Яндекс.Метрика

Основные подходы к конфликту

Основные подходы к конфликту

конфликты

Конечно, возникновение противоположных взглядов само по себе обычное дело, когда мыслительному (и не только мыслительному) освоению подлежат новые предметные области, явно не вмещающиеся в рамки уже сложившихся дисциплинарных подходов. Однако симптоматично – подобное столкновение зачастую происходит на эмпирическом уровне репрезентации такого рода явлений и осознанно, а чаще всего неосознанно, противится их концептуализации. Причем смысл и значение концептуальной проработки отрицается на основании, которое, казалось бы, указывает на ее насущную необходимость – конфликты якобы суть слишком сложные, многообразные и ситуативные явления, чтобы их можно было бы «схватить» и выразить с помощью ограниченных, грубых и универсальных понятийных средств и присущих им способов схематизации и идеализации[1]. Больше того, зачастую отрицается сама возможность рационального их освоения – на том основании, что они либо вообще иррациональны по своей «природе», либо представляют собой неразрывное единство рационального и иррационального.

При всем внешнем многообразии различных истолкований содержания понятия «конфликт» и предлагаемых теоретико-методологических способов выделения и описания конфликтных явлений можно выделить по крайней мере два основания и в каждом из них два базовых противопоставления, позволяющих типологически различить четыре конфликтологических подхода. В качестве подобных оснований достаточно использовать, с одной стороны, «общность», а с другой стороны, «модальность» содержания понятия конфликт. Тогда в зависимости от того, генерализированным или специфицированным (общность), натуралистическим или действенным (модальность) полагается содержание явлений, относимых к конфликтам, получит свою определенность и каждый из основных типологических подходов к их анализу и освоению.

Для походов, генерализирующих понятие конфликт, характерна отчетливая тенденция так или иначе отождествить его содержание с содержанием общефилософской категории «противоречия». Соответственно, везде, где обнаруживаются противоречия, со— и противо-стояние или конституирует сам конфликт (ценностей, целей, интересов, мнений, претензий, статусов, мотивов и т.п.), или выступает в качестве причины конфликта[2]. Для походов же, специфицирующих понятие конфликта, напротив, характерно закрепление за ним более узкой области явлений (социокультурных или индивидуально-личностных), в рамках которой отнюдь не всякое противоречие, да и никакое противоречие само по себе, еще не есть конфликт.

В частности, указывая на логическое противоречие между интеллектуальными (духовными) значениями, мы тем самым уже придаем им полную определенность. Категоризация этого противоречия как «логического конфликта» была бы просто тавтологией. Но даже и помещение такого противоречия в некоторое единое (внелогическое) «пространство», например, в индивидуальное сознание, также само по себе еще не рождает конфликта (т.е. недостаточно). Существуют состояния сознания или даже типы организации сознания, нечувствительные к таким противоречиям. Но ведь и помещая моменты такого противоречия в разные сознания, мы также еще не обретаем автоматически конфликтную ситуацию, ибо носители этого противоречия могут никогда не узнать о существовании друг друга.

Эти соображения демонстрируют, что хотя общее предположение, разделяемое всеми, кто так или иначе обращался к исследованию конфликтности, – необходимым условием существования такого явления как конфликт является противоречие, а значит и некоторое существенное различие в рамках определенного единства, – принимают и генерализирующий и специфицирующий подходы, нет никакого особого смысла связывать содержание понятия конфликта с противоречиями, существующими только в плане статики, в статической действительности.

И наоборот, как в научной литературе, так и в практической деятельности представление о наличии конфликта чаще всего связывается с некоторым деянием, событийностью и синэнергийностью (это всегда борьба, спор, столкновение и т.п.). Т.е. наряду с противоречием, с противоположными моментами этого противоречия, для конфликта необходимо, чтобы эти моменты были противоположно направленными активностями (силами), несовместимыми друг с другом, чтобы они сталкивались в процессе обретения единства в предметном бытии – т.е. взаимодействовали в нем. Но даже и этого недостаточно. Ведь и в механическом соударении двух тел проявляется вполне определенное «противоречие» между ними – невозможность занимать одно и тоже место в пространстве. Но такое соударение никому не приходит в голову рассматривать как «конфликт», пусть даже и «механический»[3]. Подобная квалификация была бы формальной и совершенно излишней, потому что противоположные стороны этого противоречия являются таковыми только для сугубо условного целого и в этом качестве не существуют друг для друга. Чтобы подобное стало возможным, стороны такого противоречия, по крайней мере, должны быть субъектами или субъектными (т.е. качествами, принадлежностями некоторых субъектов).

Обратимся к другому – «модальному» – основанию различения конфликтологических подходов. Для одного из них (натуралистического) характерно «квазиестественное» представление о конфликте как явлении, непосредственно следующем из самой «природы» человека и общества. Здесь предполагается, например, что конфликты присущи «социальной материи» как таковой и поэтому принципиально неотделимы от общественной жизни и свойственной ей борьбы интересов за власть и ресурсы путем нейтрализации соперника, нанесения ему ущерба или его уничтожения. В психологически ориентированных вариантах такого подхода или при анализе механизмов конфликтных отношений на индивидуально-личностном уровне при этом часто обнаруживают их укорененность и в самой человеческой «природе» – в якобы изначально присущих человеку инстинктах вражды, агрессии и стремлении к эскалации насилия[4].

Квазиестественное отношение к конфликтам одновременно предполагает, что отнюдь не сами по себе, а только по своим последствиям они могут быть целесообразными или нецелесообразными, конструктивными или деструктивными (точнее сказать: только их последствия, а не они сами по себе). В них видят гарантии неизбежности социальных изменений и один из основных механизмов развития социокультурных систем или духовного роста. Для подобного подхода характерно утверждение конфликта в качестве «нормального» явления общественной жизни. Именно при таком их понимании, скажем, полагают, что «конфликт, таким образом, есть общее понятие для демократии и рынка», а «выявление и развитие конфликта в целом – полезное и нужное дело» [7; 4][5].

В своем предельном выражении этот подход к конфликтам отождествляет их или с социальным взаимодействием как таковым, и тогда конфликт выступает в качестве атрибутивного аспекта (плана) любого социального действия/взаимодействия, или с таким взаимодействием, в котором субъекты взаимодействия противодействуют друг другу. Такая позиция вступает в противоречие с тем, что при такой интерпретации содержания понятия, конфликт на эмпирическом уровне, признаваемый в качестве «полезного и нужного делу», нередко сопровождается ненавистью и насилием, кровью и разрушениями. Как же представители этого подхода справляются с такого рода дефициентностью?

В тех случаях, когда конфликт рассматривается как такое амбивалентное явление, в нем выделяется такое качество как регулируемость со стороны некой объемлющей надсистемы (субъекта), с которым (и соответственно с которой) связываются возможности позитивной функции конфликта. Именно эта объемлющая надсистема оказывается носителем позитивной социальности и от нее, в конечном счете, оказывается зависимым то или иное влияние конфликтов на нашу жизнь.

На этом, в частности, настаивают сторонники оптимистического взгляда на возможность разрешения конфликтов, полагающие, что если ими грамотно и умело управлять, то они могут становиться источниками личностного или социально-организационного развития. Напротив, пессимисты, о которых речь уже шла выше, склонны рассматривать конфликты как заведомо слишком сложные, многообразные и ситуативные явления для управления, поскольку они либо вообще иррациональны по своей «природе», либо представляют собой неразрывное единство рационального и иррационального. Другими словами, они отрицают само существование или возможность возникновения (путем «конструирования» или «выращивания») объемлющих надсистем, способных направить энергию конфликтов в позитивное русло влияния на личную или общественную жизнь. Но и оптимисты и пессимисты неявно исходят из того, что подобные регуляторы находятся за пределами самих конфликтов и впервые вносятся в конфликтную ситуацию объемлющей надсистемой. Сами же по себе так понимаемые конфликты не обладают какой-либо собственной регулятивной структурой и собственными регуляторами и представляют собой, в этом отношении, своего рода чистый и неоформленный социально-психологический «материал».

Напротив, для действенного (деятельностного) подхода характерно представление о регулируемости как о внутренней определенности любого акта (деятельности), вне и помимо которой он оказывается за пределами социально-психологической сферы как таковой. И в этом плане надсистемы, способные регулировать конфликты, типологически ничем не отличаются от самого конфликта как системы социального действия (взаимодействия). Более того, эта типологическая идентичность только и позволяет им выполнять регуляционную функцию в тех случаях, когда разрешение конфликта происходит за счет усилий со стороны объемлющей надсистемы. В противном случае произошло бы отторжение этой надсистемы от конфликтной точно также, как это происходит в случае имплантации чужеродной ткани в живой организм.



[1] Подобные суждения прямо противоречат основному методологическому принципу научно-познавательной деятельности, главное назначение которой и «состоит в том, чтобы свести удивительное к обычному; чтобы показать, что сложность, если смотреть на нее под верным углом зрения, оказывается всего лишь замаскированной простотой; чтобы открыть закономерности скрывающиеся в кажущемся хаосе» [12; 9].

[2] Поскольку причина и ее следствия категориально «одноприродны», это различие для нас здесь неважно для определения типологической специфики самого подхода. Поэтому, для выяснения вопроса о том какой из подходов развивает тот или иной автор достаточно установить что он рассматривает в качестве «причин» явлений, относимых им к конфликтам.

[3] На наш взгляд, психоаналитическое и психофизиологическое содержания понятия конфликта гораздо ближе к такому «механическому конфликту» нежели к «социальному».

[4] По поводу подобного использования понятия агрессии В.Франкл заметил: «Трудности возникают и с понятием агрессии, будь то биологическое понятие, по Конраду Лоренцу, или психологическое — по Зигмунду Фрейду. Эти понятия неподходящи и неадекватны, потому что они совершенно отрицают интенциональность как присущий человеку феномен. В действительности в пределах моей души нет такой вещи, как агрессия, ищущая выхода и вынуждающая меня, ее “жертву”, искать объекты, которые послужили бы для ее “отреагирования”» [15; 326].

[5] В этом случае, на наш взгляд, или не различается, или не используется различение нормального и обычного. Правонарушения разного рода, алкоголизм и наркомания – явления, к сожалению, обычные для современного общества, но признание их в качестве нормальных стало бы началом конца самой общественной жизни как таковой.

Продолжение

Введение.

Основные подходы к конфликту

Взаимодействие: содействие и противодействие

Область явлений и теоретическая схема

Конкуренция и конфликт

Конфликт как деструктивное противодействие

Разрешение конфликтов.Использованная литература