Яндекс.Метрика

Три попытки вскрыть субъект власти

( Предлагаем ознакомиться с анонсом Сергейцева Т. на  критический очерк  Родькина Павла).

Столь желанное и ожидаемое многими информационное общество все ближе. Как кажется, главным делом этого общества будет не строительство и обслуживание машин, перерабатывающих материал природы в продукты деятельности и товары, как это было в классическом капитализме Маркса, а служение машинам, перерабатывающим знаки — материю более «тонкую» и живущую по другим законам, нежели предметы «вещного» мира.

Постановка вопроса начинается уже с самого названия предлагаемого вниманию критического очерка. «Попытка вскрыть субъект власти», осуществленная трижды, наводит на мысль, что власть в знаковом обществе требуется разыскивать, и это само по себе удивительно в отношении власти. Ведь власть — основное социальное отношение, связывающее социум сам по себе, основа всех форм его существования и выражения, выражается в добровольном подчинении приказу, слову. В добровольности подчинения выражается сознание индивидом зависимости его жизни от принципиально коллективного способа существования и воспроизводства человеческого рода. Не стоит верить нобелевским лауреатам, что власть как общественный эффект создают «специалисты по насилию». Нельзя применить насилие ко всем индивидам, а применение его к части их с целью испугать остальных (то есть опять–таки применить насилие) не может создать никакой устойчивой общественной структуры. Насилие существенно при борьбе конкретных персон за власть между собой, но не для самого ее существования. Насилие над несогласными (преступниками) также имеет значение не для установления власти вообще, а для подавления тех, кто борется с конкретной персоной власти (режимом, аппаратом), хотя бы и только в негативном смысле.

Власть не имеет места, если нет персоны, отдающей публичный приказ. Никакой «субъект» власти не нужен, власть конкретна и в лице своего носителя предъявлена всем. Сама суть власти в том, что она принадлежит именно «этой» персоне, а не «той». «Эту» персону признают, а «ту» — нет. И раз мы почему–то заговариваем о «субъекте» власти, значит, с властью что–то не так. Власть возникает из ее признания и никак иначе, и признать можно только видимое, данное, предъявленное, ограниченное, невсеобщее, конкретное. Субъект учреждает себя сам, через свою самодостаточность, самоидентичнось, самоочевидность — по Декарту: cogito ergo sum. Субъект абстрактен и может реализоваться как функция, меняя носителей, которые уже выступают не от своего имени, но от имени субъекта. А каково имя субъекта? Есть ли оно вообще? Поэтому неудивительно, что вопрос о субъекте власти встает в неразрывной связи с ее розысками. О чем же идет речь?

В Новое время, которое рождено вторжением в историю научного мышления, в конечном счете появляется возможность нечто «делать» с обществом на основании «объективного» знания о нем. Тут собственно и появляется тот самый «субъект», стоящий по ту сторону «объекта», свободный от последнего и отделенный от него как раз своим знанием. Общество расслаивается на «субъект» и «объект», и это отношение иное, нежели отношение власти. Власть ни от чего и ни от кого не свободна. Она сама и ее персона намертво впаяны в общество и привязаны к нему множеством связей и отношений. «Делание» же, возникающее как возможность благодаря знанию, вовсе не есть отдача приказа, хотя и включает в себя разнообразную речь, в том числе и «встречную», «обратную», «спор», то, что мы можем назвать коммуникацией в отличие от приказа, предполагающего исполнение. Кроме того, «делание субъекта» включает в себя и нечто, с речью не связанное. Такие действия совершает и персона власти, но сами по себе они недостаточны. А субъект знания может обойтись только ими. Что если персона власти прибегает также и к знанию? Заимствует субъективность, пытаясь усилить эффекты власти, расширить ее границы? Возможно ли это? Появление новых, «субъективных» возможностей освободило власть и ее персоны от формы государства. Государство в ходе Нового времени, в ходе революций превращается в средство, употребляемое именно субъектом. Марксистский анализ определяет субъект как класс. Субъект обладает возможностями управления обществом. Управляемый не знает, что он управляем, субъективно он свободен, делает то, что хочет или считает нужным. Ему никто не приказывает — в рамках управленческого действия.

Исторически власть тем не менее не исчезает. Скорее, она развивается. Освобождаясь от формы государства, власть предоставляет «свободы» — упраздняет устаревшие и ненужные более механизмы власти. Так, власть сословий была упразднена Великой французской революцией, поскольку на смену ей уже пришла дисциплинарная власть (термин М. Фуко), власть найма, власть над трудом. Свобода договора, примененная к труду, дает нанимателю власть, несопоставимую по возможностям с феодальной. Но сегодня мир от трудовой власти переходит к информационной, биологической, медицинской власти.

Радикальная утопия управляемого общества есть одновременно и мечта анархистов об упразднении всякой власти, о полностью управляемом хаосе, о полностью невидимом социальном субъекте. Однако она вряд ли достижима. Пока есть социум, люди, необходима и власть. Переход к тотальному управлению без власти предполагает переход от приказа к программе, которую полностью расчеловеченный индивид как таковую уже не воспринимает и не осознает, но на деле исполняет, момент сознания при этом должен быть полностью устранен. Индивид сам должен стать знаковой машиной, включенной в структуру и механизмы более сложных и более мощных машин. Вопрос об отношении и связи власти и управления в обществе и составляет основной сюжет исторического процесса в переживаемом нами настоящем. Русская философия развивала представление о действительности этих отношений и связи в идее организации (А. Богданов), а после войны — в идее деятельности над деятельностью и рефлексивного поглощения (Г. Щедровицкий), в рамках которых процессы руководства людьми (власти) соотносятся и связаны с процессами управления через процессы организации. Эффекты расслоения власти и управления, а также сочленения их описывает в своем социальном анализе и А. Зиновьев — в представлении о сверхобществе (обществе из обществ, обществе–над–обществами).

Нельзя отрицать за информационными технологиями больших успехов в манипулировании так называемыми лишними людьми (термин М. Петрова), то есть теми, кто не включен в человеческую деятельность и не имеет подлинного назначения, роли и функции. Сегодня при условии, что нет необходимости отправлять их строить пирамиды, или включать в трудовые коллективы с намеренно низкой производительностью труда — достаточно «прикрепить» к экрану, а скоро — и к чувственно полноценной «виртуальной реальности». Степень контроля тоже достигнута высокая: смешно теперь вспоминать об усилиях КГБ (и других спецслужб в других странах) по установлению круга знакомств и интересов людей. Сегодня люди сами об этом открыто рассказывают в соцсетях и при совершении покупок, заказов, платежей через сеть. Медицинский мониторинг в самом ближайшем будущем позволит иметь встроенный полиграф, проверяющий правдивость любого заявления или поступка любого человека. Предсказуемость поведения в такой среде становится основной «ценностью» и целью настройки системы. Так называемая прозрачность (например, финансовая) — всего лишь промежуточный этап. Лишенный сознания и доступа к содержательным мыслительным операциям индивид больше не является источником свободы воли — и значит, власть не нужна. Ибо она нужна только там, где все еще есть люди. Зато такие знаковые роботы с удовольствием пойдут на любые изменения своего биологического носителя, тела.

Предлагаемый вниманию читателя критический очерк прослеживает на эмпирическом материале как формирование самой новой действительности отношений власти и управления в информационном обществе, так и развитие представлений о ней.

Тимофей Сергейцев

(Родькин П. Медиа и социум. Три попытки вскрыть субъект власти. Критический очерк. М.: Совпадение, 2016. С. 3—7.)

_________________

ДЛЯ ФИЛОСОФСТВУЮЩИХ КОНФЛИКТОЛОГОВ