Яндекс.Метрика

Семинары Г.П. Щедровицкого – как мессианское пространство и реформаторский пафос преобразования действительности, конструирование будущего

Семинары Г.П. Щедровицкого – как мессианское пространство и реформаторский пафос преобразования действительности, конструирование будущего

Семинары Г.П. Щедровицкого – как мессианское пространство  и  реформаторский пафос преобразования действительности,  конструирование будущего.

 4.  Идея прогрессорства у Стругацких имеет очень много перекличек с деятельностью философа Георгия Петровича Щедровицкого.

Георгий Петрович Щедровицкий (1929  - 1993 гг.)
Георгий Петрович Щедровицкий (1929 — 1993 гг.)

Щедровицкий был ровесником братьев Стругацких. Он родился в 1929 году, Аркадий Стругацкий — в 1925-м, Борис Стругацкий — в 1933-м. В шутку братья когда-то вычислили свой “усредненный” день рождения, и выяснилось, что он приходится как раз на 1929 год.

Философские высказывания и личность Щедровицкого производили такое сильное впечатление на современников, что, например, его оппонент Юлий Шрейдер говорил, полемизируя, о “кантовско-щедровицкой модели мира”31 — имея в виду, что и Кант и Щедровицкий реализовали в своей деятельности философию (весьма широко понимаемого) прагматизма, согласно которой, по удачному выражению П.Д. Юркевича, нет непосредственного познания истины и любое знание может быть не более чем “общегодным”32. (Следует оговорить, что это утверждение представляется мне произвольным и неаргументированным. Вопрос о степени влияния Канта на Щедровицкого — при том, что у Канта не было идеи превращения философии в социально-практическую деятельность, — требует специального исследования.)

В деятельности Г.П. Щедровицкого с самого начала было заложено, с сегодняшней точки зрения, противоречие, которое для него самого противоречием не было: с одной стороны, он, по его собственному признанию, с детства понимал, насколько у окружающих его людей “слова не совпадают с тем, что происходит реально”33. Примерно с 12 лет он осознал, что живет при тоталитаризме34 (и дальнейшая его жизнь показывает, что это знание действительно пришло к нему достаточно рано). С другой стороны, он стал в Советском Союзе философом и большую часть жизни оставался убежденным марксистом.

Правда, марксизм его с годами становился все более несоветским. По словам психолога Владимира Зинченко, “в Г.П. удивительным образом сочетались убежденный марксист и столь же убежденный идеалист, в чем он, в отличие от официозных марксистов, не стеснялся признаваться…”35 — и это вполне перекликается с представлением Стругацких о “двух коммунизмах”: “коммунизме властей” и “коммунизме советских интеллектуалов”.

С 1954 года Щедровицкий, по воспоминаниям его друзей, становится лидером группы молодых философов-марксистов — Московского логического кружка. До этого лидером кружка был его организатор — философ-логик Александр Зиновьев, впоследствии прославившийся романом-памфлетом “Зияющие высоты”, а еще позже, в 1980—2000-е годы ставший публицистом и политологом крайне антизападного толка.

Из круга, сложившегося тогда на философском факультете МГУ, вышло несколько социально очень активных людей. Кроме Щедровицкого и Зиновьева, это, например, ставший впоследствии одним из ведущих социологов СССР и постсоветской России Борис Грушин, будущий диссидент Борис Шрагин, уже упомянутый Эвальд Ильенков. Все это сообщество уже тогда, в середине 1950-х, было настроено по отношению к действительности послесталинского СССР довольно критично. По словам философа Бориса Юдина, для участников этого круга был актуален пафос “Тезисов о Фейербахе” и близких к ним работ Маркса — “пафос, связанный с радикальным отвержением наличной ситуации”36. В дискуссии аспирантов и молодых преподавателей с профессорами сталинистского истеблишмента, прошедшей на философском факультете

Зиновьев Александр Александрович (1922- 2006)
Зиновьев Александр Александрович
(1922- 2006)

МГУ весной 1954 года, Александр Зиновьев произнес ставшую широко известной фразу: “Если бы Маркс был жив, он бы к своим одиннадцати тезисам добавил двенадцатый: раньше буржуазные философы объясняли мир, а советские философы и этого не делают”. Эти слова, по воспоминаниям свидетеля, вызвали в аудитории гром аплодисментов37.

Для Щедровицкого, по словам Александра Пископпеля, уже тогда “речь шла не о логике, а о новой “технологии” мышления”38. Сам же Щедровицкий писал впоследствии: “…Наша работа с самого начала… была направлена на создание новых форм жизнедеятельности и мышления”39.

Именно тогда формировалась идея создания иного субъекта — при том, что философия Щедровицкого очень рано была опознана им как последовательно антисубъектная: еще в 1957 году в кругу единомышленников он “сделал доклад об онтологическом представлении мышления как культурно-онтологического процесса”. Впоследствии он вспоминал: “В этом докладе я использовал мысль Вильгельма Гумбольдта о том, что не человек овладевает языком, а язык овладевает человеком, и точно так же мышление: оно не порождается человеком, а “проходит” через голову человека, преобразуясь и трансформируясь в ней”40. (Заметим, что сопоставимую по своей антисубъектности точку зрения на мышление на протяжении многих лет отстаивал и отстаивает еще один философ, друг Щедровицкого, родившийся в 1929 году — А.М. Пятигорский41.) Насколько можно судить, в концепции Щедровицкого были резко усилены некоторые черты, присущие его личности: вообще-то он, рассказывая о людях, мог с интересом рассуждать об особенностях каждого из своих друзей или оппонентов; свидетельство тому — его надиктованные на магнитофон воспоминания. Стоит оговорить, что философия Щедровицкого не была свободна от противоречий (что, на мой взгляд, и нормально): за “антисубъектность” его много раз обвиняли в гегельянстве, сам же он считал, что главным неогегельянцем в советской философии был вовсе не он, а Эвальд Ильенков, якобы отождествлявший бытие и познание42. Так или иначе, вероятно, установка на восприятие субъекта как “функционального места” (или даже эпифеномена) языка и мышления стала одной из причин того, что созданный Щедровицким “новый субъект” приобрел не персональную, а коллективистскую организацию.

Страна багровых тучВ 1957 году, то есть тогда же, когда вышел первый роман Стругацких “Страна багровых туч”, “логический кружок” распадается, его участники начинают самостоятельное движение43, а Щедровицкий создает и возглавляет Московский методологический кружок — ММК. Целью этой группы стало, по сути, проектирование и “внедрение в практику” новых форм и способов мышления и деятельности. “Создаваемая в рамках ММК теория деятельности — методологическая концепция деятельности… должна была, по мысли ее создателей, обеспечить возможность прогнозирования и управления развитием разных форм социально значимой деятельности”44.

Насколько можно судить, работа семинара Щедровицкого исходила из общей презумпции: группа особым образом обученных и организованных интеллектуалов может разрабатывать и последовательно осуществлять по выработанным алгоритмам сколь угодно масштабное преобразование социальной среды. Любую гуманитарную деятельность Щедровицкий предпочитал понимать как такую, которая сама свой предмет конструирует и сама же его преобразует. Так, исследуя в конце 1960-х дизайнерскую деятельность во Всесоюзном научно-исследовательском институте технической эстетики (ВНИИТЭ), Щедровицкий пришел к концепции дизайна как “тотального и обособляющегося проектирования, нацеленного в идеале на создание эстетически завершенной и функционально полной предметной среды жизни общества”, “при этом концепция тотального проектирования перерастала в концепцию социального проектирования”45. Эти комментарии философов интересно сопоставить с воспоминаниями самого Щедровицкого о своем отце, П.Г. Щедровицком: “…Его всегда интересовала в основном технология: как все должно делаться. И в этом отношении он оказывал на меня очень большое влияние, причем сознательно и целенаправленно с самого раннего детства. <…> Он… всегда обращал внимание прежде всего на то, чтобы привить мне некоторую технологичность в подходе ко всем явлениям”46.

Параллельно с разработкой теории дизайна в 1960 — 1970-е годы Щедровицкий написал ряд работ по семиотике. В них он определял и языкознание аналогичным конструктивистским путем — как метадеятельность по “созданию “программ” и “норм” речевой деятельности (языковедение как инженерия)”47.Щедровицкий Георгий Петрович (1929—1994)

Центральной площадкой для “создания новых форм жизнедеятельности и мышления” стали особого рода семинары, которые Щедровицкий начал вести с середины 1950-х годов. Постепенно — но довольно рано — обнаружилось, что выработанный на этих семинарах особый метод постановки и решения проблем48 (где решение сопровождалось тотальной рефлексией оснований высказывания) был, по сути, методом коллективного жизнетворчества, а сами семинары работали, пользуясь термином Щедровицкого, как гигантская “мегамашина” мышления. “[На одном из уровней] методологический семинар выступал как единый, интегративный субъект методологической мыследеятельности…”49

Установка на максимальную экспансию и — как следствие — междисциплинарность “школы Щедровицкого” вполне отчетливо напоминают аналогичные установки школы Ю.М. Лотмана 1960-х годов: в то время Лотман, по словам А.М. Пятигорского, был готов распространить семиотический метод на максимально широкий круг явлений50. Однако если круг московско-тартуского структурализма функционировал как относительно традиционная по структуре научная школа, то семинары под руководством Щедровицкого действовали как единый, подчиненный общей цели социально-жизнетворческий проект или даже, в самом деле, коллективная психологическая “мегамашина”51.

На одном из уровней — назовем его дискурсивным — целью семинара была рефлексия философских и психологических оснований разных типов интеллектуальной деятельности, но был и другой уровень — на нем целью семинара оказывалась выработка универсальной технологии решения организационных задач, в том числе и в сфере управления обществом. Методологическое движение вышло “за пределы чисто познавательного подхода”, свойственного “обычным” гуманитарным наукам; его работа, по мнению участников, выражала “особый, деятельностный подход к социокультурным явлениям”52.

По своим политическим взглядам конца 1960-х годов Щедровицкий был относительно близок к диссидентам, за подписание в 1969 году коллективного письма в защиту А. Гинзбурга и Ю. Галанскова философ был исключен из КПСС. Однако, по-видимому, Щедровицкому был глубоко чужд стихийный либерально-персоналистический пафос, свойственный советскому диссидентскому движению на том этапе развития. Созданная Щедровицким технология непрерывного производства нового коллективного субъекта была модельной утопией, осуществлявшейся “здесь и сейчас”. Эта совокупность признаков — модельность (установка на создание и поддержание новых норм и образцов), стремление выйти за пределы наличного состояния и коллективизм — по-видимому, резко отличала принципы работы семинара Щедровицкого, с одной стороны, от принципов, так или иначе присущих диссидентам и, с другой, от консервирующих принципов позднесоветской бюрократии, проанализированных в работе А. Амальрика “Просуществует ли Советский Союз…”. Б.Г. Юдин пишет: “…В своем жизненном опыте он [Г.П.] не только с блеском реализовал идею М. Фуко о знании как о силе, порождающей власть, но и разработал ее до уровня социальной технологии…” “Участвовать в корпоративном мыследействии можно, лишь становясь приобщенным и посвященным”53. А своей антисубъектностью и установкой на технологичность концепция Щедровицкого парадоксальным образом структурно напоминала мистические религиозные практики. И хотя Юдин пишет, что “вся “кухня” получения и применения знания” была в семинаре Щедровицкого “принципиально открыта”, — в действительно семинары Щедровицкого почти мгновенно выработали собственный сложный язык, детально проработанную риторику и стилистику публичного поведения и способы аргументации (до сих пор человека, прошедшего обучение даже не в самом семинаре Щедровицкого, а у одного из его учеников, можно узнать по манере при решении сложных задач рисовать особые, очень узнаваемого вида схемы). И хотя формально основной семинар был открытым, но ближайшие друзья и последователи Щедровицкого проводили домашние семинары для узкого круга единомышленников.

Так что, хотя семинары и были открытыми, — понимать в полной мере, что там происходит, могли и вправду только “посвященные”. По воспоминаниям одного из участников семинара, специалисты “со стороны”, не прошедшие методологической школы особого рода рефлексии, не могли быть равноправными участниками этого семинара: им целенаправленно задавали вопросы, которые эти специалисты воспринимали как обструкцию. Таким образом, в работе семинара Щедровицкого были объединены мессианский реформаторский пафос преобразования действительности и нараставшая с годами эзотеричность.

С начала 1970-х годов Щедровицкий, вынужденно занявшийся психологией спорта, проводил учебно-деловые игры. В 1979 году — примерно тогда же, когда Стругацкие начали задаваться болезненными вопросами о прогрессорах, — философ изобрел и начал проводить организационно-деятельностные игры, которые, по его мысли, с помощью моделирующих игровых практик давали возможность решить с группой людей “со стороны” практически любые социальные задачи. Однако, по словам Владимира Калиниченко, “…первично методологические семинары и были [организационно-деятельностными] играми. Поэтому переход к игротехнике был буквально закодирован в сформированном этосе семинаров”54.

Можно видеть, что социальное жизнетворчество Щедровицкого в некоторых отношениях вполне напоминает деятельность прогрессоров: это хотя и открытое, но эзотерическое и непубличное моделирование и решение социальных проблем в обход существующих социальных и властных структур — как предполагается, производимое ради продвижения общества к лучшему этическому и организационному строю. Первым на эту аналогию указал сам Щедровицкий в своих воспоминаниях:

…К лету 1952 года у меня сформировалась идеология, очень близкая к той, которую потом через два десятилетия сформулировали братья Стругацкие, а именно: я представлял себя прогрессором в этом мире. Я считал (в тогдашних терминах), что Октябрьская революция начала огромную серию социальных экспериментов по переустройству мира, экспериментов, которые влекут за собой страдания для миллионов людей, может быть, их гибель, вообще перестройку всех социальных структур… <…> И, определяя для себя, чем же, собственно говоря, можно здесь заниматься, я отвечал на этот вопрос — опять-таки для себя — очень резко: только логикой и методологией. И в этом был ключ к дальнейшему развитию. Сначала должны быть развиты средства человеческого мышления, а потом уже предметные, или объектные, знания, которые всегда суть следствие от метода и средств55.

Щедровицкий говорил также, что “методология и есть нравственность ХХ века и нескольких последующих веков”. Вероятно, происходившее на семинаре эзотерическое нормотворчество способствовало тому, что и другие участники семинара, даже и, не зная о романах Стругацких, ощущали себя своего рода прогрессорами — делегатами от осмысленного мира в неосмысленной реальности, которая нуждается в том, чтобы ее привели в порядок и придали ей движение в “правильном” направлении.

Щедровицкий, как и Стругацкие в утопическом Мире Полудня, чрезвычайно интересовался педагогикой. Педагогику он тоже понимал как особого рода проектную деятельность: “В системе педагогики появляется особая специальность педагога-проектировщика, разрабатывающего модель-проект человека будущего общества”56. Стругацкие в романе “Отягощенные злом” писали, что главная цель элитарных лицеев — это подготовка будущих учителей.

Начало

  1. О  «будущем»  в СССР: монополия власти.
  2. «Будущее» в советской фантастической литературе
  3. Эпоха «застоя»: борьба за «будущее» в искусстве и неофициальной  публицистике.
  4. Семинары Г.П. Щедровицкого – как мессианское пространство  и  реформаторский пафос преобразования действительности и  конструирование «будущего».
  5. «Будущее» в контексте идеологии прогрессорства
  6. Вестернизированные люди: футурология и идеи модернизации
  7. Применение деятельностного подхода к обществу: «гуманитарные технологи” и “концептуальная элита”
  8. «Будущее»  в контексте идеологии социального проектирования и конструирования
  9. Библиография

 

Опубликовано в журнале:  НЛО» 2007, №88

_____________

Для философствующих конфликтологов

Конфлитология и конфликты