Яндекс.Метрика

Город — совокупность событий, а не зданий и горожан

Город — совокупность событий, а не зданий и горожан

город для горожанВиктор Вахштайн   — кандидат социологических наук, заведующий кафедрой теоретической социологии и эпистемологии РАНХиГС при президенте Российской Федерации.  Перед вами краткое содержание его беседы с Борисом Долгиным, Дмитрием Ицковичем и Анатолием Кузичевым, состоявшейся в студии программы «Наука 2.0», — совместного проекта портала «Полит.ру» и «Вести.FM».

Город — совокупность событий, а не зданий и горожан,  а также об истинном назначении бульваров и проспектов и о двух конфликтующих способах существования музеев.

Ring City, Tiago Barros & Filipe Taboada, фото: Wallpaper.com

Социологи (во всяком случае микросоциологи) смотрят на город ровно так же, как и простые люди. Для социологов город — это не совокупность зданий, пространств, денег, которые в нем циркулируют, а действия людей в повседневной жизни. То, что называется Everyday Urbanity — городская повседневная жизнь.

Есть два типа исследований. Первый — urban studies — городские исследования. Например, исследование Пауля Лазарсфельда относительно того, с какой скоростью люди передвигаются по городу. Он показал, что во время Великой Депрессии мужчины ходили медленнее, чем женщины, потому что у них больше времени, они безработные. А женщины не остаются без работы даже в период экономических спадов.

Второй тип исследований — это собственно социология. Социология, которая неожиданно заинтересовалась пластом будничной повседневной жизни и начала изучать, как люди смотрят на город. Так, Мишель де Серто в своей книжке «Изобретение повседневности» показал, что происходит с городами, на примере того, как меняются повседневные человеческие практики. Например, он утверждает, что средневековый город — это город тактильный, телесный, физический, в нем узкие улочки, он не просматривается, он наполнен запахами. Поэтому, когда человек шел по средневековому городу, у него были задействованы совсем иные каналы получения информации, чем сейчас. А современный город выстроен вокруг тирании взгляда, того, что де Серто называет «просматриваемость пространства».

Современный город выстроен вокруг тирании взгляда, того, что де Серто называет «просматриваемость пространства».  Сегодня возвращается другой способ отношения к пространству, который, скорее, был характерен для средневекового периода, чем для периода высокого урбанизма. Дело в том, что высокий урбанизм, выстроенный вокруг тирании перспективы, вокруг широких, распахивающихся взгляду проспектов, показал свою несостоятельность.

У нас бульвар стал символом свободы после «Оккупай Абай», хотя бульвар — это именно та часть французского города, которая появилась не для удобства ходьбы, а для удобства стрельбы, чтобы ядра летали хорошо и удобно. Сейчас в России бульвар — это такое место, на которое люди выходят на акции и делают его новым символом свободы. В Москве бульвары выполняют функцию, которую в нормальных городах выполняют публичные пространства.

Французы и англичане ходят по-разному

Исследование, которое проводится в Московском институте социальных культурных программ, — это как раз анализ того, что меняется в городе, с точки зрения новых запросов горожан и с точки зрения новых возможностей их удовлетворения.

Проследить, как происходит изменение запросов, можно по тому, как люди ходят. Замечательно исследование британских этнометодологов о том, как на вокзале Gare du Nord в Париже по-разному ходят англичане и французы, с какой скоростью, куда они смотрят в этот момент.

Во время нашего исследования в «Охотном Ряду» мы анализировали, как люди заходят в помещение торгового комплекса. Те, кто заходят с парадного входа (со стороны Манежной площади), моментально замедляют темп движения, их поза расслабляется (в Москве мы ходим очень быстро по сравнению с другими мегаполисами мира), расширяется горизонт взгляда, они меньше смотрят себе под ноги, и человек переходит в формат фланирования.

Охот рный рядКогда человек заходит в «Охотный Ряд» со стороны метро, то он еще метров 20-30 продолжает бежать. Как происходят перенастройки, в какой момент в телесном поведении человека можно прочитать границы пространства?

А когда человек заходит в «Охотный Ряд» со стороны метро, то он еще метров 20-30 продолжает бежать. Как происходят перенастройки, в какой момент в телесном поведении человека можно прочитать границы пространства?

На примере того же «Охотного Ряда» это прекрасно прослеживается. Формально он начинается за 20 метров до того места, где начинается реально. Но человек не воспринимает это пространство как другое место, какими бы дорогими бутиками оно не было заполнено.  То, как люди читают пространство телесно, как это влияет на их поведение, как это изменяет темп их перемещения, — это сегодня интересует исследователей повседневного города.

Публичные пространства Москвы

В Москве сейчас предпринимается попытка снова сделать парки публичными пространствами. Все будет меняться, и это видно на примере Парка Горького, Сокольников, и так далее. Долгое время было все наоборот. Если посмотреть, как управляются московские парки, то обнаружится, что основной параметр — это количество зеленых насаждений, то есть директору парка выгодно, чтобы его парк был лесом. А в лесу очень сложно устраивать публичные мероприятия.
Есть две альтернативные гипотезы. Одна из них политическая, она состоит в том, что в Москве на протяжении долгого времени уничтожались публичные пространства по политическому заказу. Классический пример: зачем Манежной площади торговый комплекс? Не потому, что была необходимость в торговом комплексе у стен Кремля, а потому, что была необходимость сделать так, чтобы в центре Москвы не собирались огромные толпы людей, которые в какой-то-то момент могут стать неконтролируемыми.
Вторая гипотеза состоит в том, что меняются повседневные практики. Люди по-другому начинают работать с городом, и поэтому уже бессмысленно искать политическую волю как скрытый источник изменений. Классический пример — почему скамейки в Central Park именно такой длины? Кажется, что на них удобно сидеть, кажется, что они очень комфортны и предназначены под человеческое тело. А на самом деле, говорят исследователи Central Park, они такие, чтобы на них не могли спать бомжи. Это был заказ нью-йоркского муниципалитета — придумать такую скамейку, чтобы сидеть на ней было удобно, но бомж на ней спать не мог.

Поведение людей большого города

Так или иначе, Москва — это не то место, с которым вы себя связываете, не часть идентичности. И когда мы начинаем спрашивать, что же такое Москва, в нарративах людей очень часто звучит, что это такой огромный город-офис. То есть место работы, место, с которым связаны экономические интересы, но не более того. Порядка 60% людей никак себя не связывают с городом, они не считают себя москвичами, в том числе люди, которые здесь родились. Москва — это не то место, с которым вы себя связываете, не часть идентичности. И когда мы начинаем спрашивать, что же такое Москва, в нарративах людей очень часто звучит, что это такой огромный город-офис. Те, кто сейчас пишут «Стратегию-2035», всерьез задумались над таким парадоксом. С одной стороны, Москва входит в первую десятку городов по дороговизне жизни. Но по жизнепригодности (liveability) она на последних местах, по сравнению с другими.
В нашем проекте по социальной картографии Москвы была попытка проследить, куда ходят люди, прожившие более 15 лет в Москве или те, кто родился здесь, какие места они советуют своим приезжим друзьям. И если друзьям они советуют Кремль, то сами ходят, например, на ВВЦ.
Безусловно, по событийности сейчас зашкаливает Парк Горького, он становится новым местом сборки сообществ. Но большая проблема — есть ли в Москве сообщества? Потому что, условно говоря, места сборки — это места, в которых город чувствует себя городом, в котором люди чувствуют свою принадлежность к нему. Если более 60% людей не чувствуют свою принадлежность к городу, то, в общем, и места сборки — это часть офисного пространства.
Это свойство так называемых глобальных городов. Глобальный город – это город, в котором вы не живете. Он никогда не тождествен самому себе, а люди, которые в нем живут, на самом деле присутствуют в нем лишь физически – они никак не относятся к пространству своего пребывания. Глобальный город не является местом. И вопрос в том, как сделать его местом снова.

Кто хочет жить в Москве?

Парадоксальным образом складывается, что жить в Москве как в городе хотят те, кто приехал сюда менее пяти лет назад. Они ходят в театры, они гуляют по улицам. Представление о том, что старая московская интеллигенция является хранителем московских ценностей, сильно преувеличено.

Основными потребителями всего того, что здесь происходит, являются приезжие. Причем приезжие, которые находятся до пяти лет, — это массовое потребление, а после пяти лет — это люди, которые предпочитают избирательное культурное потребление, у них появляются любимые места. Сегодня среди запросов горожан доминирует запрос на событийность, на качество среды, а не на деятельность конкретных учреждений культуры.

Большие музеи, музеи-олигархи не теряют своей привлекательности, особенно для тех, кто приезжает в Москву, и у них всегда будет своя целевая аудитория. Хотя сейчас существует очень заметный запрос старых уважаемых музеев на изменение политики, потому что уже невозможно просто продавать бренд, сформировавшийся еще в советское время.

Культура сегодня — это совокупность событий, а не совокупность учреждений. И это придется учитывать авторам новой культурной политики города.

Музщей ПушкинаМузей — одно из самых парадоксальных учреждений, он сочетает в себе две несовместимые логики. Например, на городском совещании директора музеев могут всерьез подряд обсуждать две темы. Первая — как нам бороться с «Ночью музеев», когда приходит толпа народу, которые топчут, приносят грязь, и их не интересуют произведения искусства, они приперлись сюда просто потому, что «Ночь музеев» распиарили по телевидению… И тут же на повестке дня следующий пункт: как сделать так, чтобы к нам хоть кто-то ходил?
Музей по своему функционалу сочетает два взаимоисключающих способа существования. Первый из них — это ярмарка-выставка, когда нужно, чтобы люди приходили как в балаган и смотрели на представление, а с другой стороны — Форт Нокс, очень важная функция хранения. Музей должен консервировать и передавать следующим поколениям ценности прежних эпох. Это конфликтующие функции, такой неизбежный функциональный диссонанс в работе учреждения и когнитивный диссонанс в голове его директора.
Культура сегодня — это совокупность событий, а не совокупность учреждений. И это придется учитывать авторам новой культурной политики города. Но такое изменение требует поворота в мозгах, который посильнее «Фауста» Гете. Как это сделать, сейчас не очень понятно.  И это меняет уже наши исследовательские инструменты, потому что город становится состоящим из событий, а не из зданий и физических тел, фланирующих между ними.

Остов России (города и муниципальное управление)
Социология архитектуры — какая и для чего?
Двенадцать важнейших для России урбанистических трендов
Философия развития и проблема Города
Социальное пространство
Анализ города: социологическая история Ф.  Броделя и историческая социология М.Вебера
Городская централизация или новая дезурбанизация?
Комплексная профессионально-общественная экспертиза как метод работы в сферах регионального, муниципального и общественного развития
Среда отторжения
Города для жизни
Город как проект
Город как организм
Город как механизм
Город — совокупность событий, а не зданий и горожан
Урбанизация сегодня
Мифы о Москве

Градостроительные конфликты