Яндекс.Метрика

Свобода и власть

СВОБОДА И ВЛАСТЬ

я всегда был идеалистом Если три принципа, извлеченные Георгием Щедровицким из истории с его отцом, рассматривать в перспективе тезиса «Чтобы быть личностью, надо быть свободным», то они могут быть сведены к одному – принципу автономии по Канту. Кант, осмысляя и оформляя под требования набирающего силу Нового времени традиционную европейскую проблематику свободы (свободной воли), трактует свободу как автономию, то есть как «самозаконность» субъекта, как способность поступать в соответствии с установленным себе «законом» (но при этом «закон» должен быть таким, чтобы он мог быть принят в качестве всеобщего). Это означает, что субъект «владеет» самим собой, то есть власть и свобода оказываются двумя сторонами (или проекциями) одного и того же, – по меньшей мере, если речь идет об отношении субъекта (человека) к самому себе. Это означает также, что свобода и власть неотделимы от рефлексии, которая выступает здесь в качестве необходимой предпосылки и условия их обеих.

В том, что касается отношения субъекта к окружающему его социуму – европейская традиция (культура) знает три пути к свободе.

Первый – это «уход от мира», отречение от всех мирских страстей и привязанностей, то есть отшельничество. Естественно, если человек разорвал все связи с социумом – никакая социальная власть над ним невозможна.

Второй – это индивидуалистическая автаркия, достижимая (и то лишь частично) только в условиях западного либерализма; свобода замкнуться в своем частном мирке, иметь некую признанную другими область своей свободы (собственность) [12].

Наконец, еще один путь не быть под чьей-то властью – это властвовать самому. В двух последних случаях мы имеем дело все с той же парадоксальной «свободой по Канту», которая с одной стороны – свобода, а с другой – власть (то есть в любом случае не полная независимость, поскольку властвующий соотносится и «привязан» к тому, над чем властвует).

Понятно, что первые два перечисленных пути были для Г.П. Щедровицкого неприемлемы. Если он и помышлял «уйти из мира», то это были владевшие им одно время мысли о самоубийстве, но никак не об аскезе. Индивидуализм – даже если допустить, что он возможен в каких-то «щелях» тоталитарного государства – его, мечтавшего войти в историю, также не мог устроить.

В докладе в Институте истории естествознания и техники АН СССР 22 июня 1973 г. Щедровицкий выделил пять стратегий (позиций) самоопределения в науке:

1) «натуралистическая стратегия», или позиция «естественнонаучного кретинизма»;

2) «стратегия следования за лидером», где «лидер» – это Запад и дело, по сути, идет об интеллектуальной «эмиграции» в проблематику западной науки;

3) «стратегия самовыражения»;

4) «стратегия схимника», бегство в научную «келью», в занятия историей культуры;

5) «стратегия социокультурного действия» – позиция, которую он называет своей. «Такая стратегия предполагает прежде всего очень конкретный и детализированный учет истории и всех происходящих в ней процессов,… в первую очередь процессов развития. Историзм или исторический подход здесь не может ограничиваться одной лишь историей культуры, а обязательно предполагает также историю социэтальных систем… Кроме того, эта стратегия предполагает сознательное и логически осуществляемое выдвижение целей и задач действия, анализ и оценку отношения этих целей и задач к целям и задачам разных групп, действующих в современности, анализ и оценку возможных последствий осуществляемого социокультурного действия…» [25, c.304-305].

Но как социокультурное действие, неизбежно приводящее действующего субъекта к вторжению в сферу социальной власти, совместить с жаждой свободы от этой власти?.. Если исключить прямое насильственное свержение политического режима, то вопрос кажется практически неразрешимым. Тем не менее, Г.П. Щедровицкий, похоже, находит на него ответ.

Вспомним о «двух мирах» и задумаемся над тем, что это значит в плане поиска пути к свободе. Вообще, когда речь идет о «двух мирах», избежать теологических коннотаций, реминисценций оппозиции Града Божьего и Града Земного, царства Духа и царства кесаря и т.п., практически невозможно.

Первый путь – путь монашеской аскезы – это, в сущности, попытка заживо умереть в «царстве кесаря», дабы оказаться в «царстве Духа», это уже как бы жизнь после смерти – в чистой идеальности. Второй путь, то есть либеральный индивидуализм, либо отрицает идеальный мир вообще, либо самоопределяется контрдифферентно (см. [11]) к оппозиции идеального и реального.

Чтобы понять, какой же путь выбирает Г.П. Щедровицкий, рассмотрим следующую любопытную заметку от 24.12.1968, в которой он размышляет о принципиальных для методологии вещах: соотношение объекта и предмета, рефлексия и т.д. Среди прочего, он пишет:

 «Выходя в рефлексивную позицию, индивид порывает со своим социальным целым и становится в недозволенную позицию. Но что это значит – встать в рефлексивную позицию? Это значит, прежде всего, изменить объект отнесения своего знания: с прежних объектов деятельности перейти на деятельность (или кооперацию) в целом, рассматриваемую как объект.<…> Индивид, вышедший в рефлексивную позицию, может избрать двоякую тактику:

а) остаться в новом предмете с новым объектом отнесения, т.е. фактически в новом социуме;

б) вернуться в прежний социум, погрузив на его материал и в его предметы выработанные им новые представления и средства.

Выбирая вторую возможность, индивид преобразует и развертывает старые представления объекта и понятия. Внешне эта работа выступает как собственно методологическая… и происходит в форме свертывания или сплющивания знаний о деятельности в форму схемы объекта. Выбирая первую возможность, индивид развертывает другую группу предметов; при этом он теряет свою методологическую функцию и выступает как теоретик, именно как теоретик деятельности. <…>

Но важнейшей проблемой все-таки, наверное, является рефлексия способов мышления, основанных на одновременном применении знаний и средств из обоих предметов» [23,  c.603-604].

Содержание и смысл этой заметки (особенно, если прочесть ее всю, а не только данную цитату) далеко выходят за пределы чисто теоретической, вроде бы, проблемы соотношения объекта и предмета, – настолько далеко, что начинают перекликаться с «мифом о пещере» Платона.

Почему рефлексия – социально недозволенна? Не потому ли, что «освобождает людей от оков»? Причем не только от «оков неразумия» (Платон), но и от социальных оков, от власти своего социального целого («пещеры с узниками»), которое человек, оказывается, может покинуть посредством рефлексии (то есть «оборачивания») и выйти в новый социум (в мир солнечного света[10])?.. Однако методолог – это не тот, кто, рефлексивно освободившись от этого мира (социума) с его «узниками» и «тенями», остается «наверху», в новом социуме и живет там, разрабатывая дисциплины формального характера; то есть методолог – это не (просто) теоретик деятельности. Методолог – это тот, кто возвращается в этот мир, в «пещеру», в мир нерефлексируемой, естественно протекающей деятельности, дабы развивать его, совершать в нем своего рода революцию[11], «освобождать узников». Какая участь, по мысли Платона, его ожидает?.. Одно из двух: либо погибнуть[12], либо быть правителем-философом идеального государства. Гибель его ждет в том случае, если он «попадется в руки» этих самых, насильно освобождаемых «узников», то есть окажется в их власти. Обратим внимание на то, что важнейшей проблемой для Щедровицкого в результате оказывается способ мышления, позволяющий присутствовать одновременно в двух «предметах» или слоях. Но это и означает, как минимум, что он (методолог) никогда не окажется во власти «узников», принадлежащих только одному «предмету», одному слою, одному миру – «миру пещеры». У них он присутствует лишь одной своей ипостасью или «проекцией», как если бы он занимал «ортогональное» положение к плоскости их жизни, то есть плоскости социальной жизни вообще.

Теперь, если мы продолжаем придерживаться платоновского сюжета и поэтики, то должны заключить, что методолог самим своим положением облекается властью и должен стать правителем (либо работать «поденщиком в поле», оставив узников следить за игрой теней на стенах пещеры).

Столкновения с государственной властью при этом не происходит, поскольку создание Империи разума ведется как бы «ортогонально» к плоскости ее, власти, действия, имея в эту плоскость (то есть в социальную жизнь) такие проекции, которые не угрожают явным образом власти, к которым она «не может придраться»[13] или даже считает полезным привлечь к решению своих проблем. Главной из таких проекций был ММК, а потом и ОДИ (организационно-деятельностные игры).

«Понимаете, человек в своем развитии до какого-то момента ищет “Великий Рим” — то, где существуют наивысшие образцы человеческого существования, образцы самих людей. А вот где-то лет в тридцать пять я понял, что эти образцы, по-видимому, заключены в членах самого Московского методологического кружка и в том, что мы сами творим… Я не знаю, правильно или ложно, — меня сейчас это не интересует, — но я пришел к выводу, что наш коллектив, Московский методологический кружок, это и есть то высшее в каком-то смысле, чего достигло человечество. И с этого момента проблема “Великого Рима” исчезла, ее решение я сформулировал очень четко: “Великий Рим” заключен в нас самих, мы и есть “Великий Рим”» [26, с. 138].

Перекресток времен

Гражданин империи

Свобода и власть

О возможности  исторического исследования (САМО) развития

Схема как инструмент сопряжения

Схемы и метасхема

Начало: схема атрибутивного знания

Мышление по схеме «двойного знания»

Конфигуратор методологии. Ортогональность

Методология и управление

Мыследеятельность

Заключение

Литература

Никитаев В. В. Философия и власть: Георгий Щедровицкий: (Последний проект модерна) // Методология науки: статус и программы. М., 2005.- С. 125—176.

___________

Для философствующих конфликтологов

Конфликтология и конфликты