Само по себе типологическое отнесение конфликтов к противодействию ли вообще, или к деструктивному противодействию определяет лишь общую концептуальную рамку, в которую с равным успехом могут быть вписаны различные теоретические схемы и модельные представления, претендующие на объяснение и овладение конфликтными явлениями. Как известно, долгие годы официальная идеология и вслед за ней отечественная общественная наука отрицали существование значимых конфликтных явлений в жизни «советского» общества в силу отсутствия в нем так называемых «антагонистических противоречий» между различными субъектами общественной жизни. Теперь перед нами прямо противоположная картина, когда везде и во всем обнаруживают конфликты и их проявления. Самые разные социальные и внутриличностные события опознаются как конфликты и, следовательно, предполагается (а вернее полагается), что они принадлежат одной и той же области явлений. А это, по интенции, означает, что все они имеют одну и ту же «природу», по-разному проявляющуюся в зависимости от тех или иных внешних обстоятельств и внутренних обстояний.
Однако, это отнюдь не очевидно, поскольку даже для поверхностной эмпирической верификации конфликтов используются разные наборы «признаков», их характеризующих, и очевидно, что совпадение отдельных признаков в таких наборах отнюдь не гарантирует, что перед нами разные проявления одного и того же «объекта», поскольку, строго говоря, никаких «явлений» (области явлений) вне и помимо зависимости от корреспондирующих с ними теоретических представлений об «объекте» в рамках научно-познавательной деятельности не существует. Поэтому та или иная концептуализация конфликта потенциально (и интенционально) есть всегда и оформление соответствующей области конфликтных проявлений.
Вот, например, характерные результаты обсуждения возможных оснований возникновения межнациональных конфликтов, среди которых усматриваются: стремление к перераспределению ресурсов и оборонных средств; приватизация; несовпадение этнических, национальных и культурных границ; осуществление права наций на самоопределение и прав личности; соотношение между властью и народом в национальных общностях; отсутствие гармонии между национальными интересами; формирование разного типа рыночных отношений; исламизация и вестернизация; борьба новых политических элит; пауперизация населения; разнообразие представлений людей о национальном достоянии и национальном достоинстве [13]. И этот список легко продолжить.
Что демонстрирует подобный эмпирический набор «источников» развития конфликтов? На наш взгляд только одно: сущность конфликта скорее всего инвариантна подобным определенностям самим по себе и не может быть выявлена путем их непосредственного анализа. Откуда это следует?
Предположим, что мы имеем дело с эмпирическим взаимодействием двух субъектов, причем каждый из них знает, что имеет дело со своим противником. На каждое действие одного субъекта следует действие другого, препятствующего действиям первого и старающегося достигнуть своей цели, причем таким образом, чтобы не дать своему партнеру достигнуть его цели, т.е. каждый из них вполне сознательно противодействует другому. Они оказывают друг на друга психологическое «давление» и стремятся навязать друг другу свою волю. Они по-разному представляют себе свое положение, по-разному оценивают действия друг друга. Они всячески скрывают свои намерения и могут только догадываться о намерениях друг друга. Причем не только скрывают, а и стремятся ввести партнера в заблуждение о своих реальных намерениях.
Поскольку происходящее взаимодействие направляется осознанной несовместимостью индивидуальных намерений и интересов противоборствующих сторон, то, согласно мотивационной концепции, это не что иное как описание конфликта. И с точки зрения когнитивной концепции, исходящей из того, что перед нами явная противоречивость познавательных стратегий, используемых партнерами при решении обоюдозначимых проблем, это тоже конфликт.
А между тем, это, пусть не детализированное и не исчерпывающее, но вполне адекватное описание любого спортивного единоборства, классического соревнования. Нужно быть большим формалистом и утратить здравый смысл, чтобы полностью игнорировать социальную практику и относить, скажем, игру в шахматы к конфликтам. Именно поэтому и понадобилось так или иначе противопоставить конфликт и соревнование как разные формы противодействия. А ведь весь смысл шахматной игры и состоит в том, что противники по-разному представляют себе «объективное» положение дел на шахматной доске и намерения друг друга. Они маскируют свои намерения и делают обманные ходы, используют домашние заготовки, тщательно их скрывая друг от друга (собственно говоря, составляя друг против друга тайный заговор). И за эти поступки их не осуждают и не презирают, а чествуют и награждают.
Но если некий наивный человек спросит: как же так, что же это за двойной стандарт, почему в одном случае за одни поступки поздравляют, а за другие осуждают, ему резонно ответят: таковы правила игры в шахматы. И в шахматах «порядочно» (допустимо) то, что соответствует этим правилам, и «непорядочно» (недопустимо), что не соответствует. Выход же поступка за пределы правил означает и выход за пределы шахматной игры как таковой, т.е. из пространства соревнования в пространство конфликта.
Продолжение
Взаимодействие: содействие и противодействие
Область явлений и теоретическая схема