Русская рецепция западной культуры и цивилизационных устоев
Русский вклад в западный культурный мир и цивилизационный порядок хоть и общеизвестен, всё же нуждается в анализе и оценке на предмет потенциала дальнейшего взаимодействия. Взгляд на европейскую культуру как единый организм с неотъемлемым и равноправным русским элементом излагали такие «европейские космополиты», как Томас Манн и Илья Эренбург. Но если мы думаем, что этот элемент таков, что он сам по себе способен преодолеть русофобию, то есть враждебность как цивилизационную, так и культурную, то, думаю, мы чересчур оптимистичны. Если понадобится, нас будут убивать под чтение Толстого и Чехова, под музыку Чайковского и Рахманинова. Это вполне в западном вкусе. Русское наследие, равно как римское право, латынь и древнегреческий, в исходных носителях не нуждается. Важнее понять, чем мы — полезным и вредным — «заразились» от Запада, от чего избавляться и что сохранять, как со всем этим жить дальше.
Рецепция науки и технологии (как и лекал классического европейского государства) была осуществлена Петром Великим. Но революционную идеологию — на голландской и английской почве уже приобретшую развитые черты буржуазной, а в протестантском движении захватившей значительный регион Западной Европы (и Англию, но не Ирландию), — вот её Пётр привозить не пожелал. Понимал, что она разрушает государство, а ему его строить, и не какое-нибудь, а империю, начатую Иваном Грозным. И наука прекрасно развивалась у нас вне и без этой идеологии, в мирном, по западноевропейским меркам, соседстве с РПЦ. Первая рецепция революционной идеологии произошла в процессе победы над Наполеоном Бонапартом, при непосредственном участии английского идеолога Иеремии Бентама, связанного с Александром I через Сперанского (анализ этого влияния, а также влияния Бентама на Маркса можно найти у Л. Ларуша). Кроме того, русские дворяне и офицеры массово посетили весьма комфортный Париж. Феномен фундаментальной глупости русского дворянства, решившегося на мятеж, можно сравнить только со столь же фундаментальной глупостью советской интеллигенции, не пожелавшей стать правящим классом и сменить олигархизирующийся партийный аппарат. Зачем нашим помещикам были буржуазные «вольности», если они не собирались заниматься «делом», бизнесом, промышленностью и ничего в этом не смыслили? Они и государственной-то службой заниматься не хотели, заставив ещё Екатерину Великую освободить их от таковой обязанности, воспользовавшись не совсем стопроцентной «легитимностью» российской владычицы. Разумеется, это была пародия на революцию (1825 год), и мы воспринимаем её скорбно и серьёзно только благодаря привычкам, сформированным большевистской исторической пропагандой. Критерием разума тут выступает А.С. Пушкин, царю отнюдь не льстивший, но к «революции» не присоединившийся, как «следовало бы» поэту. Поэт был занят, правда, другим — формированием русского литературного языка, на котором впоследствии русская литература вторглась на Запад, принеся туда и философское содержание, западной литературе свойственное в гораздо меньшей степени. Упомянем, что русский балет, привитый от французского, стал образцом для европейского мира и школой, Чайковский поставил русскую оперу на одну ступень с итальянской и немецкой, русская академическая живопись создала полноценный русский зал живописи европейской. Идеологические недоброжелатели и шепчут, и орут — в зависимости от особенностей коммуникации — «это всё позже, позже, позже, после них!» И что с того?! Не будем спорить. Как говорил мой тренер по горным лыжам в конце тренировки: The last one — the best one, «Последний раз — лучший раз». Только идиот стесняется учиться. Сделать что-то после кого-то — всегда практическая возможность в чём-то этого кого-то превзойти. Что мы не раз делали. Как, впрочем, многое делали и первыми.
Последним актом русской рецепции западной культуры и цивилизации стало фундаментальное заимствование марксизма и общезападноевропейской тяги к социализму как матрицы, несущей в себе в свёрнутом состоянии, концентрированно, в виде программ ускоренного проживания всей западноевропейской истории — теперь уже и Реформации-Просвещения-Революции, вместе с инквизицией, религиозной войной и светской религией на финише. То у нас ничего этого не было, то пришло всё и сразу. И теперь есть, но совершенно иным способом исторического бытия, нежели на Западе. Нам не нужно возиться с этим как с традицией, и мы можем это преодолеть.
1. Философская рефлексия кризиса западноевропейской цивилизации и её отношение к текущему моменту
2. Маркс как революционер: учреждение и обоснование инстанции социальной инженерии, альтернатива которой — самоопределение и персонализм
3. Кризис науки как главный элемент западноевропейского кризиса: идеология натурализма и неограниченное распространение субъективизма
4. Западный кризис в анализе западных постмарксистов: М. Хайдеггер, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Г. Гессе
5. Русская культура и цивилизация в обмене и конкуренции с западным миром — современная ситуация и её исторические предпосылки
6. Русская рецепция западной культуры и цивилизационных устоев
7. Русский социальный проект, русская трагедия, русский постмарксизм, русская философия
8. Судьба России
__________