ГРАЖДАНИН ИМПЕРИИ
Римская империя началась с заштатного города Рима и его окрестностей — подобно этому и методология имела свое довольно скромное начало. Империя, как показывает история, не только географически, но и политически никогда не начинается на чистом месте или с нулевого уровня — как правило, она начинается с кризиса существующего порядка вещей, перелома, открывающего новые источники социальной энергии.
Историю ММК принято начинать с образовавшегося в 1952 – 1954 гг. дружеского студенческого кружка Александра Зиновьева, Георгия Щедровицкого, Бориса Грушина и Мераба Мамардашвили. Пересечение столь разных судеб и характеров вряд ли получило бы такое развитие и значение, если бы не случилось в ситуации жесточайшего конфликта поколений, который, в свою очередь, не имел бы такого радикального характера, не совпади он с кризисом и реорганизацией партийно-государственной системы в СССР. Этот кризис начался в конце Второй мировой войны и достиг своего апогея после смерти И.В. Сталина. Одновременно шло формирование нового мирового порядка, продержавшегося затем вплоть до развала социалистического блока и Советского Союза. Все это как бы сошлось в одной точке — вернее, сходилось во многих точках, и одной из них стала точка кристаллизации Логического кружка. Вспоминая умонастроения, царившие на философском факультете МГУ начала 50-х годов, Г.П.Щедровицкий говорил:
«Для Давыдова, Ильенкова, Зиновьева, Мамардашвили и для многих других… определяющей действительностью, куда они помещали себя и где они существовали, была историческая действительность. У меня же это представление о себе было изначальным в силу положения семьи. Я по происхождению принадлежал к тем, кто делал историю» [26, c.148 – 149][2].
«Мир человеческой истории был для меня не просто действительным, а реальным миром, точнее, миром, в котором надо было реализоваться» (там же, с.138).
Фундаментальное значение для Г.П. Щедровицкого, по его собственному утверждению, имело соотношение «двух миров»:
«…одного мира, заданного действительностью мышления, чтением книг, проецированием себя в историю, с другим – миром повседневной жизни» (там же, с.147). – соотношение, заключающееся в том, что «мир мышления» должен быть реализован в мире жизнедеятельности. Естественно, что в данном случае, при таком типе идеального содержания, почерпнутом из чтения исторических трудов и произведений Маркса (а «Капитал» Георгий-школьник не только читал, но переписал от корки до корки), «реализация» означает, прежде всего, подчинение мира реальных жизненных отношений миру идеального содержания[3].
В юности, когда для Георгия Щедровицкого таким содержанием были коммунистические идеалы[4], он активно и искренне участвовал в разнообразной общественной деятельности.
Следуя своим принципам он постоянно вступает в публичные дискуссии – на собраниях, совещаниях, заседаниях, семинарах… Побеждая в них в плане мышления, Щедровицкий в социальном плане раз за разом оказывается на грани – на грани исключения из комсомола, университета или партии, на грани попадания в места не столь отдаленные или в психушку, даже на грани самоубийства[5].
Позже пренебрежение структурами повседневности проявлялось у него в силовом «невнимании» к т.н. «коммунальным отношениям» в коллективе[6].
Социальные отношения интересовали Г.П. Щедровицкого не в качестве «коммунальных» (на уровне «первичного» коллектива), как большинство советских людей, но в качестве общественных, то есть классовых, сословных и т.п., – как «движущая сила истории». Будучи убежден, что «ничего более мощного», чем марксизм, «человеческий гений вообще не создавал», Щедровицкий, тем не менее, понимал дефекты социологии и социально-политического учения Маркса:
«Я, как мне тогда казалось, отчетливо видел все логические и методологические погрешности его социологических построений, и в частности – что для меня было очень важным – я очень хорошо понимал, что устранение буржуазных отношений эксплуатации отнюдь не устраняет отношений господства и подчинения между разными стратами, слоями и классами» (курсив мой – В.Н.) [26, с. 287].
Почему «отношения господства и подчинения» были очень важными для Щедровицкого? Очевидно, отнюдь не потому, что он собирался всю свою жизнь посвятить теоретической разработке «учения о методе». Отношения начальствования и подчинения, как отмечал А.А. Зиновьев, являются базисными для советского общества. Через эти отношения определялась элита, к которой Г.П. Щедровицкий принадлежал по рождению, и быть в которой он считал «очень важным и практически существенным фактором» (там же, с. 166). Он мог не считаться с «коммунальными» отношениями в коллективе, поскольку определяющими в таком типе отношений были именно отношения начальствования и подчинения. Тот, кто был достаточно силен, чтобы захватить лидерство, вполне мог игнорировать коммунальный план, который автоматически перестраивался под «начальника» (образ всадника и лошади – с. 168).
Еще во время учебы в МГУ, размышляя над тем «гигантским социокультурным экспериментом», который начался в России, да и во всем мире, в 1917 г., Щедровицкий сделал вывод, что чисто политические и социально-классовые отношения играют второстепенную роль по отношению к традициям и культуре народа (с. 300):
«Я был тогда твердо убежден, что путь к дальнейшему развитию России и людей России идет, прежде всего через… воссоздание культуры – новой культуры, ибо я понимал, что восстановление прежней культуры невозможно. Именно тогда, в 1952 году, я сформулировал для себя основной принцип, который определял всю дальнейшую мою жизнь и работу: для того чтобы Россия могла занять свое место в мире, нужно восстановить интеллигенцию России» (с. 301).
Для адекватного понимания данного тезиса следует учитывать, что культуру Г.П. Щедровицкий трактовал функционально, и по этому поводу резко противопоставлял себя реальной московской интеллигенции: культурой, говорил он, является только то, чем можно работать, я хочу строить новую культуру, а вы – сдуваете пыль со старья.
Но что означает построение новой культуры – при убеждении, что культура вообще есть фундамент общественной жизни?.. Или что такое занятие философией – в презумпции, что «предмет философии – это мышление, а тем самым и весь (мыслимый) мир»?..
Разобраться в отношениях Г.П. Щедровицкого с властями и к власти вообще (как метафизической сущности) не просто. С одной стороны, он, конечно, был противником советского партийно-бюрократического режима, а с другой – считал прямую борьбу против строя, то есть советское диссидентство, неумной тратой времени и сил. Он постоянно говорил своим ученикам, что «не надо бить стекла», потому что подлинная революция – это революция в мышлении, «а все остальное – само изменится»[7]. Еще в молодости он принял решение, что область его работы «лежит вне политики – она касается значительно более глубинных механизмов» (с. 300, курсив мой – В.Н.). В выделенной курсивом части фразы заключена фактически сама суть позиции. То есть, если использовать гегелевское понятие «снятия», перед нами не столько отказ от политики или социального действия вообще, сколько снятие, перевод на иной уровень. Или в другую сферу – интеллектуальную[8]. В самом деле, к чему заниматься политикой или борьбой против строя, устойчивость которого на многие десятилетия вперед не вызывала сомнений, вообще зачем стремиться к административной власти, если можно достичь власти более реальной и значительной — власти, дающей возможность вершить историю?..
Для точности и полноты картины следует учесть, что политики как таковой в то время в СССР уже практически не было – была внутрипартийная борьба, которую вела верхушка партии, предоставляя всем остальным «создавать массовку», «вести борьбу на местах» и т.п. (позже и этого не стало)[9]. Но это – только часть дела, причем меньшая часть. Проблема, в действительности, заключалась в «двойственном» характере советского строя. Декларируя в качестве главных ценностей и принципов одно, на деле он был устроен совсем по-другому. Публичная идеология была для «идиотов» (каковым себя иронически именует Щедровицкий в своих воспоминаниях), но при этом в ней действительно выражалась возможность «творить историю»; что же касается реальной советской действительности, то она представала перед мыслящим человеком «бесконечным тупиком». Поэтому многие в те годы и позже пытались понять, «где произошла ошибка», и обращение за ответом к философии, к разработке новой логики (методологии) было почти неизбежно. Возникла парадоксальная ситуация, когда люди, искренне заинтересованные в развитии страны в направлении, указанном Программой КПСС, в социальной жизни оказывались в жесточайшем конфликте с властями. За ними следили, подвергали взысканиям, «не давали ходу» и т.п. Для поверхностного взгляда эти люди мало чем отличались от советских диссидентов, но, по сути, они располагались с противоположной стороны, поскольку диссиденты были непримиримыми врагами советской власти.
Положение этих людей – репрессируемых режимом за то, что они поступают в соответствии с прокламируемыми этим режимом идеалами – поистине парадоксально; вряд ли такое можно найти в других странах. Яркий пример дает здесь история отца Г.П. Щедровицкого. Петр Георгиевич, начиная с 1929 года, отдавал все свои силы реальному строительству социализма в СССР. В 1948 г. он выступил с проектом реорганизации авиастроения, но понимания у руководства не нашел, стал настаивать на своем («доказывать»), был уволен, и за строптивость подвергнут т.н. «суду чести». Эта ситуация, как говорил Г.П. Щедровицкий, врезалась ему – тогда студенту второго курса физического факультета МГУ – в память на всю жизнь. Из нее он извлек для себя три принципа.
«Первый принцип: нельзя быть частичным производителем, надо искать такую область деятельности, где возможно быть целостным и все, что необходимо для работы, для творчества, для деятельного существования, всегда может быть унесено с собой… Чтобы быть личностью, надо быть свободным.
И второе, что я понял: вступая в борьбу, надо всегда четко и до конца рассчитывать все возможные альтернативы… Я понял, что всякого рода непоследовательность сохраняет человеку жизнь, но лишает его самодостаточности и разрушает его личность.
Наконец, в-третьих… Я понял: что бы и когда бы со мной не происходило, я никогда не буду обращаться к людям вышестоящим – за исключением тех случаев, кода их решение будет зависеть от политического расклада, т.е. за исключением тех случаев, когда я буду представлять определенную действующую группу, определенную социальную или политическую силу» [26, с. 232 – 233].
Гражданин империи
О возможности исторического исследования (САМО) развития
Схема как инструмент сопряжения
Начало: схема атрибутивного знания
Мышление по схеме «двойного знания»
Конфигуратор методологии. Ортогональность
Никитаев В. В. Философия и власть: Георгий Щедровицкий: (Последний проект модерна) // Методология науки: статус и программы. М., 2005.- С. 125—176.
___________
Для философствующих конфликтологов
Конфликтология и конфликты