Судьба России
Ещё раз — с нами произошло нечто ужасное. Будучи самостоятельным социумом (тут славянофилы правы) и оставаясь им, мы не ограничились избирательной рецепцией западного (вопреки требованиям славянофилов отказаться от рецепции вообще и согласно требованию западников взять всё). Но мы не превратились в Запад (западники неправы), мы несём Запад в себе (славянофилы, они же ныне «евразийцы», неправы), исторгнуть Запад из себя невозможно (славянофилы неправы), стать Западом невозможно и не нужно (западники неправы). Но во всём этом, возможно, кроется шанс на выживание не только для нас, но и для культуры Запада, для элементов его цивилизационного порядка — тех, которые способны спастись. Этот тезис вызывает лютую злобу у наших «по-западному культурных» интеллигентов, которые хотели бы командовать на родине с «западных культурных высот», которые они, разумеется, освоили, в отличие от местного невежественного населения, якобы страдающего комплексом неполноценности и от зависти ко всему «недостижимо западному», стремящегося к «фашизму» (видимо, на манер «украинского»). Мы уже заметили выше, что подобный натуралистический подход к культуре, понимание её как содержимого музеев, а не как содержание мышления и действия, нам ничего, кроме вреда, не принесёт. Не до зависти тут. Унести бы ноги подобру-поздорову. И то, что уже стало «нашим», нужно сделать частью иммунной системы наравне с тем, что было «нашим» всегда.
XX век стал веком принципиальной децентрализации европейской власти. Если в XIX веке она «на паях» принадлежала европейскому концерну и владела миром как колониями, то в XX веке Западная Европа сама по себе эту власть утратила. Сверхвласть распределилась между США и СССР (Россией). Несмотря на падение СССР и последовавший за этим период культурной и цивилизационной депрессии, положение, в сущности, не изменилось. Ситуация в мире по-прежнему определяется глобальной напряжённостью между Россией и США при восходящем движении России. США претендуют на то, что они выделили квинтэссенцию западноевропейской культуры и цивилизации, устранив все «излишества» западноевропейской истории. Отсюда социальные технологии стандартизации, «матрица». Стандарт означает шкалу соответствия ему — кто ближе, кто дальше. Это и есть расизм, старый добрый западноевропейский расизм, технику рассматривающий как синоним личностного превосходства, действительно достигший в американском расизме своего наивысшего проявления, куда более глубокого, чем расизм немецкий — гитлеровский нацизм. Последний, при всех его зверствах, готов был уничтожить лишь конкретные народы и честно заявлял об этом, благодаря чему и был осуждён (доказательство намерения). Американская же квинтэссенция западноевропейского расизма готова уничтожить любые народы, любым способом, когда и где понадобится, без особой огласки, просто ради ценностей «демократии», или какие там в тот момент пригодятся.
У старой Западной Европы мало сил, чтобы жить. Она не хочет ни работать, ни бороться. Её пространство начинают заселять другие народы и культуры, ей чуждые. В цивилизационном пространстве Западной Европы этим культурам некомфортно, они конфликтуют с западным менталитетом. Никакого реального ответа на происходящее, кроме расизма, у последней нет. Но и расизм как политическая и социальная технология Западной Европе уже не принадлежит, и даже его она не может применить по-своему — только при управлении США. А США в это время организуют системный конфликт исламского мира (который частично входит в контролируемое ими НАТО и блок его союзников) с христианской, пусть и лежащей в посткатолических руинах, Западной Европой. Та безучастно покоряется этому сценарию и попыткам перенести его в Россию. Но в России власть и вера не связаны — благодаря сущности ортодоксии. Поэтому русский ислам живёт в мире с русским православием. По сути, они составляют консенсус в отношении общей цивилизационной модели и политической культуры.
Русский мир — это мир культурно-цивилизационного разнообразия, культурно-цивилизационного синтеза, и базируется он не на формальном «стандарте» (который предполагает не синтез, но приведение всех к общему знаменателю старым добрым прокрустовым способом), а на общем содержании исторической жизни и деятельности, на общем деле.
Конструктор современной всеобщей управляемой демократии неотомист Ж. Маритен сразу после войны прямо утверждал необходимость светской веры в демократию, под которой им понимается достижение максимально широкого возможного моментального согласия при игнорировании содержательных оснований у согласившихся — неважно, почему каждый согласился. Нельзя это обсуждать. Пусть каждый получит возможность сделать, что хочет, на основе формального согласия. Плевать, что в самом недалёком будущем после акта такого согласия при наличии противоречия действительных оснований, стороны, первоначально на что-то согласившиеся, будут использовать результат согласия строго противоположным образом. Так и происходит, например, в области последствий вышеупомянутой европейской миграционной политики, и не только в ней. Но главное, даже на уровне теории следующий шаг в такой конструкции — необходимое, обязательное, неизбежное устранение вообще всяческих оснований согласия на что-либо у каждого, переход светской веры из статуса рамки для коллективного поведения в единственный и всеобщий предмет. А как же быть тогда с личностью, которая и есть процесс поиска и установления таких оснований? В нашей русской исторической жизни важно не только, чего ты хочешь, но и почему, зачем. Да, за выяснение этого мы платили даже репрессиями. Никто, правда, не рискует сравнивать репрессии с историческими издержками создания западной культуры и цивилизации, хотя все они известны. Лично я помещал бы такие сравнительные таблицы в еженедельную инфографику в СМИ наряду с другими интересными данными.
Мы противостоим США как культурное многообразие, и его цивилизационный «дом» противостоит монокультуре вирусного типа. А старая Западная Европа вынуждена будет дождаться, чем всё это кончится, и подчиниться результату.
Мы в отличие от Запада сохранили главное — исходный код не Нового времени, а Новой — Нашей — эры, полученный нами от Византии. Именно он создаёт пространство, вмещающее всё имеющееся у нас культурное и цивилизационное разнообразие. Разместится в этом пространстве и реальная демократия ответственного участия в общем деле — элемент нужный, хотя и не универсальный, технический. Его адаптация не имеет ничего общего с революционным процессом и означает создание реальной личностной свободы для тех, кто способен с ней справиться, и социальной защиты для всех остальных. Личность не за права борется: она берёт на себя ответственность, риск, платит жизнью за своё дело. Она не принуждает ни к чему других с помощью механизма большинства, потому что никогда не состоит в нём. Проблему развития личность видит не в объекте, а в себе. Это и есть русский стиль, единство наших знаков и наших вещей. Разместится на Русском ковчеге и та доля западной культуры, что выпала из американского «стандарта». То есть львиная её доля.
1. Философская рефлексия кризиса западноевропейской цивилизации и её отношение к текущему моменту
2. Маркс как революционер: учреждение и обоснование инстанции социальной инженерии, альтернатива которой — самоопределение и персонализм
3. Кризис науки как главный элемент западноевропейского кризиса: идеология натурализма и неограниченное распространение субъективизма
4. Западный кризис в анализе западных постмарксистов: М. Хайдеггер, Ф. Ницше, О. Шпенглер, Г. Гессе
5. Русская культура и цивилизация в обмене и конкуренции с западным миром — современная ситуация и её исторические предпосылки
6. Русская рецепция западной культуры и цивилизационных устоев
7. Русский социальный проект, русская трагедия, русский постмарксизм, русская философия
8. Судьба России
__________