Каждый непосредственный, только «случающийся» конфликт представляет собой ситуативно складывающуюся, открытую динамическую систему. Эмпирическая «судьба» этой динамической системы (продолжительность, напряженность, исход) может быть любой. Она зависит от множества условий конкретного взаимодействия – сторон-субъектов, предмета, содержания, ресурсов, среды, обстоятельств «места и времени» и т.п. Эти различия в судьбе неявно отражены и выражены в разнообразных классификациях конфликтов как эмпирических явлений (см. напр., Бойко и Ковалев 1983).
Широкое эмпирическое разнообразие черт и особенностей конфликтных явлений заставляет многих присоединяться к мнению Р.Дарендорфа, что «общее объяснение структурной подоплеки всех социальных конфликтов невозможно». Казалось бы из подобного представления следует, что раз общей теории конфликта быть не может, то следовательно надо переосмыслить само представление о месте теории в системах социокультурного знания и действия[4]. Однако это не помешало тому же Р.Дарендорфу давать оценки типа: «теория конфликта все еще находится в зачаточном состоянии», писать работы «О теории социального конфликта» и т.п. и предъявлять требования к разработке такой «научной теории». Другими словами, само осознание проблемы не оказывает существенного влияния на попытки построение теории конфликта по образцу естественнонаучных теорий.
Но продуктивно ли подобное механическое воспроизведение пусть и оправдавшего себя в истории науки образца в иной сфере, или существуют и другие возможности?
Одна из возможностей связана с разработкой в рамках СМД-методологии понятия «подхода» как особой логико-эпистемологической единицы организации мышления и деятельности (мыследеятельности)[5]. Такое преобразование широко распространенного термина с неопределенным содержанием в методологическое понятие связано с тем ограничением, что теория, как способ организация знаний, который сложился в постгалилеевской науке нового времени, всегда предполагает существование гомогенизированного, однородно построенного и противопоставленного человеческой деятельности объекта. И если оказывается, что построить гомогенизированный объект невозможно, или невозможно противопоставить его деятельности (объективировать) как таковой, то и теория о таком «неклассическом» объекте в принципе невозможна. Но ведь теория как способ организации знания – не самоцель и, в конечном счете, есть лишь определенный способ передачи опыта нашей деятельности из одной ситуации в другую. Причем способ, выработанный в рамках познавательной деятельности и созвучный лишь натуралистической мыследеятельностной позиции в ней.
Оформить понятие подхода как особого способа работы и описания гетерогенных объектов – это значит представить его как иную форму передачи опыта нашей деятельности. Согласно развиваемой в СМД-методологии идее подхода он рассматривается в качестве формы организации разных средств мыследеятельности за счет объединения схематизма объекта с «привязанными» к нему процедурами (которые, собственно, и свёрнуты в объектном схематизме) и соответствующих тактик и стратегий композиции и декомпозиции алгоритмов работы. Здесь объектный схематизм подхода от объекта теории отличается прежде всего тем, что является лишь способом организации деятельности, функциональным, а не субстанциональным образованием[6].
В качестве возможной модели, ориентированной на особенности такого оргконфликтного подхода, была предложена организационно-деятельностная (ОД) модель первичного конфликта (см. Пископпель 1994, 2001, 2003). Предпосылкой разработки этой модели стало соображение, что при всех бытующих в конфликтологической литературе отсылках к амбивалентности конфликтов, описаниях их возможной или реальной позитивной функции (напр., предотвращения «застоя» и «омертвления», стимулирования движения вперед, объективирования источника разногласий, преодоления противоречий, адаптации, самоутверждения и испытания себя и т.п.) вся эта позитивность ищется и полагается в будущей ситуации. Исходный же смысл любого конфликта по отношению к текущей ситуации во всех теоретических представлениях о конфликтах всегда однозначно деструктивен (все так называемые «положительные» функции конфликта – лишь возможности, которые могут случиться или не случиться).
Именно это обстоятельство, наряду с противодействием как атрибутивной, фундаментальной характеристикой конфликтного взаимодействия, и определяет выбор исходной абстракции непосредственного, первичного конфликта. Вполне естественно на правах такой абстракции не могут выступать схемы, в которых конфликт исходно оказывается не деструктивным, а уже заведомо амбивалентным. Здесь любого рода амбивалентность должна следовать (или не следовать) из развития первичного конфликта, из той или иной его артификации (как иногда выражаются – из управления конфликтом).
Здесь непосредственный или первичный конфликт оказывается деструктивным противодействием. А для того чтобы придать ему большую определенность, он может быть противопоставлен противодействию конструктивному, т.е. конкуренции (соревнованию). Но это задание первичного конфликта еще чисто феноменально-типологическое, а не структурно-функциональное. Для полноценного введения понятия первичного конфликта как наиболее элементарного и вместе с тем всеобщего выражения социального взаимодействия этого типа необходимо указать на такую же всеобщую «причину» (источник) его деструктивности.
В конфликтологической литературе описывается широкий круг эмпирических «причин» конфликтов. Везде, где обнаруживаются противоречия, их со— и противо-стояние или конституирует сам конфликт (государств, этносов, групп, индивидов, ценностей, целей, интересов, мнений, претензий, статусов, мотивов и т.п.), или выдается за причину того или иного конфликта[7]. Очевидно, что на этом уровне нет никакого смысла искать причину конфликта как такового – поскольку здесь причин оказывается столько, сколько самих конфликтов. При поиске же причин конфликта в рамках оргконфликтного подхода имеет смысл исходить из того, что это всегда события, те или иные действия, следовательно, и причины их как таковых также должны быть действенными. Именно такого рода действенная причина полагается в основание оргдеятельностной (ОД) модели первичного конфликта (см. Пископпель 1994, 2001, 2003).
Вступление субъектов во взаимодействие только проявляется друг для друга на поведенческом уровне, но очевидным образом не исчерпывает его и не сводится к нему, а означает становление, как уже отмечалось выше, определенной, многоуровневой динамической виртуальной системы. Причем характер ее в первую очередь определяется той парадигматикой, которую каждая из сторон «по умолчанию» и независимо от степени осознания втягивает в общее пространство (ситуацию) на правах регулятора процессов поведения в реальном времени – то есть на поведенческом уровне фактически теми ожиданиями (экспектациями), в которых находит свое выражение представление о том, что может и должна (и, соответственно, чего не может, и не должна) взаимодействующая сторона делать.
Что происходит, с точки зрения ОД-модели, когда стороны взаимодействия вступают в него, обладая разными парадигматиками (регулятивами)? Если хотя бы одна из сторон, с точки зрения другой, осуществляет действия, которые не может и не должна осуществлять, то и возникает конфликт.
Для ОД-модели конфликта характерна презумпция, что эмпирической почвой (поводами) конфликтов может быть любая определенность общественной жизни. Это одновременно означает, что здесь сущность конфликта инвариантна подобным определенностям самим по себе и его смысл связывается не с предметным содержанием противодействия (т.е. не с тем, по поводу чего оно возникает и разворачивается), а с формой его регуляции. Важность феномена регуляции отмечается практически в любых теориях и моделях конфликта, и основное отличие ОД-модели лишь в том, что с этим феноменом связывается сама сущность конфликтного взаимодействия, т.е. он рассматривается в качестве единственно значимого для самого существования конфликта, в отличие от конкретных форм и условий его проявления.
В результате регуляционные отношения вносятся в рамки самого социального противодействия и рассматриваются как отношения между компонентами базального социально-парадигматического уровня (плана) любого действия и компонентами противопоставляемого ему социально-синтагматического уровня (плана), выступающего в качестве плана реализационного, исполнительного. «Причина» же конфликта связывается с парадигматическим планом социального взаимодействия. Полагается, что парадигматическая конгруэнтность (совместимость) исходных действий сторон предопределяет характер взаимодействия. Наличие парадигматической целостности, объединяющего начала у двух «взаимопересекающихся» действий – синоним конструктивности, а ее отсутствие – деструктивности, т.е. конфликта.
Таким образом, в ОД-модели первичного конфликта, так же как и в других моделях, в основе конфликта лежит противоречие, но отнюдь не «всего чего угодно со всем чем угодно» (как иногда, по сути дела, эмпирически классифицируют «конфликты»), а только парадигматик совместного действия у сторон взаимодействия. Ибо именно соответствие (совпадение) парадигматик обеспечивает возможность того, чтобы стороны играли в одну и ту же «игру», находились в одном и том же пространстве взаимодействия. Что же касается противоречий между другими определенностями взаимодействующих сторон, то они выступают здесь лишь в качестве условий взаимодействия (т.е. условий в равной мере как конфликтных, так и бесконфликтных его форм)8.
Продолжение
Введение
Оргдеятельностный подход к первичному конфликту