Дмитрий Евстафьев: — » В современном мире малые региональные конфликты неизбежны, средние – весьма возможны, крупные глобальные – не исключены».
«Я люблю этот город, в котором прожил жизнь. Да, в основном на окраине, где, если открыть окно слышно не только, как шумит Кольцевая, но и как бурчит Подмосковье. Я люблю эти закаты, когда звезда сталинской высотки на Котельнической, кажется, отражается в Луне. Или наоборот……Я люблю этот город, в котором можно потеряться, даже находясь в самых шумных местах. Я люблю этот город, который мне дарит одиночество в толпе.
Знаете, я поездил по нашей стране, где я везде, — от Нягани до Ялты, ощущал себя дома, да и по миру. Есть красивые места, есть интересные. Но Москва, — это мой город.
Хаотичный, но логичный, с запутанными улочками и неожиданными садиками с остатками фонтанов. С восторженной архитектурой «суровых сталинских времен» и холодными прямыми углами конструктивистских зданий времен постреволюционного энтузиазма. Это город противоречий, взаимоисключающих вещей и невозможных людей.
Знаете, это пронзительное чувство возвращения в Москву… Когда ждешь, когда из-под вечных кучевых облаков покажется краешек леса и где-то там – полоса аэропорта, дом. Москва.
Москва, это город, где разные поколения понаехавших спорят, кто из них коренной москвич, а выселенные из коммуналок в Центре в отдельные квартиры на окраине страдают до сих пор. Москвича, конечно, можно вывезти из Центра, но вывести Центр из москвича даже не пытайтесь.
Москва, это город, где, проходя мимо модного клуба, где играют что-то психоделическое, из открытых окон полуподвала кухни с запахами новомодного «фьюжена», вы можете услышать «Батяню-комбата». Я, во всяком случае, слышал. И, да, Москва, — это вечный фьюжен.
Москва, — это город, где фрики, залезшие на фонарь и кричащие с него полиции «кря-кря» не просто считают себя оппозицией, но искренне в это верят и думают, что так думают остальные. А они всего лишь скоморохи на чужой свадьбе.
Москва, это город, где постаревшие «спартачи» и «кони» могут работать на одной кафедре университета и поглядывать свысока на аспиранта, приходящего на работу в шарфике, прости Господи, «Локо».
Москва, — это город, где в рюмочной в Зюзино играют классную музыку. Еще раз: в рюмочной. В Зюзино.
Москва, — это город, где люди в неплохих костюмах, наблюдая, как стекает по стенке стакана «бордосская жидкость», спорят, что было круче, «три топора» или «Далляр». Чего тут спорить, «Далляр», конечно.
Москва, — это город, где можно вдрызг разругаться из-за поэзии Павла Когана, путаясь в стихах Пушкина. А на вас с непониманием будет глядеть полвагона китайских туристов. А поймет только киргиз-разносчик суши, читающий Мураками.
Москва, это город, в лесопарках которого еще не до конца заросли окопы и можно найти то ухоженные, как в Тропаревском лесопарке, а, порой, заросшие памятники дивизиям Народного ополчения, которые там формировались. А в Сокольниках еще стоит бронеколпак укрепрайона, напоминая нам не только и не столько ту «суровую осень», сколько то, как все хрупко в этом мире и бывают времена, когда надо просто встать и стоять. Даже, если тебя уже убили.
Москва, — это город, где казахи работают японцами в суши-барах, а молдаване, — итальянцами в пиццериях. И только хитрые вьетнамцы, как и русские считающиеся неулыбающимся народом, работают вьетнамцами.
Москва, — это город, в котором никогда не убили бы Пушкина. Зря Сергеич в эти питерские разборки ввязался. А в Москве…. Грохнул бы он Дантеса. Стопудово.
Москва, — это мир, в котором не каждый становится своим, но который примет каждого, даже чужого. Он, этот мир, кажется вечным. Он пережил Наполеона, «волнения Литвы», самозванцев в товарном количестве, ранних большевиков с их гипсовыми статуями и памятником Советской Конституции напротив нынешней мэрии. Этот город переживет и пэров, и сэров, и мэров. Он переживет всех, оставаясь все таким же неулыбающимся, но веселым, лукавым, но искренним, мрачным, но радушным… Он останется самим собой.
С прошедшей Днюхой тебя, мой город.
Отдыхай. У тебя завтра трудный день».