Залысин И.Ю.
Один из современных политологов справедливо заметил, что насилие — это великая головоломка политики [1]. Проблемы начинаются уже с поиска ответа на вопрос о том, что такое насилие. Одни считают, что насилие является синонимом вреда, зла, причиняемого человеку. Другие отождествляют насилие с принуждением и говорят об идеологическом, психологическом, моральном насилии. Третьи под насилием понимают физическое воздействие на человека.
Не меньше неясностей заключает в себе и вопрос о роли насилия в политике. Абсолютное большинство политических деятелей и исследователей в той или иной степени осуждает насилие, говорит об ограниченности его возможностей («на штыках нельзя сидеть»). Однако, при этом, насилие всегда имело и имеет широчайшее распространение в политической жизни различных государств. Чем объяснить этот парадокс?
Правильно понять сущность и роль политического насилия, на мой взгляд, невозможно без анализа его взаимосвязи с властью. Как и насилие, власть является объектом многочисленных интерпретаций. Однако если обобщать различные точки зрения на власть, существующие в политической науке, можно сделать вывод о том, что большинство авторов рассматривает власть как способность и возможность социального субъекта осуществлять свою волю, в случае необходимости навязывая ее тем, кто является объектом властного воздействия.
Власть, отмечает К. С. Гаджиев, это «способность ее субъекта (отдельной личности, группы людей, организации, партии, государства) навязать свою волю другим людям, распоряжаться и управлять их действиями, будь то насильственными или ненасильственными средствами и методами» [2].
Как видно уже из этого определения, насилие относится к средствам власти, т. е. к тем способам, приемам, с помощью которых субъект власти осуществляет свою волю. Средства власти имеют огромное значение для властных отношений. 0.М. Ледяева подчеркивает: «Какой бы «сильной» воля ни была, она не может навязываться другому субъекту без опосредования определенными средствами. Средства, обеспечивающие саму возможность волеотношения и навязывания идей, играют во власти не второстепенную, а существенную роль. Именно они в качестве социальной силы обеспечивают подчинение субъекта путем регуляции его воли, сознания, поведения» [3]. Не случайно итальянский исследователь Г.Барбьеллини Амадеи включает в определение власти способность «контролировать средства осуществления влияния на других» [4].
В распоряжении субъекта власти находятся различные средства властвования: убеждение, принуждение, авторитет, манипуляция, стимулирование и др [5]. На наш взгляд, средства политической власти можно разделить на две основные группы. Во-первых, средства, рассчитанные на добровольное подчинение объекта власти субъекту. Во-вторых, способы властного воздействия принудительного характера.
К первой группе относятся такие средства, как авторитет (определяемый личными достоинствами лидера, традицией, законом), стимулирование (предоставление вознаграждений в обмен на подчинение) и т. д. Мотивы, которые заставляют объект власти выполнять волю субъекта, опирающегося на перечисленные ресурсы, состоят в уважении к субъекту власти, идентификации с ним, привычке, вере, а также заинтересованности в выполнении распоряжений.
В случае необходимости субъект власти использует средства убеждения, чтобы доказать необходимость подчинения воле тех, кто осуществляет власть. В отличие от манипуляции, убеждение не предполагает обмана его объекта, оставляет за ним свободу выбора. Политическая власть, опирающаяся преимущественно на добровольное подчинение большинства граждан, часто определяется как авторитетная.
Однако субъект власти далеко не всегда может рассчитывать на добровольное подчинение. Властные отношения имеют асимметрический характер, предполагают неравенство между субъектом и объектом власти. Они основаны на господстве одних, чья властная воля доминирует, и подчинении других, на которых она направлена. Неравенство участников политического процесса по отношению к власти, несовпадение их интересов неизбежно заставляют субъекта власти прибегать к принуждению.
Политические средства принудительного характера заключаются в таких приемах и методах власти,
которые призваны заставить объект власти подчиниться против его воли, сломить его сопротивление. Главным мотивом выполнения распоряжений субъекта в данном случае является страх перед негативными санкциями (наказаниями), которые могут быть применены в случае непослушания. К подчинению побуждают также реальные меры давления, заставляющее объект власти поступать определенным образом.
Существуют различные формы принуждения, на наш взгляд, можно говорить об экономическом принуждении, которое состоит в использовании санкций, влияющих на материальное положение определенных лиц или групп людей (увольнение с работы, штрафы и т. д.).
Духовное принуждение предполагает воздействие на сознание объекта власти с помощью духовных ценностей и деятельности. Оно включает в себя распространение угроз с помощью системы пропаганды, общественного мнения, морали и т. д., которые заставляют объект власти подчиняться субъекту.
Какое место занимает насилие среди средств властного воздействия? Насилие, на наш взгляд, является разновидностью принуждения. Согласно русской лингвистической традиции, под насилием понимается принудительное воздействие на кого-либо [6]. В чем его специфика? Насилие представляет собой принуждение с помощью физического воздействия.
Это означает, во-первых, что объектом насилия выступает, прежде всего, телесная оболочка человека, его ткани. Конечно, применение насилия имеет и психологические последствия, затрагивает не только физические, но и духовные свойства человека (эмоции, чувства и т. д.).
Однако их можно назвать побочными эффектами насилия (за исключением одной раз-новидности политического насилия — терроризма).
Главными последствиями насилия для организма человека являются физические телесные повреждения, смерть и т.д.
Объектами насилия выступают также материальные ценности (здания, средства транспорта и т. д.) в том случае, если их разрушение имеет целью вынудить определенные группы людей или индивидов подчиниться субъектам власти.
Во-вторых, физический характер принуждения означает определенный способ воздействия субъекта насилия на его объект. Принуждая кого-то к чему-либо, субъект насилия использует возможности мышц, мускулов или орудия, которые усиливают их эффект (огнестрельное оружие, отравляющие вещества, подручные средства и т. д.).
Актами политического насилия являются конкретные насильственные действия: убийства, избиения, принудительное задержание, пытки, взрывы, поджоги, экспроприация собственности и т. д.
Насилие как средство властного воздействия имеет определенную специфику, которая отличает его от других. Прежде всего, насилие относится к разряду «неэкономичных» средств политической власти. Оно вызывает большие социальные потери (человеческие жертвы, разрушение материальных ценностей, духовные издержки), чем другие способы властвования (например: убеждение, авторитет). Следует подчеркнуть, что насилие вызывает издержки, как со стороны объекта, так и со стороны субъекта власти (материальные затраты, дегуманизация личности и т.д.)
Конечно, масштабы и, соответственно, цена насилия могут быть разными. Субъекты власти обычно стремятся ограничить свои потери, каким-то образом ограничить насилие. Однако это далеко не всегда удается, поскольку насилие трудно контролировать. Почему?
Политическая деятельность, связанная с насилием отличается высокой эмоциональной напряженностью, насыщенностью. Как отмечает Д. Аптер, насильственные действия «перегружены эмоциональным и символическим значением» [7]. Психологический фон насилия составляют эмоции и чувства, часто дошедшие до бурной степени проявления: гнев, ярость, ненависть. Последствия насилия (побои, увечья, убийства, унижение достоинства, боль, горе) вызывают не только страх, но и чувства мести. Дж. Гэлбрейт отмечает, что чаще всего существует «симметрия между властным воздействием и сопротивлением ему» [8]. Это верно и в отношении к физическому принуждению: насилие порождает насилие.
В ходе самих насильственных столкновений трудно сохранить самообладание, контролировать свои эмоции. Угроза физического ущерба, а возможно и гибели, другие переживания вносят в политические действия, связанные с насилием, значительный элемент непредсказуемости, случайности.
Даже рациональное решение, предполагающее применение физического принуждения, в процессе реализации может быть подвергнуто эмоциональной эрозии, ознаменоваться неожиданными поворотами.
Непредсказуемая эскалация насилия объясняется не только психологическими, но и организационными причинами. Полной дисциплины трудно добиться и среди военнослужащих регулярной армии, работников правоохранительных органов, тем более сложно обеспечить строгое выполнение приказов, команд, инструкций в нерегулярных воинских формированиях, боевых группах оппозиционеров, в толпе. Здесь нередки случаи самодеятельности, спонтанных действий и других нарушений дисциплины.
Наконец, военно-технические аспекты насилия мешают его избирательному использованию. Эффект
применения любого оружия непредсказуем. Количество жертв его использования невозможно предсказать. При этом могут пострадать люди, которые не были первоначальным объектом насилия (случайные жертвы). Опыт насильственных конфликтов показывает, что от них страдает прежде всего мирное население (независимо от субъективных намерений сторон конфликта). По статистике оно составляет 90 % жертв современных вооруженных конфликтов [9].
Непредвиденные жертвы, эскалация насилия могут сказаться на результатах политических действий, помешать добиться первоначально поставленных целей. Поэтому применение насилия как политического средства всегда содержит в себе значительный элемент риска.
Насилие как политическое средство отличается конфронтационностью. Политическая власть представляет собой систему связей, отношений между ее субъектами и объектами, между всеми участниками политического процесса. Нормальное функционирование политической системы невозможно без обеспечения коммуникаций между политическими факторами, некоторого единства по поводу правил и процедур реализации властных отношений.
Насилие ухудшает взаимодействие между участниками политического процесса, ведет к их взаимному отчуждению, конфронтации, разрыву целостности социально-политического сообщества. «Взаимодействия, в основе которых лежит принуждение, глубоко конфликтны по своему существу и в типичных случаях сопряжены с угрозой применения или применением силы», — отмечается в англо-американском «Словаре политического анализа» [10].
Эмоциональный фон насилия способствует обострению отношений оппонентов. Насилие оставляет глубокие следы в сознании людей, его трудно забыть, простить. Оно надолго становится источником вражды, ненависти. Насилие, примененное хотя бы однажды, значительно сокращает пространство для политического маневра, компромиссов.
Насилие как средство в политике отличается тем, что способствует распространению в обществе автократических тенденций. Страны, пережившие сколько-нибудь значительные насильственные конфликты, характеризуются ужесточением политических режимов. Почему?
Прежде всего, насилие обладает инерционностью, способностью превращаться в традицию политической жизни. Там, где оно дало эффект, возникает соблазн использовать его и в дальнейшем, для других целей.
Развивается, по выражению К. Каутского, «казарменное мышление». Его составляет убеждение в том, «будто голое насилие является решающим фактором во всемирной истории, будто достаточно овладеть необходимой силой и беспощадностью, чтобы осуществить все, что угодно» [11].
В целом, применение насилия требует формирования определенного репрессивного аппарата (вооруженные силы, спецслужбы, органы правопорядка), который претендует на особый статус и привилегии.
М. Вебер так охарактеризовал процесс институционализации аппарата принуждения: «Тот, кто хочет силой установить на земле абсолютную справедливость, тому для этого нужна свита: человеческий «аппарат». Ему он должен обещать необходимое (внутреннее и внешнее) вознаграждение — мзду небесную или земную — иначе «аппарат» не работает. Итак, в условиях современной классовой борьбы внутренним вознаграждением является утоление ненависти и жажды мести… Внешнее вознаграждение — это авантюра, победа, добыча, власть и доходные места. Успех вождя полностью зависит от функционирования подвластного ему человеческого аппарата. Поэтому зависит он и от его — а не своих собственных — мотивов, т.е., от того, чтобы свите: красной гвардии, провокаторам, шпионам, агитаторам, в которых он нуждается, эти вознаграждения доставлялись постоянно… «Поэтому, достигшая господства свита борца за веру особенно легко вырождается обычно в совершенно заурядный слой обладателей теплых мест» [12].
Аппарат насилия не испытывает никакого желания терять свои «теплые места», привилегии, влияние. Поэтому он не может находиться в нерабочем состоянии и не прекращает своей работы после того, как власть захвачена. Аппарат репрессий и в последующий период стремится доказать свою важность и нужность. Для этого фабрикуются дела «врагов народа», отыскиваются мнимые подрывные элементы и шпионы.
Некоторые политики и ученые склонны высоко оценивать роль насилия в политической жизни. С другой стороны, сторонники ненасилия весьма критически оценивают моральные аспекты и политическую полезность насилия. Каковы реальные политические возможности насилия? Чтобы ответить на этот вопрос, рассмотрим роль насилия в достижении целей субъектов власти.
Для субъектов государственной власти важнейшей целью является обеспечение целостности общества, стабильности политической системы. Можно ли добиться этой цели с помощью насилия? Физическое принуждение, безусловно, позволяет обеспечить стабильность и порядок в обществе, депрессивные меры против оппозиции могут дать определенный эффект. «Насилие или угроза насилия являются мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов общества», — отмечает К.С. Гаджиев [13].
Вместе с тем насилие в качестве средства поддержания политической стабильности в состоянии обеспечить, главным образом, пассивное, формальное, вынужденное подчинение. Известно, что с помощью угроз, команд, приказаний и безусловных запретов можно добиться внешнего послушания и выполнения каких-то требований. Однако нормы и ценности, передаваемые индивидам в такой форме, не становятся частью их внутренних личностных убеждений, остаются внешним, наносным и поэтому легко исчезающим содержанием их сознания [14].
Подавляемые формы социального поведения, согласно экспериментальным данным, имеют тенденцию к возрождению в том же качестве после прекращения воздействия негативных санкции [15].
Как справедливо отмечает Д. Рон, насилие более эффективно в удержании от каких-то действий, чем в стимулировании других [16].
Неудивительно, что многие политологи и политики сомневаются в прочности власти, опирающейся на физическое принуждение. Л. Санистебан подчеркивает: «Элиты понимают, что власть, основанная исключительно на угрозе применения силы или на ее действительном применении, непрочна» [17]. Д. Миллер, М. Роулендс и Ч. Тилли приходят к выводу, что господство, основанное на насилии, может быть эффективным лишь в течение короткого времени [18].
Однако, нам известны тоталитарные и авторитарные режимы, которые стабильно существовали и существуют в течение длительного времени, широко опираясь на насилие как на один из главных рычагов власти. Чем это объяснить?
При более внимательном рассмотрении политических режимов, активно использующих репрессии для поддержания стабильности, можно заметить, что насилие даже в самых жестких из них не является единственным средством достижения этой цели, как это ни парадоксально, но большинство из них имеют легитимность, т. е. располагают доверием большинства граждан.
И фашистские, и коммунистические тоталитарные режимы использовали авторитет вождя, традиции для достижения легитимности.
В тоталитарных государствах была создана система идеологической обработки граждан, имевшая всеохватывающий характер. С помощью различных каналов социализации обеспечивалась интернализация населением социальных норм, которые формировали у объектов власти чувство долга по отношению к властвующим, внутреннее обязательство подчиняться их воле.
Таким образом, для достижения стабильности автократические режимы используют широкий набор политических средств: манипуляцию, авторитет, стимулирование, принуждение, в том числе физическое. Чтобы насилие могло эффективно выполнить функции защиты властных отношений, должны быть, на наш взгляд, соблюдены некоторые условия.
Прежде всего, насилие должно рассматриваться как легитимное, т. е. законное, большинством населения. В противном случае субъекту насилия трудно рассчитывать на общественную поддержку.
Важное значение имеет владение искусством применения насилия. Оно предполагает гибкое сочетание различных средств власти. Практика показала, что политическая система тем прочнее и долговечнее, чем разнообразным арсеналом средств власти располагают властвующие. Это в равной мере относится к любым средствам власти, как к насильственным, так и ненасильственным. Ни одно из них не является настолько эффективным и всеохватывающим, чтобы обеспечить стабильность государственной власти.
В этом смысле возможности «голой силы» так же ограничены, как и «голого авторитета». Еще Ж. Ж. Руссо подчеркивал: «Власть, возникающая из любви подданных, несомненно, наибольшая, но она непрочна и условна…» [19].
Итальянский социолог конца Х1Х — начала ХХ вв. В. Парето, автор нашумевших работ о политических элитах, писал о том, что, если правящий класс использует силу и убеждение в определенных пропорциях, он может править, в принципе, вечно. Однако пока ни одна элита в этом не преуспела: те политические лидеры, которые склоняются к насилию, недооценивают убеждение, и наоборот [20].
Использование насилия должно быть подчинено принципам логичности и последовательности. Любые кидания в крайности, резкие переходы от жестоких репрессий к мягкой, либеральной политике, и обратно, как правило, ослабляют политический режим. В. Парето указывал на отсутствие решительности, как на одну из главных причин гибели политических элит [21].
Колебания, отсутствие логики в действиях субъектов насилия вызывают непонимание и неприятие объектов власти. Непринятие мер против лиц, подрывающих стабильность режима, создает ощущение безнаказанности. С другой стороны, репрессии против невиновных будут вызывать ярость, отчуждение.
Представляет опасность ослабление насильственных средств контроля над социальным поведением после длительного периода легитимного тоталитаризма. Попытка вновь обратиться к репрессиям вызывает обычно бурный протест, т. к. в отличие от прежних времен у властей нет легитимности, слаженного аппарата принуждения, а массы уже в определенной степени избавились от страха (нечто подобное происходит сейчас в России).
Анализ политической жизни различных государств показывает, что наиболее стабильны либо те из них, в которых насилие систематически применяется в широких масштабах (при наличии легитимности), либо либерально-демократические режимы, где используются мягкие меры подавления экстремистских выступлений [22].
Это объясняется тем, что систематические последовательные репрессии, разветвленная система слежки, характерные для тоталитарных режимов, лишают оппозицию каких бы то ни было шансов на организованные действия. Поэтому крушение тоталитарных режимов за редким исключением связано или с внешним военным поражением, или со смертью вождя и расколом правящей элиты, но не с массовыми оппозиционными действиями.
С другой стороны, в демократических государствах, где наблюдается диффузия власти, перераспределение различных ее видов (экономической, культурной и др.) между различными социальными группами, ни одна из них не имеет полного контроля над политическими институтами общества. Это означает, что политические решения принимаются в результате компромисса между основными политическими силами. Рядовые граждане имеют возможность оказывать влияние на политическую элиту благодаря использованию демократических процедур.
Поэтому политический вес «непримиримой оппозиции» в демократических государствах невелик. Большинство участников политического процесса не испытывает необходимости обращаться к насилию для достижения своих целей.
Психологическая основа зависимости между уровнем репрессий и степенью лояльности объекта власти исследована рядом американских ученых. Так, установлено, что наказания имеют двойной эффект. С одной стороны, они запрещают агрессивный ответ из-за боязни еще большего наказания. С другой — повышают фрустрацию (ощущение отчаяния вследствие невозможности достичь значимых целей) и, следовательно, агрессивность [23].
Чтобы подавить агрессивный эффект, нужно либо использовать очень сильные наказания, либо, наоборот, применять более мягкие санкции или поощрения. В то же время наказания среднего уровня не обладают таким потенциалом сдерживания, как сильные или мягкие санкции, порождая последовательность: агрессия -наказание среднего уровня — агрессия [24].
Насилие более эффективно в том случае, если его субъекты учитывают социально-политические и культурно-психологические условия, в которых оно применяется. Насилие имеет больший потенциал в обществах с авторитарной политической культурой, где насилие традиционно рассматривается как приемлемый образец политического поведения. Для таких обществ характерна привычка к подчинению сильной власти (понимаемой как принудительная) и презрение к слабой, нетерпимость к инакомыслию и т.д.
Нравственная оценка насилия имеет большое влияние на его результативность. Учитывая это обстоятельство, большинство политиков, включая самых циничных, пытаются придать своим действиям хотя бы видимость моральной оправданности.
Практика показывает, что насилие более эффективно тактически, для решения элементарных политических задач, а не глобальных, стратегических. Х. Арендт справедливо отмечала, что насилие — это скорее оружие реформаторов, чем революционеров, имея ввиду политические возможности этого средства [25].
С помощью насилия можно физически устранить или изолировать некоторую часть оппозиции, но не возможно уничтожить оппозицию как политическое явление, которое порождено определенными социальными причинами (антагонизмом социальной структуры, социокультурным отчуждением и т.д.). Ш. Л. Монтескье писал: «Общество есть связь, соединяющая людей, а не сами люди» [26].
Нужно быть реалистами в оценке эффективности насилия. Современные достижения в области средств массовой коммуникации, технической оснащенности насилия, технологии социального контроля повышают потенциал «голой силы».
Систематическое, грубое, крайнее насилие способно создать такую атмосферу всестороннего страха, которая порождает трансформацию сознания. У объекта насилия формируется привычка к подчинению репрессивной власти.
Ж. Жилев так характеризует процесс перехода внешних санкций во внутренние побуждения: «Тоталитарное государство доводит террор и контроль до такой степени всеохватности и совершенства, что каждый гражданин поступает именно так, как оно хочет. И гражданин привыкает к тому, что веления государства — самые правильные, и всегда соглашается с ними, не задумываясь над тем обстоятельством, что ему не дозволяется поступать по-другому. В конце концов, он начинает внушать себе, что поступает так добровольно настолько, насколько можно согласовывать добровольность и принуждение» [27].
В этих условиях режим, опирающийся на «голую силу» (что вовсе не означает, что он использует только насилие — ни одно средство монопольно не может обеспечить господство, — а что он, главным образом, опирается на физическое принуждение), может просуществовать довольно долго. Однако при этом социальная цена такого режима будет весьма высока (застой социальных отношений, низведение объекта власти до уровня биологического существа и т.д.).
Учитывая это обстоятельство, цивилизованным политикам следовало бы относиться к насилию с величайшей осторожностью.
Литература:
1. Chung-si Ahn. Social Development and Political Violence. Seoul, 1985, p. VII;
2. Гаджиев К.С. Политическая наука. М., 1994, с. 105-106;
3. Ледяева О.М. «Понятие власти»// Власть многоликая/ Редколл. Уваров А.И. (отв.ред) и др. М., 1992 г., с.26;
4. Barbiellini Amidei G. Il Potere. Milano, 1988, p.21;
5. См. Философия политики. Кн. 111/ Отв.ред. Ю.И. Ирхин, В.В. Крапивин. М., 1993. Dahl R. Democracy and its Critics. New Heaven and L., 1989;
6. Словарь русского языка в 4-х томах./АН СССР, Ин-т русс.яз. Под ред. А.П. Евгенье-вой. Т. 2, М., 1986, с. 394;
7. Apter D. Democracy, Violence and Emancipatory Movements. NY, 1993, p. 27;
8. Galbraith J. The Anatomy of Power. L., 1983, p.p. 74-75;
9. «Известия», 1991, 6 мая;
10. «Полис», 1993, № 1, с. 86;
11. Каутский К. «Коммунисты за работой»// Полис., 1991, с. 174;
12. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990, с. 701-703;
13. Гаджиев К.С. Указ.соч., с. 107;
14. Битянова М.Р. «Социальная психология» М., 1994, с. 12;
15. Социология. (Осипов Г.В./рук. авт. колл. / и др.), М., 1990, с. 116;
16. Wrong D. Power: Its Forms, Bases and Uses. Oxford, 1979, p. 27;
17. Санистебан Л. «Основы политической науки» М., 1992, с. 15;
18. Domination and Resistance/ Cds. by D. Miller, M. Rovlands, Ch. Tilley. L., 1989, p.5;
19. Руссо Ж.Ж. Трактаты. М., 1969, с. 204;
20. Pareto V. Sociological Writings. Totowa (NY), 1976, p 54;
21. Pareto V. The Rise and Fall of the Elites. Totowa (NY), 1968, p.p. 60-63;
22. Gurr T. Why men rebel. Princeton, 1974, p. 250; Nieburg H. Political Violence and Behav-ioral Process. NY, 1969, p. 127; Violence as Politics / Eds., by H. Hirsch, D. Perry. NY, 1973, p.p. 205-207;
23. Dollard J. ets. Frustration and Aggression, New Heaven, 1939, p.p. 39-40;
24. Buss A. Psychology of Aggression. NY, 1961, p. 58;
25. Arendt H. Reflections on Violence // Journal of International Affairs, 1969, vol. 23, #1, p. 32;
26. Монтескье Ш.-Л. О духе законов. Спб, 1900, с. 140;
27. Жилев Ж. Фашизм. М., 1991, с. 187.
(Залысин И.Ю. Насилие как средство власти: сущность и политические возможности.//Сборник «В контексте конфликтологии». — Отв. ред. Т.М.Дридзе и Л. Н. Цой.- М.: Институт социологии РАН.- 1997 — №1)
__________
Политические и геополитические аспекты в контексте конфликтологии я
Русская философия — новый взгляд на конфликтологию в России
и конфликты