КОНФИГУРАТОР МЕТОДОЛОГИИ. ОРТОГОНАЛЬНОСТЬ
Вернемся к ситуации 1980 года. На втором заседании семинара (17.05.1980) по теме «Эпистемологические, гносеологические, методологические структуры онтологизации, объективации и реализации» Г.П. Щедровицкий говорит:
«…Я попробовал ввести вас в суть проблемы, которую я предполагаю дальше детально и более систематически обсуждать — сущность различия, сходств, связи при работе со схемами, тех способов работы, которые я грубо сейчас характеризую как объективация, онтологизация, с одной стороны, и реализация — с другой. Основная мысль, которую я в прошлый раз пытался демонстрировать в своем докладе, заключалась в том, что есть и постоянно нами по-разному, в разных ситуациях и в разных контекстах осуществляются два способа работы со схемой, причем с одними и теми же часто схемами один способ работы, когда мы как бы входим в эту схему, занимаем в ней определенное место и начинаем реализовывать эту схему своей или вашей деятельностью… Это один способ работы со схемой. Второй — когда мы производим сначала онтологизацию этой схемы, потом объективацию ее, каждый раз противополагая схему нам самим, нашей деятельности, знаниям и, следовательно, реализуем познавательную установку, с одной стороны, а с другой — эпистемологический и гносеологический подходы.
Это различение способов работы со схемой я называю онтологизирующим, во-первых, и деятельностно реализуемым, во-вторых. Различение этих двух способов работы и было основной мыслью всего прошлого сообщения, методологическим принципом…» [27].
Различив два способа употребления схем, Г.П. Щедровицкий подчеркивает, что тот или иной способ может быть более или менее адекватным и эффективным в зависимости от ситуации, но, в принципе, «каждая схема не только допускает, но требует того и другого употребления». Более того,
«…на этом связываются мышление и деятельность: если бы этих двух употреблений, замкнутых на одной схеме, не было бы, то не было бы в принципе связи мышления и деятельности и всех тех возможностей, которые из этого следуют» (курсив мой. — В.Н.).
Обратим внимание, что идеи «мышление как деятельность» здесь нет, а есть отдельно мышление и отдельно деятельность, и вопрос ставится о том, как их связать друг с другом, «замкнуть». Ответ, который дает Щедровицкий, заключается в том, что мышление и деятельность замыкаются рефлексией через схемы. Приступая к обсуждению «способов замыкания» он говорит, что способы эти «весьма разнообразны» и что, в частности, предметная организация мышления и предмет служат одним из таких способов. В том же, что касается схем, то тут, указывает Щедровицкий, возможны два варианта: «стержневая организация» и «многофокусная организация».
«Мы можем замыкать понимание, рефлексию на одной схеме, на одной группе схем, которые прорезают как стержень и вместе с тем организуют рефлексивные и понимающие процессы. Это будет стержневая организация рефлексии, мышления и деятельности. Вместе с тем и чаще всего понимание будет строиться на одних схемах, рефлексия выражаться в других, мышление будет развертывать третьи схемы. Все это может быть завязано в одну структуру. Поэтому проблема соорганизации замыкания понимания, рефлексии, мышления и деятельности может выступать и проявляться как проблема связи на многих разных схематизмах, а может проявляться и выступать как проблема связи и сочленения разных схем…».
«Стержневая организация» — это тот случай, когда одна и та же схема употребляется и в онтологической функции, и в логико-эпистемологической. Или, что суть то же, когда разные схемы накладываются друг на друга, «склеиваются», и тогда понимание, рефлексия, мышление и деятельность замыкаются на одной схеме, как на стержне (а «вокруг — облако смыслов и процессов»). Второй вариант — это «перпендикулярное сочленение схем», «способ ортогональной организации, выражаемый в схеме ортогональных проекций».
Как мы видели, схема атрибутивного знания (и ряд других «плоских» схем методологии) является именно «склейкой», вариантом этой самой «стержневой организации», в которой процедуры — «вокруг», то есть частично они выражены в специфических элементах схемы (стрелки), а частично — вербализуются и демонстрируются в ходе построения схемы[28]. И как только про это забывают и берут схему чисто семиотически — она становится предметом, превращается из методологической в научную (или квазинаучную).
«В частности, все гегелевские проблемы — тождества бытия и мышления — суть псевдопроблема такого рода. Возникает она из-за того, что одна и та же схема может употребляться и в онтологической функции, и в логико-эпистемологической. То обстоятельство, что это были одни и те же схемы, но только в разных употреблениях, давало возможность всем, и Гегелю в том числе, ставить вопросы и давать такие вот неправильные решения, что мышление и бытие тождественны.
С другой стороны, такой в принципе неправильный ход создавал очень простые условия для предметной работы ученого. Это была форма псевдозамыкания их собственного мышления и объекта, полагание одного в другое. В этом Гегель был прав. Он точно отражал практику научно-предметного мышления, которое, будучи невероятно слабым, не имело других средств для того, чтобы соорганизовать свою предметность иначе, чем положить свое мышление в свой объект, а свой объект трактовать как свое мышление. Эта идея непосредственного отождествления была очень проста и задавала за счет синкретизма мышления и объекта (правильнее сказать, логики и онтологии) условия для продвижения и работы».
Отсюда, однако, следует, что собственно методология – или методология «в строгом смысле» – возникает тогда, когда появляется принцип ортогональной организации представлений.
Очевидно, что с некоторого времени идея «перпендикулярного сочленения схем», она же – идея «ортогональных проекций», стала ведущей в понимании Г.П. Щедровицким специфики методологической работы (мышления). В тексте семинара 17 мая 1980 г. по поводу «многофокусной организации» работы читаем:
«В качестве примера я сошлюсь на идею ортогональных проекций, над которой мы работаем в Новой Утке. Я уже говорил, что сама идея ортогональности требует специального обсуждения и должна быть прояснена, сейчас она только наглядна и в этом смысле схематически очевидна, а понятия за ней нет.
Несколько слов по поводу ее истории. Для нас это очень старая идея, я пытался вспомнить, когда она появилась, но так и не обнаружил этого места. Думаю, что в 1954–1955 гг. ее еще не было, а в 60-х годах она уже была. В 1959 г. она уже рассматривалась как основная и исходная идея содержательно-генетической логики. <…>
Я помню, что в первом докладе на системно-структурном семинаре в октябре 1962 г. я объяснял, апеллируя к схемам многих знаний и идее методологического анализа, представления о существовании перпендикулярных, ортогональных схем. Одна схема, которая является онтологической, изображает объект: объект предметного изучения, объект предметно охватываемый. И другая схема, охватывающая, включает в себя деятельность.
Идея матрешечных схем есть идея выражения этой ортогональности в другой графеме. Очень интересным было обсуждение этой проблемы в 1966 г. в Одессе на Симпозиуме по методологии и логике науки… Там фигурировала идея ортогональности. Сейчас я склонен думать, что, по сути дела, это и есть проблема соотношения логики и онтологии, т.е. логические и онтологические представления ортогональны друг другу. Я сказал бы, что это извечно было так…» [27].
На игре в Новой Утке была введена схема ортогональности мышления и деятельности, которая фактически стала конфигуратором методологии. Эта идея и схема носила для Г.П. Щедровицкого не только и не столько технический, сколько онтологический, а также мировоззренческий и идеологический характер. В частности, в лекциях по методологии оргуправленческой деятельности (Калининград, 1988 г.) он говорил:
«Методологическая работа по сути своей есть аналог оргуправленческой работы. <…>
В общем-то работа оргуправленца за последние две тысячи лет заключалась в том, что они отнимали, узурпировали (еще можно сказать – экспроприировали) мышление у тех, кем они руководят и управляют, и присваивали это мышление себе. <…>
А дальше – уже двигалось по двум направлениям. Одни начинали это мышление развивать и разрабатывать – их называли философами и методологами (хотя по сути своей они были оргуправленцами), а другие мышление урезали и усекали до конца – это “настоящие” оргуправленцы……
Но я уже сказал, что это заложено в структуре мышления и формах его организации. Более того, это заложено в структуре предшествующих форм мышления. После того, как возникали функции оргуправленца и методолога и происходила экспроприация мышления у всех других, создавалась еще и форма организации, которая потом стала казаться естественной. Поэтому в современных методологических схемах (примерно последние десять лет) принято изображать мышление, раскладывая его в несколько ортогональных плоскостей» (курсив мой. — В.Н.) [33, c.127-129].
Мы видим здесь, что схема «ортогональных плоскостей» используется Г.П. Щедровицким не только для того, чтобы противопоставить методологов как подлинных оргуправленцев (имеющих дело с «содержанием») – обычным оргуправленцам (для которых вошло в норму решать вопросы «формально»: «расставить людей по местам и пинать их ногой» [33, c.265]), но и для специфического, с сильным привкусом марксизма (или даже гегельянства), представления истории человечества – истории, обретающей свою истину в методологической схеме ортогональных плоскостей.
Таким образом, можно сказать, что принцип (метасхема) методологии – это не просто принцип двойного представления-применения, но принцип ортогонального представления-применения.
Обратимся к упомянутой схеме, называемой на методологическом жаргоне «схемой двух досок». Г.П. Щедровицкий так излагает ее суть и строение:
«Утверждается, что в мышлении и деятельности каждого человека, на каком бы профессиональном месте он ни работал и какой бы тип работы ни выполнял, необходимо различать плоскость объектов действия и плоскость норм действия в оргдеятельностных схемах. <…>
Таким образом, на одной плоскости изображаются предметы и объекты действия, а на другой – способы действий, методы.
Предметы и объекты управленческой деятельности невероятно важны и значимы. И вся история оргуправленческой деятельности (а я бы еще добавил: и вся история классовой борьбы в человеческом обществе) есть смена объектов и предметов, на которые направлена деятельность оргуправления. <…>
Двумя плоскостями – онтологической и оргдеятельностной – я организовал пространство… и в этом пространстве развертывается деятельность и мышление людей, их взаимодействие, их социальные взаимоотношения. А на сами плоскости я проектирую изображение этой деятельности и мышления.
Для того, чтобы развиваться в рамках какой-то деятельности (а в рамках мыследеятельности в особенности), необходимо эту деятельность раскладывать, выделяя ее объектно-предметное содержание и формы ее организации. Содержание должно быть само по себе, а форма организации – сама по себе, и тогда ими можно автономно оперировать, ставить вопрос об использовании разных форм организации для работы с одним предметным содержанием и спрашивать, как каждая работа должна осуществляться» (там же, с.130 – 132).
Итак, согласно данной схеме все, на что мы с той или иной целью направляем наше внимание — некий Х, в качестве которого для методолога обычно выступает «проблемная ситуация» (нередко им же самим инициированная), — следует представлять дважды: как объект в рамках определенной онтологической «картины мира», и как деятельность в рамках особых, теоретико-деятельностных представлений. Как объект этот Х обладает «природой» и «естественными процессами»; как деятельность — организацией и искусственными процедурами.
Но в чем смысл ортогональности этих представлений (плоскостей)? Что такое эта ортогональность, которой в методологии придается столь фундаментальное значение?
Мы помним, что общая идея тут – это связывание представлений (или схем) посредством рефлексии. Поэтому законно сказать, что «ортогональность» — это и есть рефлексия, или рефлексия есть «ортогональность». Однако это будет чисто формальное утверждение. Понятие рефлексии у разных философов — свое, в методологии — также свое и, не исключено, совсем иное, чем в философии. К тому же в данном случае оно используется как средство, а потому у нас нет иного пути понять, что такое методологическая рефлексия — и «ортогональность» как ее схемное представление, — кроме как через анализ использования ортогональности в данной схеме.
Конечно, ортогональность — это различение и даже, в некотором смысле, противопоставление. Но в чем его особенность? Можно ли сказать, что объектно-онтологическое и оргдеятельностное противоположны друг другу, подобно противоположности черного и белого? Нет. Может быть, одно из них отрицает другое, как, например, чистое и нечистое? Опять же нет.
Г.П. Щедровицкий в цитированной выше лекции говорит по поводу схемы «двух досок»:
«Принцип ортогональности здесь не обязателен, и его нужно вводить и соблюдать как дополнительное условие: чтобы не было проекции изображения с одной плоскости на изображение другой плоскости» (там же, с.129).
Однако при всем том плоскости должны быть связаны и соотнесены — только в такой связке они решают практическую задачу (как в случае чертежных проекций).
Получается, что ортогональность — это максимально возможное различение, при котором одно все же в некоторой степени «признает» другое и «привязывается» к нему или «захватывает» его. На схеме (рисунке) это изображается точкой пересечения. Ортогональные плоскости в трехмерном пространстве не могут не пересекаться (геометрический факт). Пересечение принадлежит обеим ортогоналям – оно и то, и другое, и не то, и не другое из них. Его можно было бы назвать и «точкой переворота», и «точкой удержания конфигурации».
Ортогональность — не просто различение или оппозиция, но это возможность для каждой из сторон изменяться, как бы свободно двигаться при сохранении исходного их отношения друг к другу. Это очень важный момент. Потому что достаточно в одной точке найти способ выстраивания отношения «ортогональности», и его можно применять в любой точке, куда бы ни перешли стороны.
Конечно, между геометрическим определением ортогональности и методологическим есть разница: первое отношение симметрично, второе — нет. Так, Г.П. Щедровицкий говорит в курсе лекций, что естественнонаучное просто «не знает» ничего о деятельности, а деятельностное – «отрицает» природное. То есть по-настоящему «ортогонально» только оргдеятельностное к объектно-онтологическому, а объектно-онтологическое к оргдеятельностному — нет. И это понятно: объектно-онтологическое не способно интенционально относиться к чему-либо вне себя; его удел, говоря по Гегелю, — идентичность.
Вспомним теперь семинар 17.05.80: «Одна схема, которая является онтологической, изображает объект: объект предметного изучения, объект предметно охватываемый. И другая схема, охватывающая, включает в себя деятельность».
Что это за такое странное отношение, которое и «отрицает», и «не может иметь проекцию», и «охватывает»?.. Ключ к ответу (впрочем, почти что очевидному) лежит там же, в следующем абзаце:
«Идея матрешечных схем есть идея выражения этой ортогональности в другой графеме».
Графема «матрешечной схемы» проста – это два круга, больший из которых охватывает и содержит в себе меньший. Парадигматической «матрешечной схемой» является организационно-техническая схема, которую в ММК одно время называли также «социотехнической».
О возможности исторического исследования (САМО) развития
Схема как инструмент сопряжения
Начало: схема атрибутивного знания
Мышление по схеме «двойного знания»
Конфигуратор методологии. Ортогональность
Никитаев В. В. Философия и власть: Георгий Щедровицкий: (Последний проект модерна) // Методология науки: статус и программы. М., 2005.- С. 125—176.
___________
Для философствующих конфликтологов
Конфликтология и конфликты