используя механизм «этнической мобилизации» в качестве средства решения своих узкоклановых проблем[7].

Объективная динамика развития современных общественных организмов такова, что ей неизбежно сопутствуют глубокие изменения в «образе жизни» всех параэтнических общностей. Вполне понятное желание поставить эти изменения под контроль только тогда обретет адекватную и эффективную форму, когда удастся отделить необходимые и неизбежные изменения от тех, которые инспирированы стремлением удовлетворить интересы одних параэтнических общностей и групп за счет других. В противном случае нет и не будет никакой возможности ограничить полный произвол в деле такой мифологизации межэтнических отношений, в которой любые события общественной жизни интерпретируются как действия «чужого», иноэтнического субъекта либо как просто игнорирующие законные интересы «своей» общности, либо как целенаправленно их ущемляющие к собственной выгоде. Именно это обстоятельство эксплуатирует современный национализм, как идеология и определенная социальная практика, предлагая свой универсальный способ разрешения всех подобных проблем[8].

Именно поэтому выяснение природы и значения «этнического» в социальной жизни, с одной стороны, и «природы» конфликтного противодействия, с другой, являются первой необходимой предпосылкой адекватного ответа современного общества на «этнический вызов».

Управление межэтническим конфликтом, стремящееся его разрешить, должно быть направлено, точно также как и управление любым другим конфликтом, в основном и по преимуществу непосредственно на парадигматический строй взаимодействия и только опосредованно на сами актуальные действия сторон. Такое управление может осуществляться разными конкретными путями и разными способами. Но необходимой предпосылкой для такого управления является сама возможность изменения подобных игровых правил, на которые должны согласиться стороны конфликтного отношения. Другими словами, такое преобразование оказывается возможным только тогда, когда парадигматическая основа взаимодействия признается релятивной обеими сторонами конфликта.

Именно эта предпосылка, как уже отмечалось выше, отсутствует там, где речь идет о межэтнических отношениях, так как в этой сфере мы имеем дело с явлениями, где в основе происходящего социального противодействия конфликтующие стороны усматривают фундаментальные духовные – тео-этно-национальные ценности, рассматривающиеся в качестве абсолютных и непреложных. Естественно, что конфликты, стимулируемые или регулируемые значениями такого рода, оказываются и неуправляемыми и хроническими.

Очевидно, для такого рода конфликтов первой задачей парадигматической релятивизации может быть сепарирование конфликтного пространства, его разделение на такие подпространства, одним из которых станет фундаментальное (сакральное или абсолютное), ортогональное остальным релятивным (профанным или относительным) подпространствам. Причем таким образом, чтобы всемерно сузить сакральное пространство, по возможности вывести его за пределы социального противодействия как такового и тем самым открыть дорогу для взаимной релятивизации парадигматик.

Речь здесь идет, очевидно, о принципиальной возможности и самом принципе дифференциации конфликтного пространства: разделении и выделении в рамках этнического пространства надэтнической и субэтнических его составляющих. Это означает выделение в нем подпространства относящегося к осевой реальности социума, по отношению к которой субэтнические составляющие этнического пространства оказываются в одном и том же отношении. Такое представительство в осевой реальности, выступая в качестве общей части этнического пространства, может фактически опосредовать и упорядочивать отношения между ними[9].

Эту реальность конституируют, в первую очередь, те обобщенные и общечеловеческие ценности, которые традиционно относят к ценностям культурно—цивилизационным (цивилизационным) в их противопоставленности культурно-почвеническим (почвенническим)[10]. Где основной особенностью почвеннических ценностей (миропонимания и мирочувствия), в их отличии от цивилизационных, является их такое принципиально-синкретическое единство, в котором еще не дифференцированы религиозные, правовые, политические, эстетические и т.п. мотивы и представления, нравы и обычаи «образа жизни» того или сообщества[11].

Прекращение, замораживание или выход из конфликта всегда предполагает проведение некоторой политики в целях выстраивания новых отношений между противоборствующими сторонами. Важнейшим обстоятельством, определяющим лицо такой политики, является различная рефлексивная выраженность взаимоотношений естественной и искусственной компонент в цивилизационных и почвенических ценностях. Для субреальностей и выражающих их своеобразие почвеннических ценностей характерно, что если они и подвержены изменениям, то только в процессе имманентной исторической эволюции и плохо приспособлены к артификации и развитию. Практически любая артификация рассматривается здесь как посягание «на святое». И наоборот, конвенциональность – базовая ценность осевой реальности и релятивизация как текущих отношений, так и парадигматической их основы возможны только в этом пространстве. Поэтому чем большая «часть» социального пространства оказывается ассимилированной осевой реальностью, тем большая часть конфликтных отношений оказывается в принципе разрешимой.

Отсюда вовсе не следует, что необходимо стремиться превратить все социальное пространство в осевое. С одной стороны, это невозможно, а с другой и нежелательно, поскольку способно привести к прямо противоположному результату в силу «витальности» субпространств, питаемых почвеническими ценностями. Речь идет о процессе артификации динамического равновесия между культурно-почвеническими и культурно-цивилизационными ценностями ценностного «логоса» (как условия и результата социально-исторического процесса конвергенции-дивергенции культур и социокультурных общностей), оптимального с точки зрения доступных сдержек и противовесов в данных исторических условиях.