Открытое письмо братьям методологам
Розин В.М.
Самоопределение в сложившейся ситуации и реальности
В последнее время, если иметь в виду методологическое движение, меня не покидает ощущение кризиса. Особенно оно усилилось после
последних Чтений, посвященных памяти нашего общего учителя, Г.П.Щедровицкого. У меня промелькнул образ, что дух ГП с возмущением оставил зал, где проходили Чтения, поскольку происходящее к методологии уже не имело никакого отношения. Но может быть, это только мое ощущение. Думаю, нет, вот два похожих мнения.
Вячеслав Марача:
В «мыслительном» плане методология потеряла функцию «универсального» мышления, которая всегда была отличительной особенностью методологического мышления. Внешне это выражается в потере способности отвечать на вопрос «что происходит в стране и мире», быть «властителями дум» (Петр лихорадочно пытается это восполнить своими лекциями о разделении труда), а также в отсутствии новых «общезначимых» теорий/концепций. При этом те новые идеи и разработки, которые появляются, не «подхватываются» и не развиваются сообществом.
В социокультурном же плане методология так и не нашла своего места: «презрев» науку, она не стала ни философией, ни полноценной практикой. При этом собственных институтов она так и не выстроила: налицо деградация даже по сравнению с ситуацией 10-20-летней давности: нет журналов и конференций, Чтения похожи непонятно на что, международные связи не развиваются и т.д. И уж совсем не появляются институты, характерные для солидной интеллектуальной традиции: словари, энциклопедии, академические издания, исторические исследования… Я уж не говорю о поддержке исследований.
А.Алексеев (в 1989-92 гг. игротехник из команды С.Попова):
Деградация ‒ это процесс. А не завершился ли он? И не начался ли другой ‒ вырождение. А далее (будет, уже запускается) ‒ и стирание (из памяти, из истории). Точнее, эти процессы начались сразу, идут с разным темпом одновременно, но заканчиваются в указанной последовательности.
Нет атлантов, держащих небо. И всё.
Даже бывшие носители растеряли свой потенциал. В том числе ‒ за счет индивидуализации. А пополнения, с идеями, амбициями и пр. ‒ нет.
Тем не менее, помимо личных переживаний можно указать на два вполне объективных обстоятельства. Первое касается окончательного самоустранения со сцены методологии наших харизматических лидеров. Сергей Попов, Юрий Громыко, Петр Щедровицкий больше не воспринимаются нами в роли лидеров методологического движения. Ну да, у каждого из них есть свои группы и каждый старается заработать деньги и усилить свое влияние (вот только, спрашивается, где и на кого?), но они, на мой взгляд, перестали продуцировать идеи и определять ориентиры в мышлении и поиски методологов. И это в ситуации, когда число методологических групп и семинаров в стране не уменьшилось, а скорее возросло.
Второе обстоятельство, обусловливающее настоящий кризис, на мой взгляд, не имеет прямого отношения к методологическому сообществу, оно касается абсолютно всех. Мы живем в период двойного перехода: так сказать, регионального, и мирового (цивилизационного). Куда направлен мировой тренд пока неясно; процессы глобализации, волны миграции, перераспределение национального продукта государств в пользу неработающих и разных холявщиков, кризис либерально-демократических институтов и права ‒ и многое другое позволяет говорить о будущем только в терминах неопределенности и хаоса. В нашем же отечестве идут вполне понятные процессы, приведу для разъяснения два фрагмента свежих выступлений на «Эхо Москвы», вполне уважаемых мною комментаторов.
Константин Ремчуков. ‒ Тут надо же иметь в виду, мне кажется, еще одну важную вещь. Вот, государственно-монополистический капитализм, который построен в России, является государственно-монополистическим капитализмом бюрократического типа. После прихода к власти разновидность этого типа я называю «государственно-чекистский капитализм». Его особенностью является изменение структуры бюрократии, которая руководит государством…которая, собственно, этим монополистическим капитализмом рулит и в чьих интересах перераспределяется значительная часть произведенного продукта.
Так вот. Государственно-бюрократический капитализм с разновидностью чекистского типа использует огромное количество инструментов, специфически присущих спецслужбам – подслушка, просветка, шантаж, использование данных всех в борьбе за активы, в борьбе с конкурентами…Я очень люблю перечитывать интервью генерала КГБ, ФСБ Черкесова, которое он дал в свое время «Коммерсанту», в котором простодушно рассказал о том, что когда чекисты пришли к власти с Путиным, они, типа, поклялись о том, что будут у власти как минимум 25 лет с тем, чтобы снять Россию с ржавого гвоздя. Этот орден меченосцев, самых преданных, чистых и честных людей решил, что они настрадались в 90-е годы от унижения России, и они снимут ее с ржавого гвоздя.
И вот эти аскетического вида люди с впавшими щеками и блистающим взором очень скоро оказались такими же, как все остальные люди – любят деньги, любят богатство, любят роскошь. И при этом их тип управления не предполагает открытости и гласности. И вот сейчас они столкнулись с конфликтом, с общественным восприятием ответственности власти, какой доминирует в мире (что власть должна отчитываться), и тот, который превалирует в нашей стране (чекисты ни перед кем не отчитываются, только они задают вопросы). (4 апреля 2016)
Леонид Радзиховский. ‒ Все военные экспедиции Путина построены по одному принципу. Гибридная война, где как можно меньше физических усилий и как можно больше психологического шума, пиаровского шума.
Значит, 4-дневная война с Грузией, бескровный захват Крыма…На Украине не очень получилось – действительно, навалили много трупов и в том числе трупов русских солдат, и были почти реальные боевые действия. Это не вкладывается в концепцию.
В действительности концепция путинской войны, как мне кажется, это концепция чисто виртуальной, пиаровской войны, войны как кибер-игры, в которой реальные боевые действия есть не более, чем эскорт. Вот, как богатого бизнесмена сопровождает эскорт из красивых девушек, так пиар-войну по Путину сопровождает эскорт из боевых самолетов… Значит, цель этой войны, этой постмодернистской войны XXI века, как мне кажется, состоит не в решении геополитических задач, которых нет (особенно в Сирии). Не в решении военных задач, которых тем более нет в Сирии, поскольку уж кто-кто, а Сирия нам ничем не угрожала. Цель пиара – пиар, увеличение своей как главы государства политической капитализации, развлечения широкой публики. И, вот, Сирия – это блестящая отработка пиар-войны, которая идет совершенно не касаясь земли ни в буквальном, ни в фигуральном смысле слова.
Вот всё то, что составляет тяжелый страшный труд войны, там отсутствует. Это пиаровская, глянцевая война, которая дает краткосрочный пиар-эффект как любая пиаровская акция (ну, потом будет следующая пиаровская акция). Которая не требует почти никаких физических и материальных усилий…
Итак, это чисто пиаровская акция, реалити-шоу, «Дом-2». Совершенно не обязательный вход, совершенно не обязательный выход, совершенно не обязательный результат. А результата-то никакого нет. Но как новая методология пиаровской войны это очень ценный эксперимент, пожалуй, самый удачный из всех экспериментов.
Я думаю, что Путин в этом не оригинален, мы как всегда пытаемся подражать Западу. Ведь, такие вот войны, беспилотники, бомбежки сверху и так далее – это ж не Россия придумала, это мировая методология. Но, опять же, использовать, развить и пойти дальше.
Война без мотива. Ну, спасти рядового Асада. На кой черт его спасать? Зачем он России нужен? И не спасли его, кстати. (18 марта 2016)
Понятно, что в такой атмосфере невольно загрустишь, и не будешь знать, что делать и как жить. Однако нужно жить и осмысленно что-то делать. В свое время Мераб Мамардашвили писал, что жизнь не продолжается автоматически, человек не создан природой и эволюцией, он создается, непрерывно, снова и снова создается, создается в истории, с участием его самого, его индивидуальных усилий. В полной мере касается это и методологии, которую требуется снова и снова создавать нашими усилиями.
На мой взгляд, одно из направлений этих усилий должно быть направлено на переосмысления наследия Учителя. Вариант методологии, намеченный и разработанный Георгием Петровичем, в плане современной реальности выглядит не лучшим образом. Я бы указал на три основных проблемы. Первая ‒ понимание методологии, по выражению покойного Александра Павловича Огурцова, как «панметодологии». Действительно, наш Учитель никогда не отказывался от экспансии методологии на практически все области человеческой деятельности. В 1983 он пишет достаточно ясно: «методология ‒ это не просто учение о методе и средствах нашего мышления и деятельности, а форма организации и в этом смысле “рамка” всей мыследеятельности и жизнедеятельности людей…» (Щедровицкий, 1995, с. 118).
Вторая ‒ опора на марксизм и социальную реальность России второй половины прошлого века, в рамках которых фактически не признавалась роль личности, культивировались социотехнический подход и понимание реальности как деятельности, а общество рассматривалось как субъект, для которого заблуждение и рабство являются почти естественной формой сознания и жизни. В лекциях «На досках» ГП говорил. «И вот тут вроде бы многие из вас должны воскликнуть: ‒ Да, идите вы вообще подальше! Хватит нам тех, которые переделывают мир<…> Я понимаю этот тезис, с одной стороны, поскольку действительно очень противно. Но – с другой стороны, уважаемые коллеги, нельзя не переделывать мир. Маркс был прав. Как бы вы не относились к тому, что сейчас происходит, и к тому, что было в предыдущие десятилетия, этот принцип по переделке мира остается одним из фундаментальных положений европейской культуры вообще, философии и методологии – в частности. И уж во всяком случае, я должен говорить искренне и откровенно: мы исповедовали этот принцип и полагали, что люди должны переделывать мир, изменять его. И вся наша жизнь проходила как жизнь по переделки мира<…> Да, и если вы теперь набрались окаянства и ставите своей индивидуальной целью и задачей развитие или трансформацию (изменение) мышления, то вам нужна искусственно-техническая картина мышления. Чтобы иметь возможность менять мышление, строить новые формы и создавать новые содержания» (с. 65).
Третья ‒ понимание методологии, отчасти, по аналогии с наукой: отсюда «теории методологии» и сведение реальности к онтологии деятельности. На лекциях в 70-х Лейчик спрашивает: «А за пределы деятельности вырываться нельзя?» На что Щедровицкий отвечает: «нельзя и не надо. Надо только развивать деятельность, поднимаясь по ступенькам вверх и вверх. Конечно, мы не получаем объекта, всегда только знание, но ведь объект нам и не нужен…. Лейчик. Но это же ваша, субъективная, конструкция. Щедровицкий. Из этого вы никуда не сможете выскочить. Сама попытка выйти за пределы деятельности – нонсенс» (с. 64, 71). Я не хочу утверждать, что у Георгия Петровича не было других установок, противоречащих указанным, исключающих их. Были, даже в цитированном высказывании. Как это так: деятельность понималась им как реальность, онтология, а в данном случае она истолковывается только как знание. Были, но я выделяю те, которые в настоящее время заставляют нас критически оценивать предложенный Учителем вариант методологии. Одновременно я не отрицаю концепцию мыследеятельности, возможен и такой вариант методологии, но мне ближе другой.
Тем не менее, недостатки построенной усилиями ММКовцев методологии не снижают значение и необходимость самой методологии. На мой взгляд, альтернативы методологии нет. В настоящее время, по сути, каждая серьезная интеллектуальная задача для своего решения предполагает методологическую работу: проблематизацию, выбор средств и стратегий решения, методологический контроль и рефлексию, обсуждение неудач и проблем, возникающих при реализации методологических предложений и прочее. Наблюдения показывают, что значение методологии в течение всего ХХ столетия постоянно возрастало. Все больше усложняется мышление практически во всех областях деятельности и практиках. В результате для эффективной мыслительной работы мышление приходится планировать и программировать, а это одна из важнейших функций методологии. В свою очередь, усложнение мышления связано как с расширением спектра применяемых средств и методов, так и необходимостью выбора той или иной познавательной, более широко мыслительной стратегии.
Если, например, в XIX столетии естественнонаучный метод и подход считались главными, то в настоящее время наряду с ним широко используются гуманитарные и социальные мыслительные стратегии (дискурсы). Часто исследователь должен сам выработать стратегию и план мышления, по сути, совершенно новые. Помимо чисто рациональных дискурсов на “поле мышления” вышли и заявляют о своих эпистемологических претензиях паранаучные и эзотерические направления мысли. Но и внутри отдельных подходов (естественнонаучного, гуманитарного, социального, эзотерического) существуют различные направления и стратегии мыслительной работы. Кроме того, известно, что в самой философии много разных школ и направлений. Приступая к решению определенной мыслительной проблемы или задачи, философ или ученый должны ориентироваться в этом настоящем море существующих в настоящее время подходов и дискурсов, и здесь без методологии не обойтись.
Но что я понимаю под методологией? Примерно следующее. Цель методологии ‒ во-первых, управление мышлением в ситуациях разрыва или дисциплинарного кризиса, во-вторых, поддержание культуры мышления, в-третьих, выращивание и формирование новых форм и типов мышления. Ее осуществление предполагает рефлексию мышления (предметного и методологического), исследование мышления, критику неэффективных форм мышления, распредмечивание понятий и других интеллектуальных построений, конституирование новых форм, отслеживание результатов методологической деятельности и коррекция методологических программ.
Что показывает реальная практика методологической работы и методологического изучения мышления.
• Мышление – культурно-исторический и психологический феномен. В этом отношении нельзя говорить о единых законах мышления, а лишь о закономерностях, характерных для той или иной культуры, а внутри ее для определенного типа мыслящей личности. Как психологический феномен мышление зависит от проблем и особенностей мыслящей личности.
• Хотя в мышлении важную роль играют критика, рефлексия, нормирование и конституирование (а в методологии даже сознательное построение определенных структур мыслительной деятельности), то есть искусственные аспекты, тем не менее, на развитие мышления и его строение оказывают влияние также другие, хуже контролируемые человеком факторы – например, культурные условия, особенности коммуникации, личность мыслящего индивида, особенности его деятельности и творчества. Под влиянием всех этих факторов, включая и действия методологов, мышление становится, формируется как культурно-исторический социальный организм.
• Социальное действие в отношении мышления можно помыслить следующим образом. Оно содержит три основные составляющие: искусственные воздействия (например, задание картины действительности, требующей изменений, проектирование, реализация проектов), анализ и изучение складывающегося мышления и коррекция воздействий. Осуществляя социальное действие, методолог устанавливает баланс между своими желаниями (целями), имеющимися в его распоряжении возможностями (ресурсами, которые, отчасти, можно и создавать), желаниями заинтересованных участников социального действия (не будем забывать, что мыслят люди) и, наконец, тем, что реально получается (складывается, становится) в результате усилий методолога. Методолог – не демиург, хотя он строит новое мышление, оно (становящееся мышление) «строит» самого методолога, диктуя ему новые способы мышления.
• Немаловажным, как показывает анализ, является и влияние на методологическую работу «рефлексии». Осознание и конституирование собственной работы методологом (понимаемое часто как описание методов) существенно влияет на его представления о мышлении. Помимо этой, так сказать, «методической обусловленности» имеет место и другая – исследовательская. Мышлению приписываются характеристики, не только оправдывающие реальную работу и мышление методолога, но и характеристики, полученные при методологическом изучении мышления, например, как культурно-исторического феномена или функционирующей машины, или как события-встречи. При этом необходимо понимать, что рефлексия и методологическое исследование мышления не совпадают и носят гуманитарный характер, поэтому они не дают точных знаний и законов, зато часто сами сдвигают ситуацию, причем не всегда понятно в каком направлении.
• На мой взгляд, современная методология не должна брать на себя задачу полностью определять человеческое бытие и жизнь, понимая, что это невозможно. Однако она не отказывается вносить посильный вклад (наряду с философией, наукой, искусством, идеологией, религией, эзотерикой и т. д.) в конституирование жизни, бытия и, конечно, прежде всего мышления. Более того, нужно признать ведущую роль методологии в таких вопросах как критическое и позитивное осмысление сложившейся практики мышления, понятийная проработка мыслительного материала, проектирование новых структур мыслительной деятельности, обсуждение способов реализации методологических проектов. При этом методолог должен стремится обеспечить культуру и эффективность мышления.
• Эффективное мышление можно определить как мышление методологически оснащенное, содержательное и современное. В настоящее время, как я говорил, каждая серьезная интеллектуальная задача для своего решения предполагает методологическую работу. Современное мышление эффективно также тогда, когда оно является прямым или опосредованным средством решения современных социальных и общественных задач (экологических, экономических, образовательных, охранительных и т. п.).
• Культуру и эффективность мышления методолог может продемонстрировать прежде всего на себе, в своей работе и мышлении. Желательно, чтобы при этом методолог был предельно критичен к самому себе, стараясь понять, действительно ли его способы работы входят в зону ближайшего развития современного мышления или это ему только кажется.
• Для методолога в отличие от философа мышление ‒ основная реальность, его цель ‒ создание условий для развития мышления, любых видов мышления: научного, инженерного, художественного, методологического и т. д. Если философия ориентирована на решение современных экзистенциальных проблем и дилемм, на философско понимаемое спасение, то методология – на развитие мышления, понимаемого в значительной мере в технологическом ключе. Ценности и смыслы, стоящие за подобным технологическим подходом, как правило, больше ориентированы на ту же технологию и воспроизводство Социума, чем на отдельного человека с его частными жизненными проблемами.
Это так сказать общие характеристики методологии, как я ее понимаю. Но есть еще современный социальный контекст и индивидуальные решения (предпочтения). Если говорить о первом, то я вижу следующие направления методологической работы. Во-первых, нужно продолжать исследование и конституирование различных форм и видов мышления (ну и конечно, мыследеятельности в варианте методологии, которому следуют адепты Щедровицкого). Во-вторых, учитывая двойной переход, о котором я говорил выше, одной из центральных задач современной методологии является рефлексия и конституирования форм мышления и исследований в социальных науках. В этом отношении, как правильно заметила, Вера Данилова ситуация постепенно меняется к лучшему. В-третьих, я думаю, что методологи могут помочь философам и психологам в решении такой важной проблемы как осмысление и разработка желательных сценариев жизни отдельного человека. Конечно, начиная с Платона, философия которого была ориентирована на спасение античной личности, решением этой задачи традиционно занимались философы. Но ведь они при этом мыслят и замышляют жизнь человека и, если пытаются делать это хорошо, то, с моей точки зрения, методологизируют. Теперь институциональные и отчасти психологические проблемы.
Исходя из собственного опыта методологической работы, я бы предположил, что рано или поздно методология дифференцируется на два вида работ и институциональных подразделений ‒ «общую» или условно «теоретическую методологию» и «прикладную» (это отношение отличается от классического деления методологии на общую и частную). Ко мне в настоящее время обращаются и философы и другие специалисты за методологической помощью (написать рецензию, сделать доклад на конференции и т.п.), которую бы я отнес к прикладным задачам методологии. Вот скоро в пятом номере «Вопросов философии» выйдет моя рецензия на книгу «Трансдисциплинарность в философии и науке: подходы, проблемы, перспективы» (2015), выполненная в жанре методологического анализа. И подобных прикладных методологических задач, по моим наблюдениям, в культуре становится все больше. Более того, те «методологи», которые востребованы в Интернете на сайте вакансии, должны заниматься именно прикладной методологической работой. Приведу один из примеров из Красноярска:
Группа компаний Active CIS приглашает кандидатов на вакансию методолог. Обязанности:
Методическое руководство работой и координация деятельности в области управления проектами.
Разработка механизмов управления проектами и предложений по изменению действующих механизмов.
Разработка и корректировка нормативных документов.
Осуществление контроля за соблюдением бизнес процессов.
Кстати, думаю, что именно развитие прикладной методологии заставит государство и общество (правда, не сейчас, в период рецессии, а когда маятник пойдет в другую сторону) пойти на институционализацию методологии. Начать ее преподавать в университетах, ввести официальную профессию и защиты по методологии. К этому времени нужно быть готовым и методологическому сообществу. Но вернемся к общей методологии, которая сегодня распалась на отдельные группы, семинары и площадки. Первый вопрос: нужно ли стремиться к объединению и монолитной организации типа того, как это было при Учителе? Думаю, что нет, и не только потому, что это невозможно практически.
Во-первых, в настоящее время нет лидеров, способных объединить и удержать. Во-вторых, методология ‒ это не организация и пока не социальный институт, а интеллектуальное движение, разнородное сообщество и коммуникация. Последняя, конечно, помимо общения, диалога, обмена соображениями, поиска согласия или размежевание, предполагает организация коммуникации, которая и превращает простое общение в коммуникационную практику. Но от имени кого сегодня будет говорить организатор коммуникации, какую позицию он займет? Если бы мы знали будущее (в том числе нашей страны), могли бы сказать, куда идет наша цивилизация, то в этом случае можно было бы понять, какую позицию стоит занимать, от чьего имени вещать. Но будущее неизвестно и неопределенно, в том числе и потому, что, как я говорил, мы попали в полосу перемен. Один эон переживает глубокий кризис и, похоже, уходит, а другой ‒ еще не кристаллизовался, не опознан как понятная тенденция. В этой, достаточно драматической, ситуации вряд ли стоит выстраивать общее пространство общения и конституирования.
Но и не организовывать коммуникацию нельзя, если мы не хотим хаоса. Как же быть? Может, стоит тогда ограничиться минимальным числом принципов организации, учитывающих все же некоторые просматриваемые сегодня положительные решения? Например, такие. Методологи не должны скрывать свою идентичность, всегда имеет смысл открыто провозглашать свою принадлежность к методологии. Методологические группы и семинары по возможности должны делиться полученными результатами с другими группами и семинарами (ведь есть Интернет и сайты). В этом отношении вряд ли является правильной практикуемая Сергеем Поповым и частично Громыко политика на обособление. Хорошо бы со временем вернуться и к методологическим журналам, на мой взгляд, нужда в них большая.
Есть еще одно обстоятельство, не позволяющее ставить задачу организационного объединения методологов (речь идет об общей, а не прикладной методологии). Дело в том, что, на мой взгляд, способ жизни методолога, так же как и философа, относится эзотерической культуре. А эзотерик живет верой в подлинную реальность и ценности, причем они разные у разных методологических сообществ. Например, для ГП вслед за Аристотелем именно мышление составляло подлинную реальность, и не было ничего прекрасней, чем правильная в методологическом отношении мысль. От него и я заразился этой эстетикой, которая, на мой взгляд, является одним из признаков методологического образа жизни.
Эзотерик, как я показываю в своих работах, ‒ это достаточно автономная личность. Она идет в жизни своим путем. Вот я тоже, поэтому скажу два слова о себе. Часто говорят о провинциальности российской философии и науки, кивая на запад как образец. К этому добавляются переживания по поводу социального бытия: состояния российской власти и элиты, снижения культуры, одичания, погружения в новое средневековье и прочее. Кажется, абсолютно безвыходная ситуация. Тем не менее, многие находят выход: одни уезжают, другие уходят во внутреннюю миграцию, третьи находят спасение в частной жизни и творчестве, четвертые, пятые, десятые. Лично я сам вышел на такое решение. Как философ и методолог я, хотя и живу в России, но работаю на мировой процесс движения интеллектуальной жизни. Общаюсь с Платоном, Аристотелем, Кантом, Хайдеггером, Щедровицким и т.д. Считаю, что никто не знает, где дышит дух, возможно именно у нас. Как россиянин живу интересами страны, посильно поддерживаю своих, стараюсь честно выполнять свое назначение философа, методолога и педагога. Я понял: дом моего бытия и здесь в России и в интеллектуальном мире, неограниченном государственной территорией, я живу и проблемами философии (как мировой, так и отечественной) и проблемами моей страны. Я понимаю, что происходит, работаю, чтобы понимать, стараюсь действовать адекватно складывающейся реальности.
На такое решение вышел ваш покорный слуга. А другие выходят на свои решения. Важно, чтобы мы все могли находить свои решения. Чтобы мы их находили. Важно стимулировать поиск решений, даже в безвыходных ситуациях. Дисциплинарии (термин Сергея Попова), попавшие в безвыходное положение, все же должны найти решение стоящих перед ними проблем. Причем именно они сами, а не кто-то за них. Нужно инициировать и поддерживать свободу и творчество в решении подобных проблем. Необходимо просчитывать риски и анализировать последствия намечаемых решений. Нужно ловить положительные решения, артикулировать их, создавать условия для их воспроизводства. Начинать нужно с себя.
В прошлые столетия для своих проблем и вызовов решения были найдены, сегодня они, как правило, исчерпали себя. Перед нами стоит глобальный вызов: найти новые решения, отвечающие на современные вызовы времени, каждому на своем месте, но в общем мире, а нам в рамках методологического сообщества и культуры.
11.04.2016 г.